– Ну и что, что был. Был и был. Да взял и забыл.
– Ничего он не забыл.
– Это он сейчас не забыл, а как водки припьёт как следует, так и забудет. Водка она ж ты знаешь какая: как будто лечит, а на самом деле калечит. Витаминки будешь? – спросил Доктор, вытащил из чемоданчика ампулу с раствором и звонко постучал по ней ногтём.
– А водки нет?
– Ха?ха, – саркастично выдал Доктор.
– Не помогут твои капли.
– Помогут, не помогут – а всё равно помогут, – сказал Доктор, игнорируя пожелания пациента и, достав из?под одеяла обугленную руку, начал тыкать в неё иглой, пытаясь найти вену.
Когда капельница была установлена двое мужчин несколько минут молча сидели, наблюдая, как двое военных поочерёдно искусно отражают вполне себе опасные удары разъярённой женщины.
– Эт кто вообще? – спросил Доктор, откусывая вафлю от непонятно откуда взявшегося стаканчика с фисташковым мороженым.
– Да человек она. Вроде как с оборотнем заражённым ошивалась. Мамашка того пацана.
– Который без сознания?
– Ага.
– Ладно. А Нанаец где?
– Нанаец всё. Я пацана закрыл, Нанаец – её.
– Поня?ятно. Вот это беда… – поник на секунду Доктор, но затем, резко откусив мороженное, снова бодро спросил: – Так а что случилось?то?
Глубоко выдохнув из?под одеяла, Иван напряжённо ответил:
– Кошмары.
– Один заражённый оборотень такого бы не натворил. Кто ещё?
– Оборотень… Пиковая Дама…
Доктор присвистнул, выражая удивление и восхищение.
– И как совладали с ней?
– В стекло сунули.
– Она же из Зазеркалья?
После долгого молчания Иван, скрывающийся под одеялом, вспылил:
– Да непонятно ни хера! Она вообще была того! Ничего не понимала…
– Ну она вроде такая и должна быть.
– Да не такая! Она вообще была не такая, а тоже заражённая! И оборотень этот! Всё им было нипочём! И глаза у него были странные! И вообще это вот эти люди её вызвали! На хера она им ночью на заводе?!
– Тихо, тихо, тихо. Не горячись. Тебе покой нужен. Витаминки.
Женщина, бьющаяся в конвульсиях от разряда электрошокера, наконец успокаивается и закрывает глаза.
– Короче, – собираясь с духом говорит Доктор, – не знаю, что там рвануло и почему, но это фигня оставила в нашем мире дыру. И хрен его знает, что за той дырой.
– Так и не видно ничего? Что там внутри?
– Я знаешь, чего боюсь. Что этот дыра… шар… разлом… Он как замочная скважина в чулане: сколько в неё не смотри, что внутри не увидишь, а вот тебя из чулана прекрасно видно…
– Куда её? – одновременно спрашивают двое держащих женщину без сознания.
– В Печь, – отвечает Доктор, переводя взгляд на байковое одеяло. – Где она, кстати?
– Да я её там, ниже оставил… на дороге… Мы сюда пешком пришли.
– Да не держите вы её! Посадите вон на стул! Да за Печью дуйте! – выругался на военных Доктор и, нахмурившись, поинтересовался: – А что случилось?то? Нанаец тебя за руль пустил?
– Да, там… своё…
– Ох, Ваня, Ваня, – закачал головой Доктор и как школьный учитель начал размеренно отдавать указания: – Берешь её. Берешь пацана её контуженного. И дуете все вместе к Лешему. Пацана, конечно, по?хорошему надо Василисе передать, я?то рядом с ней никакой не Доктор, а так, только про витаминки да медвежье дерьмо шутить могу. Уж она?то если не разберётся, то пиши пропало, но сначала к Лешему. Сам понимаешь. Субординация. Да и он через заправку пацана быстрее к Василисе доставит.
– А что с пацаном?
– Спит. Не просто спит и не по волшебному…
– А как тогда?
– И так и так. И спит он, похоже, прямо через эту замочную скважину…
– Понятно, – угрюмо кивает Иван, ничего не понимая. – А она?то зачем? Девчонка.
Доктор молчит, оценивая ситуацию, но снова резко меняя настроение, взрывается дружескими издёвками:
– Вот ты интересный. Ты вроде из наших, а говоришь иногда, как будто всю жизнь дубиной по голове мутузили. Ты, может, боксер бывший?
– Ничего я не боксер!
– Может, ты тоже из Кошмаров? Ты небось и аями у Нанайца до последнего не замечал.
– Да чё я не замечал? Всё я замечал, – отвечает Иван, с трудом понимая, о чём говорит Доктор.
– Ну а раз замечал, тогда не задавай тупых вопросов, сказано – лезть в Печь и ехать к Лешему с этими бедолагами, значит, полезай в Печь и дуй к Лешему.
Глава 9
Бывают такие сны, в которых необузданные потусторонние силы открывают тебе сакральный смысл всего сущего и сразу становится ясна простая правда: отчего всё именно так. В какой?то момент ты даже можешь понять, что сейчас находишься во сне, но это никоим образом не искажает сути той правды, которая только что открылась затуманенному сознанию спящего. Она настолько проста и понятна, что кажется удивительным как никто раньше своим умом не дошел до этого.
К сожалению, незаменимым атрибутом таких снов является невозможность переноса этой самой правды в обыденный мир людей. Волшебная бестелесная истина, существующая лишь в мире идей, неминуемо растает или того хуже исказиться, находясь под обыденной повседневностью и серостью мира людей.
