Елена Соколова "Театр Богов. Цветы для Персефоны"

– И холодно, и душно? Что ещё ты чувствуешь?

– Что-то давит на веки. И какие-то… касания по всему телу, легкие, словно пушинки щекочут кожу… Что это?

Гекате потребовалось усилие, чтобы скрыть свое изумление.

– А ещё?

Ещё пару минут назад Персефона не сказала бы правды, но ласка и участие Жрицы Смерти сделали своё дело. Хотя, потом, позже, ей подумалось, будто та же сила, что манила и пугала её, вынудила её и к откровенности. И она ведь хотела узнать тайну ларца – а значит, и первый ход был за ней. Впрочем, кто бы ни выбирал этот момент – выбран он был на редкость удачно. Нападение странной силы испугало Персефону и развязало ей язык, а помощь, поданная Гекатой, настроило последнюю на благодушный лад. Раз начав делать добрые дела, сложно остановиться; и не хочешь, но продолжаешь – будто по инерции.

– Что ты ещё чувствуешь? – снова тот же вопрос. Тон был и требовательным, и тревожным.

– Я не знаю, как описать. Всё вместе – и такое противоположное: и жар, и холод, и беспокойство, и дрожь эта – и покой какой-то твердокаменный, словно всё происходит как должно…. и манит, и пугает. Мне хочется уйти, мне хочется остаться… и страшно, и… и…

– Что? Да говори же!

– Мне страшно, но мне кажется, я должна быть здесь. Именно здесь. Как будто родилась для этого. И от этого страх ещё сильнее.

Персефона взглянула в лицо Богине. Та молча кусала губу. Взгляд был сумрачен, углы рта опущены.

– А что ты знаешь об этом? – она специально выделила голосом слово «ты», как приглашение к разговору. Призыв поговорить об этой тайне. Геката подняла руку, ладонью вверх, словно защищаясь.

– Не здесь, и не сейчас. Пойдем в сад. Странно, что он тебе понравился. Там нравится только мне.

И она решительно двинулась к выходу.

Персефона, прихрамывая, устремилась за ней. Сила отпустила, но не ушла. Девушка чувствовала её присутствие – ей словно кто-то смотрел в спину. И этот кто-то был не один. Их было больше. Их было… семь, да, семь! Она не понимала, как узнала об этом – просто узнала, и всё. Возможно, и это тоже было частью тайны ларца, той самой, «одной из самых великих». Персефона была на пути к ней и не собиралась отступать. И если эта странная сила теперь пытается сама познакомиться с нею, и даже поговорить – отвергнуть это приглашение будет величайшей глупостью. Такие знаки внимания небезопасны, но что действительно опасно – так это не замечать их.

Они протиснулись через узкую дверцу, и вышли в анфиладу, составленную из бесконечного количества залов, связанных переходами и коридорами. Палаты Смерти тянулись змеей вдоль реки Стикс, а потом поворачивали прочь, и уходили к границам Аида, куда было почти невозможно попасть, и где не бывал почти никто – даже из богов. Одна часть палат была открытой, сквозной, внутренняя же состояла из тайных помещений, таких, как зал Даров. Попасть в них можно было, только зная, где находится дверь и как её открыть. Причем, дверь выглядела и работала как дверь только изнутри. Снаружи это была просто стена. Никаких признаков – ни входа, ни выхода, ничегошеньки. Чтобы проникнуть внутрь, нужен был Знак – слово или жест, а для этого следовало быть посвящённым в Тайное знание двух Царств. Ещё одним способом попасть в зал, было войти в то время, когда в нем уже находился кто-то из числа адептов Великих Тайн. Из олимпийцев, им был, само собой, Зевс, и ещё Гермес, но если второй относился к своим обязанностям всерьез, то глава Олимпа был чересчур прагматиком и сластолюбцем, чтобы вникать в метафизические тонкости. На это у него как раз и был Гермес – как, впрочем, был он и на все остальные случаи, когда нужен был хитрый ход или умный совет. Из женщин-богинь тайны двух миров были полностью внятны только Гекате. Остальные были посвящены лишь в то, что касалось непосредственно их собственных сфер и забот. И почти никто, кроме всё тех же Зевса, Гермеса и Гекаты, даже не подозревал, что ещё одним знатоком Великих Тайн была Афродита. Конечно, смерть – самая надежная из стен и защит, но любовь истинная сносила любую стену, ломила любую силу, и не было преград, способных её сдержать. Все, все это знали, но мало кто воспринимал прекраснейшую из богинь всерьез: маска распущенной капризницы, щедро отдающей себя налево и направо, была настолько искусной и так шла Пенорожденной, что представление о ней, как о могущественной колдунье и трезво мыслящем существе, почти никогда не приходило в голову – ни богам, ни людям.

