Ольга Леонардовна Денисова "Путь ко спасению"

Впереди на небе забрезжило зарево – приближался солидный населенный пункт с уличным освещением. Десницкий зарева не заметил и продолжал расспросы – его заинтересовало описание выхода в космос. Интернет в монастыре, может, и был, но не про приютских детишек, журналов и книг с подобными фотографиями там наверняка не держали, в приют брат Павел попал, как выяснилось, в возрасте трех лет – откуда бы ему знать, как выглядит солнце из космоса? В коллективное бессознательное Шуйга верил не более, чем в бога, хотя…

Пацан помялся немного, а потом тихо, почти шепотом, задал вопрос, который привел бы в ступор любого:

– Скажи, а ты… случайно не мой папа?

На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул, он ответил спокойно, с отеческой теплотой и материнским терпением:

– Нет, брат Павел. Прости.

И перешел к расспросам о петербургском архиерее владыке Иакове, когда фары высветили на обочине не жалкий указатель, а добротный монумент, обозначивший въезд в город. Шуйга сбросил скорость, заодно посматривая по сторонам в поисках прохожих, – надо было немедленно найти ближайший участок, пока их никто не остановил для проверки документов. Видимо, семь часов пополудни здесь считалось глубокой полночью, потому что улицы были пусты.

Навстречу, печатая шаг, протопал строй местных хоругвеносцев – без хоругвей, правда, но в форме, неуловимо напоминавшей эсесовскую. Не сбросишь скорость – скажут, что не проявил должного уважения, сбросишь – спросят, куда крадешься. Не просигналишь – решат, что не захотел поприветствовать, просигналишь – обвинят в нарушении спокойствия. Скучно быть победителями, бороться не с кем – приходится искать.

– Ночной дозор, – с уважением заметил Шуйга, но остановиться не решился.

На лице Десницкого при виде хоругвеносцев в который раз не дрогнул ни один мускул.

Про участок и гостиницу спросили на заправке и долго крутили по широким улицам с деревянными домами. Гаденыш плакал тихо и трогательно, даже Шуйга едва его не пожалел, что уж говорить о когнитивном диссонансе Десницкого.

– Я где-то читал, что психика у детей гибкая, вопреки расхожему мнению, – остановившись напротив участка, заметил Шуйга – только чтобы поддержать морально дядю Тора.

– Дело не в психике, – холодно ответил тот.

– Мы не можем помочь всем, прими это как данность.

– Это не значит, что не нужно помогать никому. – Десницкий умел быть правым, и эта его правота противоречила самой себе. – Документы не забудь. Пошли, брат Павел. И не реви, мужчины не плачут.

Шуйга обиженно подумал, что не собирается забывать документы, – файлик с «подорожными» давно лежал на сиденье.

На бетонном крыльце гаденыш повернулся к Десницкому и обхватил его за пояс, прижавшись лицом к животу:

– Не отдавай меня, ну пожалуйста, не отдавай! Возьми меня с собой!

Десницкий снова присел на корточки, потрепал попёнка по рыжим волосам и твердо сказал:

– Я не могу. Мне нельзя забирать детей из приюта. Прости.

В участке на одного полицейского в форме приходилось по пять хоругвеносцев и примерно по три казака.

– Что они здесь делают? – тихо спросил Десницкий. Не удивленно, нет – в самом деле хотел узнать.

– Тусят, – пожал плечами Шуйга и добавил, оглядываясь: – Я хотел сказать: несут дозор. «У меня в душе Жар-птица и тоска по государю»…

Видимо, в их лицах было что-то такое, чужеродное здесь, потому что документы потребовали сразу же, на входе, из будки дежурного. Шуйга сунул в окошко синие паспорта и долго пропихивал туда файлик с «подорожными». Господин полицейский предпенсионного возраста внимательно просмотрел разрешение на выезд, а потом спросил:

– Откуда следуете?

Нет, все же чистую правду говорят о том, почему они всегда ходят парами: один умеет читать, а другой – писать. Этот, видимо, умел писать, потому что раскрыл журнал и правильно взял ручку.

– Резервация ЗАТО «Наукоград-23», – честно ответил Шуйга.

– Куда? – не поднимая головы бросил господин полицейский следующий вопрос.

– Резервация УНК «Ораниенбаум-70».

Услышав же фамилию «Десницкий», он все-таки поднял глаза и спросил:

– Еврей, что ли?

Сидевшие неподалеку дозорные смолкли и повернули головы на «ресепшен».

Менее всего Десницкий походил на еврея, гораздо больше напоминал Илью Муромца.

– Десницкий – это старинная семинарская фамилия, – пояснил Шуйга, стараясь, чтобы сироп в его голосе не приняли за вызов.

– А зачем тогда паспорт синий?

– Так… это… вероисповедание… – замялся Шуйга.

– Атеизм придумали евреи, чтобы в паспорте не писать «иудей», – твердо сказал господин полицейский – как припечатал. – Цель выезда из резервации?

