– Ну что, пошли? – предлагает она, и мне уже жалко безумца, у которого не хватит мозгов обойти стороной нашу троицу.
Алисия уверенно ведет нас к выходу. Джим, идущий рядом с ней, то и дело что-то бурчит себе под нос, но в целом выглядит достаточно решительным. Я шагаю последним, оглядываясь все время и прислушиваясь к шорохам.
Коридор изгибается и выводит нас в следующий блок госпиталя – терапию. Странная тут архитектура, конечно, но кому пожалуешься? Алисия не соврала: здесь и правда на каждом шагу трупы: врачи в белых халатах, пациенты, охрана. Джим бледнеет и старается идти поближе к стене, где побольше свободного места. Алисия держится молодцом.
Я подбираю пистолет, выпавший из пальцев охранника с разодранным горлом, вручаю девушке. Та не слишком охотно принимает оружие, но и с карнизом не расстается.
От запаха крови начинает мутить, и мы ускоряем шаг, чтобы выбраться. С облегчением закрываем за собой дверь и мрачно переглядываемся.
– Я такое раньше только в ужастиках видел, – Джим очень старается сохранять лицо, но судя по зеленоватому оттенку кожи, ему сейчас поплохеет. Я открываю окно, выходящее в сад, и мы с наслаждением дышим свежим воздухом.
– Да уж, о таком не мечтают…
– Слышите? – Алисия вскидывает руку, призывая к тишине. Мы замолкаем.
За дверью одного из процедурных кабинетов слышен слабый голос: «Помогите». Джим снова покрывается бледностью и, кажется, вовсе не настроен идти в ту сторону. Однако Алисия без колебаний направляется в сторону кабинета массажа, и я следую за ней, держа пистолет наготове. У самой двери опережаю ее и делаю знак: прикроешь. Она кивает, и я открываю дверь.
Под потолком тускло светится лампа; глаза быстро привыкают к слабому свету, позволяя разглядеть интерьер. На кушетке лежит привязанная девушка, на которой почти ничего из одежды – длинные волосы скрывают больше, чем обрывки ткани. Она поворачивает голову на шум, и смотрит прямо на меня. И я тону в боли, что плещется в огромных глазах. Боли и безумии. Или – безумной боли?
Джим толкает в плечо, обращая мое внимание на второго человека. Молодой худощавый парень сидит в кресле, точно так же привязанный к нему ремнями, и на нем тоже минимум одежды. Глаза у него закрыты, грудь слабо вздымается.
Алисия хмурится, разглядывая обоих и не спеша подходить к кому бы то ни было. Девушка на кушетке переводит взгляд на нее, и тут же исчезает ощущение, что она пытается передать мне какую-то мысль.
– Помогите, – шепчет она еле слышно. – Я живая…
Джим ойкает и отскакивает в сторону. Я навожу пистолет на парня, который своим пробуждением так напугал моего напарника, и смотрю в синие глаза – точно такие же, как у девушки. Тонкие губы, искривленные болью, изгибаются в слабой усмешке:
– Я – живой.
Я хмыкаю, разглядывая обоих по очереди. Джим вполголоса ругается, стоя у двери. Алисия стоит, склонив голову к плечу и словно прислушиваюсь к своей интуиции. Чутье говорит, что здесь что-то неладно, и не стоит доверять кому-то…
И в этот момент парень резким движением поднимает руки, разрывает слабые ремни, подрывается и выскакивает в темный коридор, да так резво, что никто из нас и отреагировать не успевает. Джим сумел отскочить в сторону, и теперь напоминает лягушку с выпученными глазами.
Алисия прищуривается и подходит к девушке ближе, но с карнизом наготове:
– Кто ты? И кто он?
– Я – живая, – снова сообщает девушка, кривя губы в улыбке. – Он – нет.
– Черт вас всех побери, – выдает пожелание Джим дрожащим голосом. – Пошли отсюда, а? Я ей не верю.
– Я тоже, – хладнокровно говорит Алисия и направляется к выходу. Джим с готовностью следует за ней. Я закрываю дверь и успеваю увидеть, как взгляд пленницы загорается гневом, и она поднимается с кушетки, не обращая внимания на ремни. Закрываю замок и усмехаюсь Алисии:
– Живее всех живых, ага.
