– Вот какое дело, Тони… – Мистер Си повертел в руках брегет и будто с сожалением убрал его в карман. – Мы с директором Бейнсом опять не нашли общего языка по одному важному вопросу…
Тони кивнул: мистер Си снова хочет получить информацию с аналитической машины Секьюрити Сервис. Без ведома директора Бейнса, разумеется.
– Не мог бы ты попытаться…
– Разумеется, сэр.
Хороший начальник никогда не отдает приказов – он обращается к подчиненным с просьбами. Понятно, в просьбах ему не отказывают.
– Ты слышал о преступлении на Уайтчепел-роуд? Мне нужно знать все, что могло бы так или иначе касаться этого дела. Никто, конечно, не делал перфокарт с копиями отчетов агентов Бейнса. Но косвенно… К каким картотекам обращались его агенты, какие запросы поступали к аналитической машине, какие телетайпограммы уходили из Темз-хаус. Ты и сам догадаешься, что может относиться к этому делу, а что нет.
– Да, сэр.
Ладно, Секьюрити Сервис, благодаря стараниям Бейнса, занимается не только контрразведкой – он еще и блюдет, в некотором роде, национальную безопасность. И в кое-каких преступлениях может усмотреть угрозу Великой Британии. Но чем Джон Паяльная Лампа может заинтересовать внешнюю разведку? А впрочем… Его не зря прозвали Паяльной Лампой – при поджогах он использует уникальный горючий продукт. Да и система огнеметания отличается от пресловутой паяльной лампы. Уж не подозревает ли мистер Си, что преступник – иностранец? Истинный англичанин будет считать мерзавца иностранцем, пока ему не докажут обратное? Но мистер Си обычно не делает выводы на основании патриотического пыла, чаще он все же опирается на логику и факты.
– Сегодня ночью аналитическая машина в Темз-хаус будет включена, – продолжил мистер Си. – Чтобы никто не заметил твоих обращений, не стоит вести поиски в рабочее время. И пожалуй, не нужно делать этого с Рита-роуд.
– Конечно, сэр.
Автоматон, который стоял у Тони на квартире, вполне позволял общаться с любой аналитической машиной, находись она хоть на краю света, – главное, чтобы на прием был включен ее телеграфный аппарат.
– Сейчас поезжай домой и хорошенько отдохни. И завтра на службу можешь не торопиться: я подожду, скажем, до полудня. Если, конечно, ты не решишь, что информацию следует передать мне срочно. В этом случае я не буду возражать, если ты приедешь на Рита-роуд на своем моноциклете. – Мистер Си по-отечески улыбнулся. Он не имел ничего против фривольной одежды, в которой Тони являлся на службу, но категорически запрещал использовать байк – якобы незачем оповещать весь Лондон о том, когда Тони прибыл на Рита-роуд и когда покинул штаб-квартиру.
– Спасибо, сэр, – кивнул Тони.
– Не нужно так официально, – подмигнул ему мистер Си и продолжил тихим и вкрадчивым голосом: – Директор Бейнс вчера рассказал мне презабавный анекдот. Как у молодого страхового агента где-то в Мидсомере сломался паромобиль и в поисках помощи он набрел на деревеньку, где в маленьком садике симпатичная девушка поливала цветы. Он просит у нее воды, и она ему отвечает: «Разумеется, сэр, но учтите, я честная девушка». – «Ну что вы! Я же джентльмен!»
Этот длиннющий анекдот Тони знал года три как и слышал его многократно. Разумеется, страховой агент сначала пообедал, а потом остался ночевать у честной девушки. И, поскольку он был джентльменом, наутро она оставалась честной девушкой. Интересно, на что намекал мистер Си, развлекая Тони анекдотом?
– «Боже правый! Зачем вам пятнадцать петухов на пятнадцать куриц? На пятнадцать куриц вполне достаточно одного петуха!» – «А здесь всего один петух. Все остальные – джентльмены», – торжествующе закончил мистер Си. В отличие от директора Бейнса, он не имел привычки смеяться над собственными шутками, – видимо, не считал собеседников идиотами.