Внутренние залы между собой не соединялись, и мало кто знал, сколько их всего – даже Гадес был не в курсе, хотя, сказать по правде, он никогда особо и не интересовался. Во-первых, он был здесь чужаком, пришельцем, а во-вторых, любопытство никогда не было его сильной чертой. Ему с избытком хватало Дворца, разубранного с поистине варварским великолепием, где власть и сила Владыки Подземного Царства были неоспоримы и почти непреодолимы. Почти – потому что были исключения, но были они столь редки, что с этим можно было не считаться. Никто – почти никто – не осмеливался перечить ему прямо у трона, а те, кто мог и смел, были достаточно могущественны и умны, чтобы либо находить окольные пути в решении вопросов, либо не доводить дела до открытых противостояний и конфликтов.

Геката шла молча. Персефона попыталась заговорить – о чем-нибудь безопасном. Ей было неуютно рядом с той, от которой веяло столь первобытным, столь всеохватным могуществом, что от одной мысли об этом начинала кружиться голова, и подсекались колени. Она сказала, что её сад нравится только ей самой. Ерунда какая-то, так не бывает.

Вот и поговори об этом, Перси, давай, не трусь.

– Почему ты так говоришь? Разве он не прекрасен? Я не верю, что твой сад может быть некрасив. И там и впрямь никто не бывает? Ты гуляешь там одна? Не может быть, я не верю!

– У меня мало времени для прогулок. И мой сад не для них. Но, да, мы с тобой не единственные, кого он влечет к себе – когда-то там часто гостила одна девушка, твоя ровесница, но она давно уже не приходит.

– Вы поссорились? Она здешняя?

– Да. Она… – Геката вдруг запнулась. – … родственница.

Тряхнула головой, словно отгоняя непрошенные воспоминания.

– Моя дальняя родственница.

Каждое слово было – как точка. Значит, даже у Гекаты, великой ведьмы, есть уязвимые места. Тихо, Перси, отступи назад. Не дави. Внезапно вспомнилась тонкая черная фигура у Ворот Аида. Она? Интересно было бы познакомиться с ней поближе.

– Если вы родня, тогда она вернется. С родственниками всегда так. Тем более, если ей действительно нравился твой сад.

– А чем он понравился тебе?

– Покоем. Даже рядом с ним спокойно. Представляю, как должно быть уютно в самой его глубине.

Геката резко остановилась.

Они уже давно покинули зал, смежный с Обителью Даров, и теперь шли по длинному коридору, на который, как на струну, была собрана-нанизана вся последовательность залов в Палатах Смерти, он проходил через них по всей их длине.

– Что с тобой? Что я не так сказала?

– Про уют. Там уютно только тем, кому он открывается сам, без моего приглашения и вмешательства.

Новые вопросы теснились у губ Персефоны, но Геката повелительным жестом пресекла её попытку открыть рот и заговорить.

– Не сейчас. Путь неблизкий, говорить на ходу – только силы зря тратить. Придем, и побеседуем. Мне нужно подумать.

– Но….

– Никаких «но». Хочешь в сад – идешь молча. Нет – значит, нет.

– Ты оставишь меня здесь?

– Зачем? Позову Гадеса, он заберет тебя с собой.

Персефона покорно склонила голову. Не стоит злить Гекату, да и ей самой тоже не мешает помолчать и подумать о том, как выбраться отсюда. Гадес ни за что не отпустит её вот так, за здорово живешь, а помощи сверху ждать не приходится. Мама не знает, где она, подать ей весточку она не может – пока не может, а её отец, которым она так восхищалась, перед которым преклонялась и в которого, что греха таить, она была чуть ли не влюблена, как последняя глупышка, её отец, кажется, готов сделать всё, чтобы она отсюда никогда и никуда не вышла. Её ужасала необходимость думать так о собственном отце, но что-то подсказывало – она права, её подозрения – истинны. Что ж, тогда, пока они идут ей стоит подумать, как вернуться в Мир Живых. Или придумать, как уговорить Гекату помочь ей. Но как бы то ни было, в любом случае, нужно делать то, о чем сказала ей богиня Дорог – «молчать и не мешать».