Поэтому в первые секунды пробуждения от такого сна человек вокруг себя ничего не видит, не слышит и не понимает. Пытается осознать, где он и как тут очутился. Всё существо занято попытками удержаться за тающую дымку сновидения, но чем сильнее усилия, тем быстрее распадается эфирная конструкция в сознании пробудившегося, возвращая его воспоминания, его насущные потребности и его собственное “я”.
Когда Вероника открыла глаза, она смогла разглядеть за автомобильным окном, в которое упиралась лбом, лишь бегущий кусочек серого асфальта и постоянно мелькающие ели. Одно дерево сменяло другое, а его следующее. Все они были похожи друг на друга, как родные близнецы, и в какой?то момент ей показалось, что нет никакого множества деревьев, а лишь одно?единственное дерево, растянутое вдоль этой стороны дороги. И другой стороны дороги. И вообще любой другой дороги в этой стране, да и во всем мире.
Распрямляя затёкшую шею, моргая тяжёлыми веками и вытирая тыльной стороной ладони бегущий по краешку рта медок, Вероника пытается дать оценку сидящему рядом водителю старого, но роскошного, автомобиля.
Мужчина средних лет старше её, но старушкам у подъезда ещё можно обращаться к нему “молодой человек”. Его голова сначала показалась ей гладко выбритой, но продолжая беглый осмотр небольших следов на коже, какие бывают после ожогов, и, удостоверившись в отсутствии бровей, она предположила, что этот человек болеет какой?то редкой болезнью, отчего он напоминает только что выбравшегося из пожара.
– О! – произносит незнакомец, – проснулась…
“Я” с хлопком возвращается в сознание. За секунду в голове с острой болью разом появляются все недавние события, ещё мгновение назад казавшиеся сном. Она вспоминает нежного и мужественного оборотня, кровавую расправу в баре, ворону?директрису, Великий и Ужасный завод, слетевшего с катушек отца мальчика и с трудом, с которым птенец пробивается сквозь яичную скорлупу, она вспоминает самого мальчика. Своего мальчика.
– Алёша! – восклицает она и, сжимая кулаки начинает скалиться, вспоминая, как военные с надписями ОПР на одежде оцепили завод и не пускали её к ребенку. – Где мой…
Но стоит ей заметить на заднем сиденье мирно спящего под синим байковым одеялом ребёнка, как гнев сменяется тревогой.
– Алёша! – Вероника тут же хватает водителя за чёрный рукав пиджака. – Что с ним?
Тот лишь бросает беглый взгляд в зеркало заднего вида.
– Да спит вроде.
– Алёша! Алёша!
Она оборачивается к ребёнку и вытягивается. Пытаясь дотянуться до ребёнка, она машет второй рукой, пытаясь найти опору, и случайно задевает рычаг автоматической коробки передач, непонятно как оказавшейся в таком старом автомобиле.
– Тише ты. Ещё выпустишь её.
Дотянувшись до плеча ребёнка, Вероника сначала легонько трясёт его, но с каждым разом ей приходится прикладывать всё больше усилий для пробуждения ребёнка и, понимая, что никаких сил недостаточно, её тревога начинает возрастать.
– Алёша! Алёша! Что с ним? Он не просыпается! Алёша!
В панике она переключается на водителя и, вцепившись в его локоть, начинает трясти его, отчего автомобиль покачивает из стороны в сторону:
– Почему он не просыпается?! – И только теперь Вероника полностью разглядывает сидящего рядом с ней шофёра. Она понимает, что у него нет запаха.
Не то чтобы Вероника могла сказать, как должен пахнуть человек, но есть же что?то в каждом из нас, что делает нас живыми. Что?то благодаря чему мы смотрим друг на друга и понимаем, что перед нами другой человек, а не бездушная кукла или робот. А вот у этого водителя этого нет.
– Как ваше самочувствие?
– Что?
Он точно один из них. Оборотень предупреждал о них.
– Голова болит? Кружится?
– Нет.
Он говорил если встретит их, то нужно притворяться мёртвой или глупой. Глядишь, побрезгуют и не тронут.
– Про завод помните? Ну что случилось там.
– Не совсем.
– Ладно. Так, а вы что делали там? В такой час. Ещё и с ребёнком.
– Гуляли.
“Глупой, а не тупой!” – рычит на неё собственный внутренний голос.
– Точнее, мы гуляли с Алёшей в лесу, а потом его похитили.
– Похитили? – удивляется водитель. – Кто?
– Его… отец…
Водитель нахмурился.
– Всё сложно. Его отец уголовник и он не живёт с ним…
– А вы кем приходитесь ребёнку?
– Я?
Воспоминания закрутились в ещё не до конца очнувшейся от сна голове.
– Он… Мой племянник. Я его опекун. Официальный. Назначенный судом. Мальчик тоже рад жить со мной.
На языке ещё вертится песок?ложь, а этот в чёрном костюме может его учуять. Оборотень предупреждал. На его лице не сдвинулся с места ни единый мускул, а стеклянные голубые глаза смотрят на дорогу перед собой. И хотя от него не исходит никакого запаха, сразу видно: он не поверил.
– А?а… То есть там на заводе… Это отец мальчика?
Вероника вспоминает безумные глаза и бессвязные речи.
– Да. Это был он.
– Был? Вы много?то помните из того, что произошло?
В памяти вспыхивают расползающиеся порезы на шее отца мальчика.
– Нет.