Тони умел вполне искренне смеяться, когда ему было совсем не до смеха.
Агент Маклин смотрел странно, будто сквозь собеседника, – наверное, потому и вызывал если не страх, то смутную, безотчетную тревогу. Его кабинет был пропитан запахом дорогого одеколона, будто Маклин выставлял напоказ свои финансовые возможности – в части парфюмерии как минимум.
– Вы могли не торопиться, мистер Аллен. Я же сказал, что это не срочно.
Тони пожал плечами и ответил, что сейчас уедет.
– Хорошо. Я не отниму у вас более получаса, – согласился Маклин. – Скажите, вы имеете доступ к данным аналитической машины в Темз-хаус?
Что, и Маклину тоже потребовались данные Секьюрити Сервис?
– Весьма ограниченный.
– И чем он ограничен?
– Договоренностями между мистером Си и директором Бейнсом.
Маклин подумал немного и вскинул взгляд – странный немигающий взгляд, будто у змеи.
– Мистер Аллен, я спрошу более откровенно: вы могли бы получить информацию оттуда, минуя эти соглашения? По просьбе мистера Си, например?
– Когда меня попросит мистер Си, я подумаю над технической стороной этого дела, – ответил Тони уклончиво. Ему не нравился разговор с Маклином.
– А он никогда вас об этом не просил? – Губы Маклина растянулись в подобии улыбки, и стало очевидно, что его пушистые ухоженные усы – фальшивка.
– Если я отвечу «нет», вы мне не поверите. Если скажу, что не имею права отвечать на подобные вопросы, вы решите, будто я это делал, и не раз. Так вот. Я один из лучших криптоаналитиков в Англии и, смею надеяться, гениальный кодер. Неужели вы думаете, что для меня представляет хоть какую-то трудность взлом аналитической машины МИ5? С их смешными паролями и не менее смешными попытками шифровки данных?
– Звучит страшно. И что, любой кодер вашего уровня может сделать то же самое?
– Кодеров моего уровня в Лондоне нет.
– Скажите, а к аналитической машине Адмиралтейства вы тоже имеете доступ?
– Нет. Аналитическая машина Адмиралтейства не имеет приемника телеграфных сообщений, а обратиться к ней я мог бы только по телеграфу.
– Вот что, мистер Аллен… Не могли бы вы к завтрашнему вечеру составить полный список аналитических машин и автоматонов, к которым вы гипотетически можете получить доступ, и отметить в этом списке, куда вы уже обращались?
– Я могу обратиться к любой аналитической машине или автоматону, снабженному включенным телеграфным аппаратом. Для этого мне надо лишь знать его номер в телеграфной сети. Бизнес, знаете ли, дрожит перед профи. То есть я хотел сказать, под рукой мастера дело всегда пойдет. И… агент Маклин, не поймите меня неправильно, но вы не уполномочены требовать от меня отчета.
Тот покивал, будто бы в растерянности.
– Да, разумеется. Но не принимайте мои расспросы на свой счет. Это, скорей, вопрос теоретический: как защитить информацию, доверенную нашим аналитическим машинам.
– Вы могли бы придумать оправдание поинтересней, – усмехнулся Тони. – Защита информации в компетенции МИ5.
Один из лучших криптоаналитиков в Англии и гениальный кодер не может быть дурачком, вот и незачем прикидываться. Иначе Маклин решит, чего доброго, что Тони играет с ним в какие-то игры.
– Вас не проведешь. – Маклин снова поднял глаза и словно всмотрелся в лицо Тони. – Однако о своих истинных намерениях я тоже отчитываться перед вами не стану. Думаю, вы и сами догадаетесь, зачем агенту военно-воздушной разведки знать способы обращения к аналитическим машинам.