Шуйга побаивался отвечать на этот вопрос: скажи иначе, чем указано в «подорожных», – обвинят в обмане; скажи, как записано, – будет выглядеть оскорблением. И не религиозных чувств вовсе, а гордости за умение писать.

– Проведение наземных испытаний многоканального сканирующего устройства среднего разрешения с конической разверткой, – кротко выговорил Шуйга, не уточняя прочих характеристик прибора, которые требовалось указывать в «подорожных».

Он ошибся: господин полицейский дежурный вовсе не оскорбился – удивленно приоткрыл рот и переспросил:

– А это чё такое?

– Это для спутников, погоду определять, – мягко пояснил Десницкий. Пожалуй, Шуйга бы не сумел сказать так коротко, емко и понятно. И без высокомерия…

Дежурный с восторженной улыбкой покачал головой, и с его лица исчезло презрение к обладателям синих паспортов – наверное, в детстве он хотел быть космонавтом.

Побои, нанесенные воспитаннику приюта, не взволновали представителя детской комнаты – госпожу полицейскую. Или госпожу полицейского? Как ни поверни, выходило очень и очень двусмысленно, а потому Шуйга избегал обращений. Госпожа была мордастой бабой и походила на Илью Муромца даже больше, чем Десницкий. Вместе с портретом регента над ее столом висел лик Христа, а многочисленные полки с документами были заставлены многочисленными же иконами. Шуйгу так и подмывало спросить: «Наверное, опасная у вас работа?»

Гораздо больше госпожа интересовалась, зачем ребенка раздевали, а по предъявлении насквозь мокрого подрясника только сложила губки бантиком, но нисколько объяснением не удовлетворилась.

Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого, когда она настойчиво спрашивала брата Павла, за какие места его трогали эти мужчины. И вместо экспертизы побоев назначила другую экспертизу, тоже врачебную… И в монастырь позвонила тут же, сообщила сладким воркующим голоском, что потерянный Павлик Белкин нашелся.

Шуйга надеялся, что Десницкий скажет что-нибудь хотя бы в «козлике», когда вокруг не будет представителей власти. Сам он, едва захлопнув дверь, прорычал, скрежеща зубами:

– Тридцать три раза массаракш! – и добавил с десяток слов, которые не осмелился бы сказать при ребенке. А еще шарахнул ребрами ладоней по рулю.

Десницкий сел вперед и ловко прикрыл за собой дверцу – с легким хлопком, а не с оглушительным грохотом.

– Тебе вот нисколечко не противно, – съязвил Шуйга.

Десницкий пожал плечами:

– Мне показалось, она спрашивала искренне, переживала за мальчика. Мы же для нее монстры…

– Ага, а травмировать детскую психику этими вопросами она не боялась?

– Не знаю. Наверное, она по-другому не умеет.

На ресепшене в гостинице тоже дежурили парни в эсесовской форме. Складывалось впечатление, что все мужское население этого городишка или хоругвеносцы, или казаки, или менты.

Девушка с ресепшена приняла синие паспорта с неподдельным отвращением, будто в ее дрожащие ручки пихали бородавчатую жабу. С таким же отвращением она посмотрела на Шуйгу, а на Десницкого – с истинно христианской жалостью. Бровки домиком говорили лучше всяких слов: ничего, вы еще придете к Христу, несчастные заблудшие овцы, и тогда я возрадуюсь за вас и вместе с вами…

Свободных номеров хватало, но самые дешевые почему-то были заняты. Пришлось брать дороже, чем рассчитывали. Надо отдать девушке должное: она вскоре свыклась с мыслью о синих паспортах, мило улыбалась, даже посмеялась над какой-то шуткой Шуйги и поселила их в самый удобный, по ее мнению, номер.

В дешевую столовую они, как выяснилось, опоздали, предстояло ужинать в гостиничном кафе. Зато помылись в душе с почти горячей водой, прежде чем идти есть. Вещей, отданных сиротке, никто Шуйге не вернул, но запасливый чистюля Десницкий поделился с ним футболкой и трусами, а за это устроил в туалете долгие постирушки.

В кафе пили водку хоругвеносцы. И на этот раз Шуйга не удержался, спросил у девушки за стойкой, отчего их тут так много. Она не видела синих паспортов, а потому была приветлива и строила Десницкому глазки.

– Так в воскресенье же день города! – радостно пояснила она. – Ребята со всего района приехали помогать нашим смотреть за порядком.

«Ребята», угрюмые и бородатые, как на подбор были старше Шуйги лет на десять-пятнадцать.

Десницкий тем временем читал меню и (надо же!) хмурил брови. Шуйга решил, что это из-за цен, и опасался, что ничего кроме жалкой куриной котлеты с макаронами ему не светит, – деньги были у Десницкого. Но тот посмотрел на девушку за стойкой и спросил:

– Скажите, а мясного ничего нет?

