Анна Милова "Николай. Мой друг Ленин"

Ах, какие он строил грандиозные планы, как был наивен в своих стремлениях к добру! Задумал освободить несчастных крепостных крестьян, и не в пику матери, а потому что с детства не мог выносить боль и злобу. Созданная Екатериной II империя казалась ему воплощением варварства и насилия над людьми.

Он любил своего предка и жалел его, расспрашивал о нём учителей, разглядывал те немногие реликвии, что от него остались – очевидцев тех дней в живых уже не было.

А сейчас он идёт по аллее рядом с матерью не как повелитель огромной страны, а как смущённый мальчишка-гимназист. Он всегда любил мать и всю жизнь ощущал её холод: при одном только взгляде на него из её темных глаз будто сыплются ледяные иголки. Но в свете она неизменно мила, так очаровательна, и всюду появляется подтянутой и нарядно одетой, с высокой причёской, на каблуках и в лёгкой дымке горьковато-сладких духов.

С детства его поражало различие – maman* в своих комнатах ходит в простом платье, с грустным лицом, ругая детей за малейшую шалость, что так странно, ведь papan* всегда добрый и тёплый со всеми детьми – родными и чужими.

Они хохотали, прыгали, висли на нем, забирались на спину этому русскому «медведю», от чьего слова порой зависел весь мир.

– Дети, быстро слезайте с русского царя! – кричал их датский дядюшка.

– Ничего, дела Европы подождут, пока царь играет с детьми, – смеялся отец.

Детство казалось светлым и чистым, но слёз maman он боялся, и сам не знал, почему – тогда и у него внутри всё начинало ныть и дрожать.

И он убегал из дворца сюда, в парк.

Он счастливчик, но всё же ощущает хрупкость жизни, словно это не его, а чья-то другая жизнь и чужая, а не его семья.

Если со старшим братом Георгием он дружил, любил слушать его остроты (мальчик с детства шалил и дурачился, придумывая розыгрыши, передразнивал министров, фрейлин и прислугу), то младший братец Миша порой докучал: этот худенький, как тростинка, беленький мальчик был любимцем отца. Послушный и старательный в учении, он являлся примером для детей, и потому раздражало в Мише все, даже его манера говорить по- английски «зис» («это») вместо мягкого «вис», как учил гувернёр-англичанин. А Ники говорил по-английски лучше брата.

Мария Фёдоровна продолжала отчитывать сына. Опять он не так ответил тому министру – нужно было сказать по-другому. Вот и сюртук у него помятый, кто там следит за его гардеробом? Может, Ей не колоть зря пальцы, отпарывая и перешивая алмазные пуговицы с одежды детей, а уж лучше отутюжить мужу костюм? (невестку Аликс maman называла всегда только «Она», что жутко его злило).

Оправдываться не было смысла, лишь сердце заныло сильнее, но жить с немой болью внутри он привык.

Укалывая Аликс, девочек и даже маленького Алёшу, maman лихо попадает в его больные места. И не знает он, как успокоить штурм её упрёков: никогда не мог он найти нужных фраз, чтоб она поняла его, потому что с детства в её власти, любит её и боится, а maman, отлично это сознавая, ещё больше играет на его чувствах, будто он старая расстроенная гитара с тонкими, слабыми струнами.

Но Боже упаси укорить в чём-то её саму – она тут же начинает плакать. Слёзы матери и жены ему невыносимы.

Он придумал такую уловку – задавать ей вопросы о её жизни:

Когда ты выезжала в театр? Как здоровье госпожи Н.? Какую новую книгу ты прочла?

Тогда она переключалась, а с его сердца срывался камень.

– Что ж, изволь Ники, – переводя дух, и, воткнув в песок аллеи кружевной зонтик, как копьё, maman остановилась. У её ног вертелась и тявкала японская собачка. – Читаю Карла Маркса.

– Маркс? Тот самый? – он расплылся в изумлении, – Немецкий коммунист? А зачем?

– Один друг посоветовал, – многозначительно поглядела она на сына, – ничего особенного. Твой отец излагал такое более доступным языком. Все подобные учения созданы для того, чтоб нанести вред России.

– А я бы не прочь ознакомиться.

Надо было что-то ей ответить. Сейчас он рад – заговорив о другом, она оставила его семью в покое, а значит, сегодня ему больше не испортят настроение.

– Не загружай себя ересью, Ники, – опять надавила Мария Фёдоровна, – вернись к делам насущным, чаще ходи гулять и будь в обществе.

Он ощутил, что опять вскипает гневом, но по привычке сдержался. Наклонился и поцеловал руку матери:

– Надеюсь остаться у тебя на чай. Она молча пожала плечами.

Они подходили к Приоратскому дворцу. Навстречу им бежал адъютант со срочными телеграммами, maman кивала, приветствуя встречных дам.

Поздно было говорить о личном.

* Maman (перевод с франц. яз.) – мать.

*Papan (перевод с франц. яз.) – отец.

Глава IV

Каждое лето Маля жила в Стрельне, на любимой даче у Финского залива. «Под боком у Константина», – как говорила она, нравилось и её сыну Вове: здесь на ферме жили козы и по утрам мальчик пил свежее, полезное молоко.

Этот дом был для Мали теплее, чем её вилла в Ницце. Она гордилась своим родовым гнездом, где всё устроено не просто роскошно, а удобно для жизни: построена небольшая ферма, разбит фруктовый сад и огородик, беседки и пруд в зарослях деревьев, клумбы с россыпью цветов у крыльца, кусты жасмина и усыпанные гравием дорожки.

Одна тропинка ведёт к купальням пляжа, другая к гаражу с автомобилями. Во всех дачных постройках и даже по дороге к дому сияет электричество, когда во дворце великого князя всё ещё жгут свечи.

К тому же в России её театр – огромная планета, а другого царства ей не нужно. Она счастлива, когда танцует и получает ведущие партии в каких пожелает балетах, но знает – коллеги её не любят. Не любят даже не за то, что когда-то она была близка с наследником престола, и не от зависти к её красоте и таланту, а потому что она умеет покорять мужчин. Маля и сама не знает, как так получается, что стоит ей лишь с кем-то из них поговорить, и тот уже в её власти.

Она обожает покорять и нравится, и равнодушия к себе не выносит.

Что делать, Маля рождена очаровывать!

Она помнит день и час их знакомства – выпускной праздник императорского балетного училища. По давней традиции поздравить выпускниц приехала царская чета и молодой наследник престола Николай Александрович.

На счастье, тогда она показалась себе красивой – тоненькая, лёгкая, воздушная – в училище её прозвали «стрекоза». И станцевала Маля отменно – её не раз вызывали на бис.

Наследника она видела впервые: он сидел напротив неё за столом, его большие серые глаза тянули её к себе, как магнит. Они обменивались долгими взглядами, и, почуяв его молчаливый призыв, она будто слышала биение мужской плоти.

И тут с места поднялся Александр III:

– Господа педагоги и прелестные барышни! Пусть день сей будет флагманом вашей балетной жизни, и покинув стены училища – вашего причала, вы отправитесь в большой мир искусства. Будьте украшением и гордостью нашего балета!

Раздались дружные аплодисменты и заиграла музыка – начинались танцы. Ники не двигался с места. Усевшись рядом с сыном, царь кивнул ему на Малю:

– Чего раскис, мужик? Подойди и пригласи её на танец. Только смотрите – слишком не флиртуйте, пригрозил он Ники.

– Не надо, papan… испугался Ники.

– Иди, иди попрыгай! Пихнул его в бок отец.

Он, смущаясь, подошёл к Мале и робко попросил:

– Мадемуазель Красинская, позвольте пригласить вас на танец.

В тот вечер они мало общались, и после Ники долго не мог решиться на близость: к такому она не привыкла.

– В Вас нужно зажечь огонь, и сделать это может только женщина, сказала ему она.

Маля разожгла его, но часы их счастья не остановились.

– Ты должен скоро жениться? – Почему ты безразличен к своей невесте? Пытала его Маля.

– Не знаю… признался Ники.

И всё же она позволяла себе мечтать – а что если он останется с ней? Они идут в неведомый двадцатый век, и зачем ему нужно жениться на скучной европейской принцессе?

Вот царицу- балерину мир ещё не знал. К тому же она, полька, из рода графов Красинских!

Ей казалось, что нанесённая им боль давно утихла: поклонники у неё есть и будут всегда.

Вот если б ей навсегда забыть об его ласках…

Никогда и ни с кем не будет ей так хорошо, как с ним.

И зачем только её подсунули наследнику, как живую игрушку? Это всё его отец! Его родители сами потом и очерняли перед ним «развратную балетную девку», умоляя сына жениться хотя бы на Аликс, уж если другие принцессы ему не милы.

До сих пор ей при виде его словно втыкают острый нож в сердце.

Но что же делать, если он её не любит? Любил бы по- настоящему, оставил бы всё, и родителей бы не послушал. Нет, предпочёл откупиться и уйти. Принцесса прельстила его, а чем? Вся зажатая, недалёкая, сухая деревяшка. Неужели он счастлив с такой женщиной? Разве она любит его больше, чем могла бы любить Маля? Разумеется, нет, он и сам это знает – немецкими красотами и семейной идиллией пресыщен.

И больше никаких свиданий! Довольно ей мучений, она не даст больше рвать себе сердце. Он смог забыть о том, какая страсть у них была, то почему она должна страдать, как юная барышня?

В её доме нет даже царских портретов – она не простит ему предательства и никогда никому не расскажет Маля Красинская, кто отец её детей.

Она сидела на качели в саду. На природе от тёплого солнца и морского ветра ей становилось легко. Да и зачем печалиться долго – жизнь чудесна!

Вова заканчивал завтрак в беседке, они поболтали и сын убежал кататься на моторе.

Она поднялась наверх в детскую Целины. Подошла на цыпочках к её кроватке – девочка спала. Маля потрепала её пшеничные, пушистые кудряшки.

Глава V

Стояла поздняя весна – счастливое время года в Северной Пальмире. Из открытых окон дворца были видны кусты сирени: её свежий, сладкий аромат, казалось, напитал каждый уголок их дома.

В Мраморном дворце поселилось большое и дружное семейство: его светлые залы звенели голосами детей, их смехом и топотом детских ног.

– Наша семья растопит лёд и согреет мрамор, – говорил всем Костя.

Великий князь Константин Константинович, дядя Ники, немногим старше племянника был ему, как брат, и даже лучше брата. Ники знал, что и Костя тяготится своими обязанностями – он охотно променял бы все свои дела и звания на занятия творчеством.

Они были во многом схожи, их жёны и дети подружились. Супруга Константина Елизавета или, как звали её в семье Лиленька, приезжала к императрице в Царское Село, а когда они летом жили в Петергофе, Аликс любила навестить подругу в Константиновском дворце. Встретившись, дамы щебетали о детях и семейных заботах.

Константин с юности писал стихи, часами сидя запершись в кабинете, так, что его жена в первые годы брака стучалась к нему и плакала, умоляя мужа впустить её к себе и прочесть ей то, что он пишет. Поначалу он жутко сердился, но один раз впустил её в свой кабинет, и, усадив на диван, прочёл жене свои записи.

– Ты сочиняешь стихи?! Всего-то навсего? – Засмеялась Лиленька, – какие пустяки! Я думала, ты пишешь любовные письма какой-нибудь даме и боишься, что я узнаю об этом.

– Измены – блажь, возразил ей Костя, – жить, как другие, в праздности я не намерен. Так что твоя соперница похуже.

– Кто же это? – напряглась жена.

– Литература!

– Какая важная персона, – опять смеялась Лиленька. – Костя, ты осёл! Вот просто – Костик- ослик.

А потом он с жаром рассказывал, как к нему, ещё мальчишке, пришёл в гости во дворец великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский и говорил с ним. Это был восторг! Костя и мечтать не мог побеседовать с живым гением родной литературы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69462523&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.