Пленница с такой силой бьется о дверь с той стороны, что металл вибрирует, а Джим подпрыгивает на месте. Я не обращаю внимания, вглядываясь в полумрак коридора:
– Где второй?
Мы как раз выходим в холл, а планировка тут такая, что в каждом углу за раскидистым кустом декоративного растения может скрываться по несколько психов. Главный вход скрыт как раз за таким растением, и идти к нему еще метров двадцать. В спину летят приглушенные вопли и проклятия пленницы, и Алисия закрывает дверь с видимым удовлетворением.
Трясу головой, прогоняя странное ощущение, и вполголоса интересуюсь:
– Когда они на вас смотрели, не было такого чувства, словно они пытаются прочитать мысли?
Мои товарищи синхронно кивают: Джим с испугом, Алисия – мрачно.
– Особенно девка, – цедит она. – Может, вернуться и прикончить ее? Или задать пару вопросов?
– Я ужасно устал, – жалуется Джим, потирая шею. – Давайте побыстрее выбираться? Ну их всех к черту.
– Ага, – соглашаюсь я, – только в уборную заскочу.
Туалет находится парой шагов дальше по коридорчику. Алисия останавливается в коридоре, Джим пару секунд колеблется, и в итоге остается рядом с ней.
Конечно же, глупо было ожидать, что меня встретит светлое и чистое помещение. Хорошо еще, трупов и монстров не валяется под ногами. Так-то причины задерживаться и нет.
Держать фонарик в зубах, когда моешь руки, и одновременно зажимать подмышкой пистолет – та еще забава! Смотреть на себя в зеркало без смеха трудно.
В зеркале же можно увидеть и кое-что еще. А именно – как бывший пленник массажного кабинета бесшумно появляется за спиной и коротко размахивается. Через секунду ты знакомишься с холодным полом, еще мгновение недоумеваешь, кто выключил свет, а потом сознание без колебаний отключается.
В себя я прихожу от того, что кто-то бесцеремонно трясет меня за плечо, при этом светя прямо в лицо фонариком. Одежда противно липнет к телу, висок гудит, голос над ухом вызывает желание поморщиться и закрыть голову подушкой. Кажется, именно понимание, что здесь и не пахнет подушкой, помогает мне рывком сесть и оттолкнуть спасителя.
– Ну слава богу! – выдыхает кто-то с огромным облегчением и дрожью в голосе. Кто-то еще хмыкает и наконец отпускает мое плечо, а Алисия (о, вспомнил ее имя) скептически замечает:
– Крепкая у тебя голова, парень.
– Не так уж уверен в этом, – бормочу я, ощупывая голову. – Джим?
– Я в порядке, – отзывается он, помогая мне подняться на ноги.
Меня терзает ощущение, что что-то здесь не так. Оглядываюсь, но разглядеть что-либо не так-то легко.
С трудом удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, когда луч фонарика освещает сначала валяющийся в луже крови труп психа со свернутой шеей, а потом – прислонившегося к стене человека, который стоит, скрестив руки и выглядя таким бессовестно-спокойным, что аж завидно становится.
– Tienes cojones, – одобрительно отмечает он, отлепляясь от стены и делая шаг вперед. Коул Вальенте протягивает мне руку так, словно мы не были противниками полчаса назад. – Так и быть, я расскажу все, что знаю об этой заварушке. Гарантирую: тебе понравится.
– Hijo de puta, – отвечаю я, а потом жму ему руку.
Совершенно точно нам еще много чего есть что сказать друг другу. Но это может подождать. Пусть даже я наивный дурак, которого жизнь ничему не учит.
Самый главный урок этой жизни – помнить, кому ты должен.
2.2
Голова все-таки дает о себе знать, и какое-то время я даже не замечаю, чем там заняты мои товарищи. Правильно говорят, что не понимаешь, в чем счастье, пока не грянет несчастье. А ведь нужно так мало. Например, чтобы в голове не гудело, в ушах не стоял противный комариный звон, а в ботинках перестало хлюпать.
Повезло, что в раздевалке рядом нашлись чистая сменка и обувь, так что теперь я щеголяю в темно-синем костюме санитара: свободная куртка и штаны, в которых со свистом блуждает сквозняк. Хорошо, ботинки подошли идеально.