Глава III

Бремя тревог

У Гекаты не было иллюзий. Анадиомена была права – ей нужна помощница. Ей позарез нужна помощница. Иначе рухнет весь мировой порядок. Не может она одна нести назначенную ей тяжесть. Оба мира – и Царство Живых, и Царство Мертвых – это много, очень много. Передача власти, новое знание, открывшееся ей – все это было очень неожиданно, очень трудно, и очень обязывало. И пути назад не было – кому, как не ей, богине дорог было знать это. Все дороги ведут только вперед. На её плечах всегда был нелегкий груз, но разговор с Уранией, перед тем как она, Геката, ушла в Подземный Мир с Дарами, обеспокоил безмерно, ибо впереди открывался новый путь, и мог открыться новый для неё мир. И это было не наградой, а новым подвигом, который ещё предстояло совершить, и огромность которого ещё предстояло осознать.

Что толку жаловаться? Все мы, прямые потомки Стихий, перегружены обетами и обязанностями. Со временем часть трудов постепенно переносится на плечи тех, кто пришел позже. С одной стороны, это надежнее – слишком серьезные вопросы приходится порой решать, причем иногда буквально на ходу; а с другой – сферы влияния начинают пересекаться, начинаются обиды и споры.

Все мы здесь – владыки ненадолго. И Аид не принадлежит Гадесу, как и суша с небом – Зевсу, а море – Посейдону. Все мы пришли на место прежних богов, и уйдем, уступив место другим. Поэтому-то большинство из нас столь ревниво к власти и так жадно до дележа; они думают, что если один заберет себе всё, то сможет поспорить за власть с истинными хозяевами мироздания, ну или хотя бы отменить для себя подчиненность велениям Рока и Закона Равновесия.

Она, Геката, всегда старалась держаться в стороне от интриг. Старалась не вмешиваться, не мешать, не препятствовать. Помогала всем, кому и как могла. Возможно, так бы всё и оставалось, если б не тот конфликт с Герой.

И услужливая память воскресила давно прошедшее – слово за словом, мысль за мыслью, жест за жестом. Случайно оказалась Геката рядом с покоями супруги Зевса. Хотела проскользнуть незаметно, но услышала, как возмущенный голос Геры назвал её имя, и притаилась близ завесей оконных.

– Опять Геката! Не слишком ли много власти дал ты ей, супруг мой? Она везде, куда бы я ни направилась – на суше, на море, здесь. И еще и под землей. И везде она – желанная гостья. И везде вмешивается, вынюхивает, подслушивает…

Геката поморщилась. Последнее – в точку, на этот раз. Она бы ушла, ей претит то, что она делает, но сейчас стоит забыть о собственных желаниях и амбициях. Из-за этих преследований и подозрений ей в последнее время всё сложнее бывать в Мире Живых, скоро кончится тем, что она совсем не сможет там появляться. Всё чаще молнией проносится мимо колесница, одетая в серебряное пламя, с двумя пышнохвостыми павлинами в упряжи. Надвигается стремительно, угрожающе, вот-вот сомнет бешено крутящимися колесами, и в самый последний момент резко отворачивает, и тогда слышен глумливый хохот Геры. Геката каждый раз вздрагивает, заслышав свист воздуха за спиной, но ни разу не обернулась она, не выказала страха или тревоги. Однако недалек тот день, когда колесница просто не успеет прянуть в сторону, и тогда ей придется принять вызов. Впрочем, нет, до такого, конечно, не дойдет, эта нахальная гусыня, супруга Зевса, вряд ли осмелится вступить в серьезную драку. Она жестока, чудовищно ревнива и коварна, но труслива и предпочитает нападать со спины. Она терпеть не может встреч лоб в лоб, на равных. Но, следует признать, что даже и мелкие гадости от Геры способны осложнять жизнь, хотя бы потому, что просто отмахнуться не получается, и приходится разбираться с каждым из сюрпризов. Гера – дама влиятельная и осведомленная, и это ещё счастье, что глупость и заносчивость вперед неё родились, а то она могла бы изрядно навредить обоим Царствам в погоне за бесконечным самовозвышением. А так, только кусает да время отнимает. Пока не страшно, но проблему всё одно решать как-то надо. И уж если представился случай узнать больше, пусть и не очень красивым способом – лучше воспользоваться им, а не ждать другой возможности, она ведь может и не представиться.