Ну-ну. Сначала прокололся, на ходу выдумал новое, более логичное, объяснение и хочет, чтобы ему поверили? Нет, агент Маклин, не выйдет. Слово – не серая птичка. И даже не упавший камушек. Хотя… такие люди, как Маклин, редко допускают ошибки.
– Позже я сформулирую некоторые вопросы к вам. Но и то, что вы сообщили, очень полезно для меня. Благодарю вас, мистер Аллен.
– Всегда к вашим услугам, агент Маклин.
***
«Тригон, Тригон. Тригон, Тригон. Тригон, Тригон. 45225 66167 85441 96551 81713…»
Директор МИ5 как-то раз заметил, что криптографам внешней разведки США свойственны «мужские созвучия в цифрах» – никто так и не понял, что он имел в виду. «Мужские созвучия» поддавались расшифровке, но скрытая за ними информация была не столь важна контрразведке Великобритании, чтобы тратить на нее время и силы: «Используйте ваши агентурные возможности для сбора информации о переговорах Лондон–Берлин. Центр интересует общая оценка ситуации, а также возможные меры со стороны Лондона по линии новых уступок Берлину в наращивании военного потенциала, военных и экономических поставок в обход договоров с Вашингтоном».
Глава 2
в которой Тони Аллен встречается с девушкой, а полковник Рейс вычисляет немецкого шпиона
Почтовое отделение на Вапинг-лейн ютилось в одном не очень-то просторном зале; закопченные окошки под тяжелыми решетками почти не пропускали свет, внутри барабанили допотопные телеграфные аппараты, скрипела и бу?хала штамповочная машинка, орали на посетителей обе телеграфистки за стойкой; не выпуская из зубов папирос, сортировали письма клерки в потасканных костюмах (воротнички их некогда были белыми); чадили газовые светильники на стенах, в очередях толпились и переругивались посетители. Тони устроился в углу за низким столиком с чернильницей, вставочками, несколькими телеграфными бланками на рыхлой желтой бумаге и пресс-папье с заскорузлой бархоткой – рядом с раскормленным котом, состоящим на службе ловцом почтовых крыс. Это место не пользовалось здесь популярностью, и оставалось гадать, кто же поломал все перья вставочек, если окрестная публика так не любит писать. Молодежь рабочих кварталов легче осваивала телеграфную азбуку, чем чистописание, что же до людей постарше, то они предпочитали стоять в очередях и диктовать послания родственникам через телеграфисток – со смешной гордостью и в своем праве.
Тони успел выкурить три папиросы (кот, обиженный запахом дыма, ушел – вряд ли ловить крыс, слишком уж толст и ленив был для этого), прежде чем расслышал приближение моноциклета. Рев двигателя на минуту заглушил грохот телеграфных аппаратов, байк как следует рявкнул, останавливаясь перед почтовым отделением, пыхнул паром и умолк. Тони по достоинству оценил остановку – невозможность торможения делала моноциклеты крайне опасными игрушками, несмотря на всяческие ухищрения, вроде парциального реверса (издающего кошмарный звериный рык) и анкерных кондукторов.
Через секунду Кира влетела в зал, на ходу откидывая гогглы на лоб, – спешила получить свои жалкие три шиллинга за развоз утренних газет.
– Собачье дерьмо! Легавые перегородили всю Кристиан-стрит! – оповестила она присутствующих, не дойдя до стойки.
– Тебе телеграмма, – поднял голову один из клерков.
Кира долго ковыряла телеграфную ленточку, шевеля губами и закатывая глаза, – в такие минуты с нее слетала непрошибаемая уверенность в себе и смотреть на нее было особенно приятно. Волосы цвета темной меди она никогда не прятала ни под шляпки, ни под косынки, ни даже под моноциклетный шлем, к ним неплохо подходил шарфик из медных колечек и медные нашивки на дешевой вязаной курточке, полотняных штанах и тяжелых высоких ботинках. В телеграмме было написано: «Я жду тебя за письменным столиком на Вапинг-лейн, 52».
Не менее тридцати секунд ей понадобилось, чтобы сообразить, где находится Вапинг-лэйн, 52, но, догадавшись, она просияла и наконец повернула голову к окну.
– Черт тебя дери, Тони!
Они познакомились при весьма печальных для обоих обстоятельствах, которые Кира (со свойственной ей простотой) любила вспоминать, а он – нет. Это случилось примерно год назад, на узкой улочке в районе доков, средь бела дня, – может быть, обычно эта улочка и не была пустынной, однако отряд чернорубашечников сделал ее таковой. Наверняка наглая девчонка сама напросилась на грубость, плохо представляя, с кем имеет дело, но когда Тони увидел ее в окружении молодчиков сэра Освальда, гонора у нее уже поубавилось – да что говорить, испугалась она и разревелась, хотя и утверждала потом, что вовсе не плакала, что слезы у нее лились от удара в нос, а это не считается… Не то чтобы Тони никогда не видел, как женщин бьют кулаками по лицу. Видел, и не раз. И догадывался, что с ним будет за один только неодобрительный взгляд в сторону молодчиков. Но его веселое «Эй, ребята, вы позорите союз фашистов Великобритании» помогло девчонке сбежать. Прогноз полностью оправдался, и когда девчонка вернулась с друзьями-докерами, ей оставалось только вытирать Тони сопли и ругаться, пока ее товарищи пинками гнали чернорубашечников по улице.
– Ёксель-моксель, деушке уж низзя по улице пройтиться, шоба всякие подонки не пристали… А вы, сэр, зря сунулись, это ж суки те еще! О как наломали-то…
– О, мисс Дулитл, это только ради вас… – пробормотал Тони, сплевывая кровь на мостовую. Ее великолепный, ничем не замутненный кокни привел его в восторг: несмотря на несомненное ирландское происхождение, она родилась и выросла под звон колоколов Сент-Мэри-ле-Боу.
– Я не Дулитл. Вы меня попутали. Я О’Нейл, Кира О’Нейл.
– Пусть будет мисс О’Нейл.
Он заночевал тогда у нее в бараке, с ее родителями, братьями и сестрами, и мать Киры была к нему очень добра – как его собственная мать когда-то. И глава семейства, О’Нейл, чем-то напоминал отца Тони. Они называли его «сэр».
Кира копила деньги на моноциклет и состояла членом коммунистической партии. Когда она в первый раз начала агитировать Тони, он хохотал до слез. Риторика была ее слабым местом, на его смех она разобиделась, и пришлось дать ей несколько уроков английского языка – чтобы она вспомнила хотя бы, как написанные буквы складывать в слова. Азбукой послужил известный манифест, начинавшийся интригующей фразой о привидении. Нет, Кира когда-то училась в школе, но это оставило в ее голове едва заметный след.
С арифметикой она тоже не ладила, Тони за секунду посчитал, сколько времени ей осталось до вожделенной покупки моноциклета: всего каких-то девяносто с небольшим лет. Моноциклеты в доках имели многие – молодые рабочие в основном, которые зарабатывали существенно больше, чем Кира. Байкеры – парни без тормозов… Тони окончательно покорил ее сердце тем, что тоже моноциклист и приезжает в доки погонять по темным улицам с ее товарищами (товарищами в самом коммунистическом смысле слова).
Он не ждал, какое действие произведет его безобидное замечание про девяносто лет, – он не понял даже, почему вдруг изменилось ее настроение. А Кира не пришла на следующий день на встречу – он примчался к ней домой, и ее мать, прикладывая палец к губам, рассказала, что глупая девчонка проревела всю ночь и теперь спит. Тони чувствовал себя негодяем, отобравшим у ребенка светлую мечту.
– Ну хочешь, я куплю тебе этот чертов байк? – Он сидел рядом с ней на кровати – и лицо ее к тому времени стало изнуренным и равнодушным. Похожим на лицо ее матери, и матери Тони, и многих, многих матерей из рабочих кварталов. В этот миг он отчетливо увидел ее будущее во всей его беспросветности.
– Нет! Не хочу! Не хочу! Мне не нужно никаких байков! – Она приподнялась на локтях, но выдохлась сразу, упала обратно на подушку и отвернулась.
– А чего ты хочешь?
– Ничё.
– Совсем?
– Совсем.
Коммунистические убеждения мешали ей пожелать богатства.
Тони не стал дарить ей моноциклет – просто давал покататься свой, и давал так часто, что себе пришлось купить новый.
Он не водил ее в картинные галереи и в оперу – только на некоторые драматические постановки, мюзиклы и в цирк. И не видел ничего странного в том, что она как губка впитывает в себя то, что принято называть культурой, что цирк ей нравится меньше, чем страсти Шекспира, – его тоже провели когда-то этим путем. Но более всего Кире полюбился мюзикл по бессмертной пьесе социалиста Шоу, она смотрела его пять раз и собиралась, по всей видимости, затвердить наизусть.
– Ха, герцогиня! Если б я хотела в герцогини, я б тож расстаралась!
Но Тони видел, как она про себя шевелит губами, пробуя на вкус незнакомое «кап-оф-ти», и повторяет дурацкую скороговорку про дожди в Испании.
– Смысл был вовсе не в том, чтобы стать герцогиней, – заметил Тони ненавязчиво.
– А я чё, дура, по-твоему? Не понимаю, да? Смысл, что любая уличная девчонка не хуже всякой цыпы-дрипы!
Критики иначе трактовали идею мюзикла, но Тони, скорей, был согласен с Кирой. И про себя называл ее своей прекрасной леди.
Получив заработанные три шиллинга с руганью извозчика и нахрапом сутенера, прекрасная леди согласилась прокатиться перекусить вместо того, чтобы пропустить галлончик пива. Тони любил катать ее на моноциклете, любил, когда она крепко держится за его куртку, прижимается щекой к спине и горячо дышит в шею. Если бы он не познакомился в тот злополучный вечер с ее отцом, их отношения, возможно, сложились бы иначе. Но… ему было важно, что о нем думает этот немолодой докер, так похожий на его собственного отца. Он слышал однажды, как, отправляясь на свидание, Кира сказала, стоя в дверях:
– Папаня, ты чё? Он же жентельмен!
И выразительно постучала кулаком по лбу. Вряд ли она могла себе представить, сколько усилий Тони прикладывает к тому, чтобы оставаться джентльменом.
Для ленча он выбрал вполне подходящее место, где на Киру никто не бросал косых взглядов, – в Уайтчепеле, неподалеку от кампуса университета королевы Марии. Там хватало девушек в гогглах, штанах и металлических нашлепках. Это не очень-то обрадовало Киру – ей как раз нравились косые взгляды и шипение кумушек за спиной. Разумеется, ей вовсе не хотелось быть затерянной в толпе таких же, как она. Тони сказал, что она нисколько не похожа на этих ученых селедок и что шарфика из медных колец тут нет ни у кого. И уж конечно, никто из студенток не умеет гонять на байке так же бесстрашно, как она.
Она смягчилась, усевшись за столик, и сделала знак, чтобы Тони нагнулся. А потом сказала тихо-тихо:
– Я скоро уеду. В Испанию. Меня почти что записали в интербригаду, буду воевать с фашистами.
Этого только не хватало!
– А «почти что» – это как?
– Ну, надо, шоба папаня согласился – и все. Поедешь со мной?
– Нет.
Она не ожидала такого ответа и долго обдумывала, что на это сказать. Не придумала ничего лучшего, как разразиться громкой площадной бранью, отчего на их столик оглянулись все присутствующие. Тони отметил, что «ученые селедки» смотрят на его леди с искренним восхищением.
– …Но, черт бы тебя нюхал, почему?! – закончила она и перевела дыхание.
– Не хочу.
– Ты… – дальше последовало невразумительное продолжение тирады, уже с повторами непристойных выражений, – Кира истощилась.