Наверное, меня еще и пошатывает, потому что как-то незаметно (хотя и продолжая ворчать) Джим подставляет мне свое плечо в роли костыля, после чего стены чертового госпиталя уже не так нагло плывут перед глазами. Алисия, не слушая моих вялых возражений, обматывает мне голову красным полотенцем, вызвав ехидный комментарий Коула, что теперь я похож на Рэмбо.
Хотел бы я сказать, на кого похож он сам, да только боюсь, что язык не послушается. А пока мир приходит в себя, мне позарез нужно задать несколько вопросов человеку, который явно знает больше, чем мы.
– Рассказывай, – то ли прошу, то ли требую у Коула, глядя ему в спину.
Вальенте вышагивает с едва заметной ленцой, держа оружие так, словно оно игрушечное. И словно не он сегодня грохнул кучу психов, спасая почти незнакомых людей – нас.
Не могу разобрать, что я ощущаю при воспоминании об этом. Сожаление? Гнев? Растерянность? Но совершенно точно знаю одно: я намерен выяснить, кто во всем этом виноват.
– Уверен, что хочешь получить тонну неприятных новостей прямо сейчас? – отзывается Коул, не поворачиваясь к нам. Ловлю взгляд Алисии: она смотрит на нашего вожака со смешанным выражением: недоверие вкупе с чем-то еще. А вот Джим, готов поспорить, еще и побаивается Коула.
Нехорошая тишина накрывает нас толстым одеялом, и от этого неуютно и отчего-то противно на душе – как будто кошка только что прошлась грязными лапками, сделав кое-какие дела. Звук наших шагов только на миллисекунду разбавляет эту тишину. Или это моя контуженная голова такие шутки шутит?
– А что, для плохих новостей бывает какое-то определенное время? Рассказывай, что здесь происходит.
Коул хмыкает, останавливается и пару секунд молчит. Потом поворачивается к нам и смотрит на Алисию – задумчиво и оценивающе. Вот только говорит совсем не то:
– Слышишь?
Пока я пытаюсь понять, почему только Алисия может слышать или не слышать чего-то, Джим бурчит себе под нос:
– А мы что, глухие?
Алисия прищуривается, медленно кивает:
– Да.
– Что – да? – не понимает Джим. До меня все вообще доходит с большим опозданием; чего там – я даже свою реплику не могу подать. В беседе участвуют только двое.
Коул машет рукой: пошли. Сам же возглавляет парад, сосредоточенный и хмурый. Алисия как по приказу занимает место рядом с ним. Нам с Джимом предоставляют право плестись в арьергарде. Однако это нас не устраивает.
– Эй! – громким шепотом возмущается Джим. – Куда это вы рванули, а? Алисия, да постой! Тьфу, да что ж я, нанимался в няньки, чтобы меня зомби сожрали?
– Будешь шуметь – до зомби не дотянешь, – обещает Коул, неохотно замедляя шаг. Я ухитряюсь цапнуть его за рукав:
– Что вы там услышали, что так мчитесь?
Не отличающаяся большим терпением Алисия закатывает глаза, делает шаг в мою сторону и поднимает край полотенца. Я тут же отмечаю, что слышу гораздо лучше, и одновременно с Джимом выпаливаю:
– Телефон!
Коул насмешливо фыркает и снова уходит вперед, но на этот раз я делаю усилие, сбрасываю руку Джима со своего плеча (кажется, это я тут пострадавший, а не он!) и догоняю Коула. Едва не врезаюсь ему в спину, но успеваю затормозить, и со всем спокойствием, что удалось наскрести, интересуюсь:
– Ну и что? Ждешь важный звонок?
Алисия испускает тяжелый вздох и подхватывает меня под руку, чтобы я не встретился со стеной:
– Когда же тебя отпустит…
Сам хотел бы знать!
– Это же госпиталь, да? – задаю глупый вопрос. – Не найдется живительного эликсира?
– Ну, если ты согласен разгуливать с капельницей наперевес… – Алисия закусывает губу, сдерживая смешок. Поправляю полотенце и качаю головой: вот только капельницы мне не хватало! Хотя… может, и стоит принять предложение?