– Зря ты порочишь её. Власть твоя велика, и почти равна моей. Многих богинь ущемил я, вознося тебя как жену свою. Супружество и очаг домашний под десницей твоей – обижена была Гестия-хранительница. У Деметры часть удела забрал я – теперь не только её, но и твоим попечением возрастают урожаи земель дольних. Пропилеей зовется Геката, защитницей, не могу я отобрать у неё все труды ей назначенные, не в моей это власти.

– Защитница, говоришь? Но разве не прибегают жены и дочери к моей помощи?

– Верно, роды и потомство людское – твоя забота, но ведь до того было оно под опекой именно у Гекаты. Поделилась она с тобой заботой этой, ни слова против тогда не сказала. А потом, Геката помогает и мужчинам в делах их.

Короткое, гневное фырканье.

– А ты тогда на что, супруг мой, повелитель?

Скрипнуло дерево, стукнуло что-то, на пол полетело.

– Дерзишь, жена! Геката – поверенная женских тайн, заступница обиженных!

– Это моя сфера! Женские тайны! Да они все, как одна, связаны с либо деторождением, либо с брачными узами! Ты должен и это дать мне, должен! Что у неё там еще остается? Тайное знание, колдовство темное, подземное? Вот пусть туда и отправляется, в Царство Мертвых, туда ей и дорога, богине придорожной! И пусть не появляется наверху!

– Ну, нет, женушка. Это уж слишком. И отобрать данное ей право бродить везде, где вздумается и понадобится, я не могу. Иначе мне придется самому беспрерывно бегать в Аид и обратно. У Гермеса и Деметры своих дел полно, мать я просить не могу, а более – некому, сама знаешь. К тому же, если Деметру ты, может быть, и сможешь иногда подменять, то Гермеса – вряд ли.

– Вот! Ещё один твой любимчик!

– Мне казалось, он тебе нравится.

– Он – льстец и проныра!

– Ты несправедлива, Гера. Согласись, что все самые необычные диковинки и все самые свежие новости появляются у тебя намного раньше, чем у других.

– А разве должно быть иначе? И он, кстати, далеко не всё рассказывает.

– Ему просто некогда. Проводник – работа хлопотная, и я не властен более распоряжаться ею и не могу освободить Гермеса от данных ему обязанностей. Так что придется тебе смириться с тем, что Геката будет и дальше появляться на поверхности.

– Хорошо. Но только там, внизу, среди людей. Сюда – чтобы ни шагу!

– Это серьезное требование, жена.

– Я знаю.

– А ты знаешь, что для этого тебе тоже придется себя ограничить?

– Обещаю, нога моя не ступит на землю, пока она там. Могу поклясться Стикс, если нужно, но чтобы здесь и духу её не было.

– Не клянись. Это лишнее.

– Неужели? Так, значит, мы договорились?

Голос Геры стал медовым, томным. Зашуршали шелка, звякнул металл, голоса стали едва слышны, супруги перешли на шепот, и вот, прерывистый стон дал знать Гекате, что спор о ней закончен и решение принято. Отныне вход на Олимп был ей заказан.

В известной степени Зевсу могло бы быть только на руку отсутствие Гекаты на Олимпе. Их беседы при встречах касались, в основном, Мира Мертвых. Приветы от Гадеса, новости с унылых, покрытых иссушенным пеплом равнин или из пламенных недр Тартара, где терпели бесконечные мучения его враги-титаны. Зевс доверял ей. Возможно, она вообще была единственной, кому он действительно доверял. И чем меньше окружающие знали бы про их встречи, тем лучше было для него. Просьбы относительно любовных дел служили больше маскировкой, но это не значит, что их не нужно было выполнять. Её утомляли все эти хитрости, но как откажешь?

Геката усмехнулась. Громовержец верен себе. Он никогда не бывает щедр, если ему это невыгодно. Взять хоть вот эту ситуацию с клятвой Геры не ступать на землю, пока там Геката – ну, так царица и раньше при встречах этого никогда не делала. Она же за все время их противостояния так ни разу и не остановилась, не сошла с колесницы! Сделай она это – и перевес в споре мог бы оказаться на стороне Гекаты. Так что, если б Зевс принял клятву – она могла бы обеспечить Гере солидное преимущество при стычке, ведь бой на равных тогда был бы в принципе невозможен. Клятву именем Стикс нарушать нельзя.

И всё равно Геката не могла избавиться от невольного чувства симпатии к владыке богов. Он, хоть и запутывается периодически в своих увлечениях, но ясности мышления не теряет. И умеет быть благодарным – конечно, если сочтет нужным. Вот, оставил ей лазейку. Что ж, нужно решать, как быть дальше. Не стоит думать, что теперь, когда Гера выторговала себе этот запрет, она перестанет строить козни. Ей просто придется действовать аккуратнее, уговор есть уговор – продолжение открытого противостояния разозлит Зевса. Впрочем, если Геру бесит именно потворство Гекаты многочисленным романам ее супруга, то удаление Гекаты с Олимпа мало что изменит, разве что сама Гера станет чуть спокойнее, ибо перестанет все время натыкаться взглядом на ту, которую мыслит врагом и предательницей. Но если, хоть каким-нибудь краем, прослышала она об истинных причинах появлений Гекаты на Олимпе и её встреч с Афродитой – вот тогда дело плохо. Зевсовы дела – его личная забота, даже если Гера и пронюхает что-то, он сам с ней разберется; она, Геката, в данном случае только посыльный, пока не доказано иное. И даже если станут известны истинные задачи, доверенные ей Громовержцем, в любом случае, в ответе он – а значит, и спрос с него. Но её встречи с Пенорожденной, общие их дела – ни под каким видом не должны стать предметом интереса царицы Олимпа. Слишком уж властолюбива гордая дочь Реи, слишком гневлива, нетерпима и (увы!) слишком слаба и обижена – как доставшимся ей жребием Высших Сил, так и своим собственным мужем. А здесь, в этой тайне, которую они так бережно хранят, такие перспективы для безоглядной власти – от одной лишь мысли об этом перехватывает дух даже у неё, Гекаты, чуждой как зависти, так и честолюбия.

Собственно, эти встречи были для неё едва ли не единственным источником приятных эмоций во время посещений Олимпа. Она рада была бы и вовсе там не появляться, но порой приходилось – когда вызывали. На Советы Богов, на пиры по случаю чего-нибудь – бракосочетания, рождения, официального посвящения в божественный сан, ну и так далее. На торжествах было скучно и чванно; повседневные развлечения олимпийцев – все эти их ссоры, споры, сплетни и интриги – совершенно не привлекали Гекату. А теперь, из-за Геры, ей придется встречаться с Афродитой там, где менее всего вероятно появление супруги Вседержителя – но эти укромные уголки ещё предстоит найти.

И все ж, несмотря на все интриги Геры, – а она и потом пыталась, уже после этого разговора, смешно было предполагать, что она смирится! – Зевс Громовержец так и не ограничил Гекату более ни в чем. Разумеется, это было победой – в определенном смысле, – но у всего есть оборотная сторона. Подательница помощи – удел из самых почетных, это бесспорно, но просителей и просьб, с каждым годом – да что там годом, с каждым днем! – становится всё больше и больше, и хлопот, соответственно, тоже. Она не в состоянии уследить за всем – это первое. И нельзя делать добро спустя рукава – это второе. И наконец, третье – она не может быть везде, она не богиня трех миров, она – богиня дорог и пределов, и в действительности, самая важная её задача – служение Дарам. Именно из-за них она так нервничает сейчас, именно из-за них пряталась она тогда под окном, рискуя быть застигнутой врасплох. Счастье, что этого не произошло, тогда Гера точно преуспела бы в своем стремлении сослать её вниз без права выхода.

А она, Геката, и помыслить в то время не могла о том, чтобы остаться в подземном царстве навечно. Она желала оставить за собой право ходить по дорогам Живых – но не из-за красот земли или жажды властвовать. И не из стремления быть ближе к тем, кто обращался к ней – мольбы обиженных слышны везде. Она пеклась о детях Огня Изначального, о Семи Дарах, частичках Хаоса. Они были мостиком, что связывал мир Форм с миром Сил; её встречи с Афродитой как раз напрямую были связаны с ними. И покуда Семь Даров пребывали в Царстве Жизни, на Олимпе, в покоях богини любви, Геката не вправе была позволить запереть себя в Палатах Мертвых.

Кто мог знать, что самая большая её опаска станет для неё судьбой? Что Подземный Мир укроет, в конце концов, в своих чертогах и её, и Дары; что им придется искать соратницу, которую Дары согласились бы принять. Она и Афродита полагали себя их защитницами, но возможно, думала теперь Геката, всё было совсем наоборот. Великие тайны зачастую сами себя охраняют, а тайна Даров как раз из таких.

Семь их в мире – по числу божественных свойств. Дар божественной красоты, дар мудрости, дар вечной жизни. Дар прорицания, дар всеведения, и особняком – дар тайного знания. Это не противоречие, это ограничитель, ибо даже у всеведения есть свои пределы. И наконец, последний, седьмой – дар сопричастия, или как его ещё называют, дар ожидания и призыва, на первый взгляд – и вовсе не значимый. Непосвящённый сказал бы, что вот, мол, собрали «остатки в кучу», а то и усомнился – стоит ли причислять эти свойства к божественным. Но в действительности, Дар этот – главнейший из всех семи, самый глубокий и всеохватный. Дар бесконечного движения, отражение силы, меняющей мир. Силы, способной не только к бесконечному ожиданию, но и к его противоположности – к приглашению, призыву открытому, и, следовательно, к осознанию себя. Не Дар, но дух, сама жизнь, по сути. И кому, как не богине любви, да ещё ей, Гекате, подательнице помощи в нужде, кому, как не им двоим, хранить и оберегать его, а с ним и прочих его собратьев во имя этой самой жизни? Оттого они и стали союзницами – мир форм и тел имеет свои законы и сила Даров должна быть воплощена материально, если уж обрели когда-то материальность и боги. У каждого своя сфера и особенности, у каждого – свой набор божественных свойств. Как и всё живое, боги хоть и вечны, но не неизменны. Им, как и всем, необходимы силы и энергия. Исполнение предназначений – непростая задача, и каждому из них нужна своя смесь сил, заключенных в Семи Дарах. А ведь еще есть полубоги – дети богов, те, кто, пройдя все мыслимые испытания и приняв в конце мученическую смерть, обретают божественность, в полной мере, принимая и дар вечной жизни и шесть других, в строго определенном, свойственном отныне только лишь им одним, сочетании. И эту смесь, это сочетание, следовало составить, и дать – тайно и неожиданно.

Длиннющая анфилада кончилась, они вышли на площадь перед Палатами. Черная Жрица обернулась к Персефоне.

– Здесь можно говорить. Мы почти пришли. Если хочешь – спрашивай.

– Я… я забыла, все свои вопросы… я хотела спросить про сад, но не помню, что именно…

На самом деле Перси прекрасно помнила, о чем хотела спросить – но ведь сад был только предлогом. Прологом к другой тайне, которую ей так хотелось выведать. Но ей не хотелось, пока они ещё в пути, задавать важные для себя вопросы. Ей казалось, что вот так, на ходу, она не сможет их правильно сформулировать, зато у Гекаты будет полная возможность ускользнуть от ответа, если ей это вдруг понадобится.

Ну, и правильно ей казалось…

– Что ж, тогда спрошу я. Ты ответишь «да» Гадесу?

– Нет. Я не люблю его. Я хочу домой. Я здесь пленница, я не буду его женой. Мать заставит Зевса вернуть меня в мир Живых.

– Но Зевс уже дал разрешение на ваш брак.

– Нет. Я знаю, что нет. Он не ответил «да» на просьбу Гадеса.

– Он отказал?

Персефона скривилась.

– Нет. Он промолчал.

– Вот видишь. Если бы он не был «за», он бы сказал «нет». А он промолчал. Это было «да».

Перси знала это лучше Гекаты. Всё так и было. Зевс промолчал, и это было «да», но он не сказал «нет», и это позволяло ей упрямиться и настаивать на своем. Возможно, она напрасно думала о нем плохое, кто знает, как повернулись знаки Судьбы, вдруг он был просто вынужден промолчать?!