Прокололся… Надо же, такой умный, такой проинструктированный – и так дешево прокололся! Шуйга от души врезал ему локтем в бок и невозмутимо напомнил:

– Ты чё, сегодня же пятница…

Нет, он и сам не подумал об этом сразу, и судорожно вспоминал теперь, не идет ли нынче какой-нибудь пост, и чуть не плакал, расставаясь с мечтой о куриной котлете, которую не хотел еще секунду назад… Но прокололся-то Десницкий.

– Разве? – фальшиво подхватил тот игру.

Девушка поверила. Или просто не поняла. Во всяком случае, продолжала весело щебетать:

– Оставайтесь до воскресенья, у нас интересно будет. И парад, и концерт, и ярмарка, и салют вечером. На ярмарке наше кафе в конкурсе на лучший пирог участвует, мы в этом году обязательно первое место займем, вот увидите! А пироги там можно бесплатно пробовать…

Жареная картошечка с грибочками оказалась хоть и дорогущей, но вполне сытной, однако на Десницкого больно было смотреть.

– Ну хочешь, в номере банку тушенки откроем? – спросил Шуйга – исключительно из жалости, а вовсе не от радости, что и у дяди Тора нашлось слабое место.

Но Десницкий медленно покачал головой.

Шуйга блаженно потянулся на хрустящем от крахмала белье. Не клоповник, как он ожидал. Право, не всем же годится вшивая схима, и большинству православных лучше знать о православии как можно меньше, а то ведь и описание подвигов святых они сочтут оскорблением своих религиозных чувств.

– Знаешь, я все время думаю об этом видении, – Десницкий опустил книжку на живот и посмотрел на Шуйгу.

– Да ну? О видении?

– Ну да. А что?

Кровати изначально были сдвинуты, будто кроме супругов никто в двухместном номере ночевать не мог, однако Шуйга настоял на том, чтобы раздвинуть их по углам, а между ними поставить тумбочки. Десницкий не возразил, но посмотрел с удивлением: на одну ночь?

– Ты в самом деле не его папа? – хохотнул Шуйга.

– Я видел сирот, они спрашивают об этом всех взрослых мужчин. А если не спрашивают, то все равно на что-то такое надеются, – Десницкому было тяжело об этом говорить, хотя он ничем этого не выдал. Лишь голос его стал чужим, ненастоящим. – Я о его видении…

– Тебя так смутило описание солнца из космоса? – Шуйга рассчитывал, что Десницкий, как всегда, прикола не оценит. Нет, не оценил. Снова ощутить себя негодяем, не защитившим ребенка от старого извращенца, было неприятно.

– Да нет. Понятно, что он где-то это видел раньше, просто не помнит. При чем тут Андрей Первозванный? Вот что меня смутило. Ты не знаешь?

– Я знаю, что его распяли на Андреевском кресте, – пожал плечами Шуйга. Незачем, незачем говорить Десницкому, какой он наивный дуралей. Со своими видениями и апостолами.

– Это и я знаю… Надо было перед выездом почитать это чертово Евангелие… Но, согласись, странно выглядит предложение стать таким же, как Андрей Первозванный, и перебраться в Петербург из этой дыры, только потому, что тебе приснился сон про страшную пасть, пожирающую души. Изрядно богохульный сон… И кошмарный – ведь жуть берет…

– Тебя? Берет жуть? – Шуйга приподнялся на локте.

– Не меня. А ребенка, воспитанного на вере в бога. Ну это как если бы Дед Мороз воровал и ел детей. Когнитивный диссонанс.

– Бога нет, – выдвинул Шуйга свой самый сильный аргумент.

– При чем тут бог? Помнишь: и если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах…

Он мастерски цитировал прозу, этого у него было не отнять. Шуйга раза три сверял его слова с первоисточниками и грубых ошибок не обнаружил. Сам он помнил только «массаракш» и цитаты из фильмов, чем очень гордился.

– Это уже не наш дом, – со злостью ответил Шуйга.

– А чей? Хоругвеносцев, что ли? – показалось, или в эти слова Десницкий вложил что-то вроде горечи?

– Дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю, – хмыкнул Шуйга, чтобы немного смягчить пафос своего предыдущего замечания.

– Дело ведь не в видении, а в этом архиерее. – Дядя Тор пропустил мимо ушей его меткую цитату. – А если кто-нибудь в этот сон поверит?

Может, Десницкий прав? И Шуйга напрасно считает себя негодяем? Может, все дело в этом дурацком видении? Мысль была приятна и удобна. Избавляла от угрызений совести. И от воспоминаний о беззвучных детских слезах на пороге участка…

Десницкий же продолжал развивать свою идею:

– Послушай: доказать существование бога нельзя, но нельзя и опровергнуть. А потому можно гипотетически предполагать его существование.

– Сбрендил? – искренне спросил Шуйга.

– Только логика этой гипотезы подразумевает вовсе не доброго и всемогущего боженьку, создавшего Вселенную, а… вот что-то такое… Вроде пасти.