Кто бы ни строил госпиталь, он явно вдохновлялся лабиринтом Минотавра или еще чем-то из этой оперы. Идешь себе по коридору, который вроде прямой, а посмотришь назад – и уже не прямой. Заворачиваешь за угол – и бац! Снова оказываешься на перекрестке нескольких одинаково мрачных коридоров. Парадоксально: почему-то освещение в госпиталях, особенно аварийное, только добавляет саспенса. А уж если добавить мелодичные трели телефонного звонка, раздающиеся откуда-то из глубин лабиринта, так вообще бери и снимай «Сияние».
– Вот ведь кому-то приспичило, – ворчит Джим, пытаясь скрыть нервозность. Получается это у него плохо, но кто бы стал его винить за это?
Телефон без остановки трезвонит в одной из палат. На секунду накатывает изумление: связи ведь нет, так откуда?.. А потом внутренний голос устало отмахивается: тебя такой пустяк способен удивить? Пфф!
Коул бесстрашно открывает дверь и первым заходит в палату. Джим с Алисией, не сговариваясь, устраивают толкучку на пороге, а я замыкаю шествие, не забыв на всякий случай проверить, нет ли кого позади.
Это оказывается ординаторская: три стола, заваленных бумагами, которые вот-вот окажутся на полу; несколько стульев, доска, на которой висят рентгеновские снимки. У открытого окна, за которым высится здоровенный дуб, стоит нехилая такая пальма в горшке, кокетливо замотанная ветром в занавеску, как в фату. И на одном из столов – старый дисковый телефон черного цвета, который и нарушает тишину.
– Ого, – Джим удивлен, – я уж думал, таких больше нет в природе.
– Зато ему ничего не страшно, – замечает Коул, подходит к столу и поднимает трубку. Ничего не говорит, и нам тоже делает знак: молчите. Алисия вообще жестом предлагает Джиму подержать тряпочку у его рта; Джим возмущенно хмурится.
– Аарон? – Голос мужской, полный смертельного испуга и безнадежности. – Они там все уничтожат! Не стоило верить мэру и… – помехи заглушают его слова, как в плохом фильме. Затем незнакомец продолжает дрожащим голосом: – У тебя почти нет времени, чтобы сбежать. Они запустят Третью фазу, как только… – и короткие гудки.
Коул медленно опускает трубку, не сводя с нее глаз, как будто надеется услышать продолжение. Мы переглядываемся, желая узнать мнение каждого. Алисия хмурится:
– Странно все это, да? Ну, то есть вообще все, я имею в виду. Как будто ты спишь и никак не можешь вырваться из кошмара…
– И что теперь делать? – нервно спрашивает Джим.
– А что, этот звонок как-то меняет наш план? – спрашивает Коул почти задумчивым тоном, глядя в окно. – Будем голосовать?
– Голосовать? – эхом отзываемся мы с Алисией, одинаково удивленные. Алисия добавляет:
– Тут что, есть какие-то варианты?
– Или ты хочешь рассказать нам о какой-то там фазе? – осеняет меня.
Коул щурится, разглядывая меня, и взгляд у него веселый. Впрочем, он тут же возвращает себе максимально серьезный вид и притворяется, что изучает бумаги на столе. Я хмыкаю, уже на сто процентов уверенный, что попал в точку, но не продолжаю допрос. Уже понял, что с этим типом подобное не катит. Если он сам не захочет говорить, бесполезно пытать.
– Вот об этом я бы послушала, – вежливо заявляет Алисия, скрестив руки на груди. Джим встает рядом и повторяет ее позу.
Я предпочитаю устроиться на подоконнике в обнимку с дробовиком, и разматываю надоевшее полотенце. Судя по ощущениям, голова против таких жестких мер. Сам себе напоминаю полудохлую мумию. Украдкой прикладываюсь гудящим лбом к прохладному дереву приклада и на секунду закрываю глаза.
Коул присаживается на край стола, не выпуская автомат из рук. Оглядывает нас задумчивым взглядом, будто решая, что именно говорить, а о чем промолчать. Джим оказывается предсказуемо нетерпелив:
– Ну и?
На улице моросит дождь, пахнет жженой резиной и чем-то еще, неприятным и тревожным. Я вытягиваю руку, ловлю холодные капли. Потом вытираю руки полотенцем и смотрю на Коула. Он кивает, глядя на меня:
