– Анжела – настоящий кладезь информации. И Молчун вначале был в шоке от того, сколько она знает о жизни и тайнах Острова. А для неё это не сложнее, чем игры в куклы. Просто у неё хорошая память, и она запоминала все, что при ней говорили. А люди к её отцу приходили интересные. Например, капитаны торговых кораблей. Девчонки они не стеснялись, считая чем-то вроде глупой зверюшки, и рассказывали при ней не только пошлые анекдоты и истории, но и то, что могло заинтересовать городскую стражу. И вещи с кораблей приносили. Не задекларированные. А ведь магнаты, которые драли со всех три шкуры даже за воздух, с купцов брали ровно столько, чтобы те не пошли по миру. Собирали «портовый сбор» за все, что на Остров ввозилось и с него вывозилось. Им бы эта самодеятельность не понравилась. Поэтому если бы Молчун вдруг захотел пошантажировать одного-двух контрабандистов, он бы мог этим заняться на досуге. Ан нет, он предпочитал жить скучно, но честно. Впрочем, закладывать купцов страже ему не с руки.
Гораздо интереснее сам факт того, что торговля по морю – хоть и хилая, но есть.
Кто такие «падальщики», Саша узнал уже через неделю, как сюда попал, потому что немного с ними поработал. Нет, не в море, а на берегу, в доках, на разборке. Это те же самые рыбаки, только ловили они не рыбу, а бесхозные корабли, которые на мели лежат. Сам металл корабельных корпусов обычно не использовали, но все ценные вещи, которые нельзя было снять прямо в море, снимали и откручивали в порту. Понятно, танкер бы не утащили. Но небольшие судёнышки тянули буксиром в порт. И не всегда на Остров, иногда в другие места. Раньше было много и дрейфующих судов, чьими капитанами и рулевыми были только море и ветер. Старики говорили, иногда они приближались прямо к берегу, будто причалить хотели. Но чаще просто разбивались о бетонные набережные и волноломы или пробивали днище о скалы и тонули. Теперь их осталось мало. Хоть и поговаривали, что где-то ходит по морям…
– Чёрный корабль, – вслух сказал Молчун. – С чёрным экипажем, который проклят. Я такой фильм видел.
– И я видела, – Анжела нахмурилась, – Нет, я тебе серьёзно, а ты издеваешься! Призраки огней не зажигают и в гудок не гудят.
Ему было приятно видеть, как она злится понарошку.
Временами вместе с судами добычей ловцов становились ценные грузы из прошлого. Контейнеры с морских сухогрузов-контейнеровозов, которые запечатали еще пятьдесят лет назад. Иногда там были машины, иногда – другие интересные вещи. Чаще всего испорченные и насквозь ржавые. Но иногда внутри проржавевших контейнеров попадались товары в герметичной таре. Почти всегда бесполезные. Тряпки. Электроника. Украшения. Находили контейнеры, где внутри были люди, набитые, как огурцы в банку, вместе с какими-то скудными пожитками. Точнее, скелеты или высохшие мумии. Почему они не плыли нормальным пассажирским рейсом – было выше Сашиного разумения.
Один из кораблей между тем снова загудел. Это было похоже на далёкий рёв раненого зверя-мастодонта.
– Это он предупреждает, чтобы убирались с дороги, – пояснила его подруга. – А то в прошлый раз пять человек насмерть раздавило. Тут с берега на берег даже ночью, бывает, плавают.
Младший знал. Ещё бы. Гвардия следила за безопасностью берега и постоянно гоняла этих мелких частников, которые занимались кто извозом, кто рыбной ловлей, а кто просто поиском на дне ценных вещей, которые смыло туда Потопом. Но у тех, кто выходил в море ночью, могли иметься на это и более серьёзные причины. Например, та же контрабанда. Хотя бы оружия. Конечно, гвардия была бы только рада, если бы такие лодки отправились прямо на дно.
Но морской чужак здешних раскладов не знал и поэтому исправно предупреждал: «С дороги! С дороги! Я большой и разнесу вас в щепки, если вы не уберётесь к такой-то матери!».
– Да, это точно нерусские, – вынесла свой вердикт девушка, откладывая бинокль, – Не по-нашему огни расположены. Да и не стали бы наши гудеть. Раздавили бы этих тараканов на хрен корпусом, винтом перемололи бы. Даже царапины бы не осталось. Какие-нибудь финны. А может, шведы или норги. Все они с запада. Наши из Карелии тоже с запада, из-под Выборга. Или из Эстонии, там тоже почти наши, русские в одном городе. Но точно говорю, это норги. Кажется, этот большой пароход уже приходил прошлой весной… Гудок знакомый. А с ним вроде бы идёт парочка поменьше. Как конвой.
Не дожидаясь его реакции, она снова забрала бинокль. Взгляд у неё был намётанный, да и зрение лучше, чем у него.
Молчун знал, что раньше крупные суда ходили на дизеле и мазуте, а небольшие – на бензине. Но теперь таких почти не осталось. Бензин и дизель были так дороги, что гонять на них огромное судно, даже если при этом ловится ценная рыба, было всё равно что бриллиантами печку топить. И даже ещё глупее. Поэтому на те суда, которые можно было переоборудовать, ставили паровой двигатель.
Вот и ходили корабли по старинке на угле («по старинке» для людей того поколения, а для молодых это выглядело чудом техники). Вроде бы таких верфей, где могли эту операцию проделать, на весь известный мир было три. И все они процветали. Хотя старики и говорили, что это не апгрейд, а «даунгрейд». Сашка этой фразы не понимал.
– А с востока не приплывают? – спросил вдруг он.
– Нет. Там льды. Только чукчи там. Но мы с ними не торгуем.
– Чукчи? Узкоглазые и с повозками на оленях или на собаках? Так они же, блин, на другом конце материка живут.
– Ты что, вчера родился? Ты сам чукча, кажись. Так давно уже в городе, а не знаешь. Их так просто называют! Они не настоящие чукчи. Я про тех тоже в учебнике читала. Эти не узкоглазые. Обычные, белые. То есть русские. Откуда-то то ли из-под Архангельска, то ли из-под Мурманска. Но наших за людей не считают. Их ещё «полярниками» зовут. И не повозки у них, а катера. Ну и снегоходы тоже есть. Близко их никто не видел, и никто ещё живым не вернулся, чтоб рассказать, как живут. И фоток их нету. Если сделаешь хорошие фотографии, тебе магнаты кошелёк золота насыплют. Да только ты не сделаешь. Я не знаю, дружат они с местными оборв… с местными деревенскими или тоже их гнобят.
Надо же. Даже это она знает лучше, чем он.
Младший слышал, что у Питера – то есть у Васильевского острова – существовала небольшая эпизодическая торговля по морю примерно с несколькими десятками городов, только в паре-тройке из которых говорили по-русски, хоть русский и не был там основным языком. Ещё он знал на уровне слухов, рассказанных в казарме перед сном, что магнаты города непонятно с чьей подачи пытались замутить политический и даже военный союз со своими партнёрами. Даже название «Новая Ганза» кто-то придумал, но оно не прижилось. Но, кажись, пока дальше разговоров дело не шло. Слишком разными были и сами города, и их интересы.
Ещё он понимал, что обитаемость побережья объясняется тем, что в море – рыба и есть возможность прокормиться чуть большему числу людей, чем мог прокормить континент с его хилым сельским хозяйством и охотой на собак, волков и зайцев. Крупная дикая фауна войну почти не пережила. По эту сторону Урала уж точно.
Далёкий хлопок заставил их обоих поёжиться. Где-то над морем блеснула вспышка.
Внезапно Сашка заметил ещё одну, чуть в стороне. Ему показалось, что к конвою, который был уже гораздо ближе, приближаются два других юрких огонька, поменьше. Да только они не светились ровно, как прожектор, а проблёскивали, слегка демаскируя в темноте того, кто шёл с погашенными бортовыми огнями. Это были вспышки от выстрелов – то ли от автоматов, то ли от целого мелкокалиберного орудия. Точнее, двух.
Вот те раз. Должно быть, морские разбойники напали на мирные корабли. Прямо в пределах досягаемости порта. Это что-то новенькое. Кто это такие? Неужто у оборвышей появился флот? И где катера Гвардии? Почему не поднимают тревогу?
Младший вспомнил, как две недели назад объявляли общую тревогу оттого, что несколько самодельных ракет, запущенных оборвышами, упали в разных местах города.
Такого ещё не было. Бывали обстрелы – неприцельные, просто беспокоящие. Бывали и снайперские выстрелы. Иногда по окнам, иногда по патрулям. Дважды с того берега стреляли из пулемёта, скорее всего ДШК. Но ракеты, даже маломощные, нагнали на город страху.
Объявляли общую тревогу. Выли сирены. Правители даже забыли свои разногласия и отправили совместный отряд, чтобы прочесать прибрежную зону. Подозревали, что их встретит засада или даже встречный удар. Говорили, что за этим стоит сам бригадир Кирпич. Тот самый, который оставлял на стенах в материковом Питере свои подписи: «Здесь был Кирпичь». А может, он был мифом, ведь и прежнего жупела – бригадира Самосвала – никто в городе в глаза не видел, все слышали только, что он самосвалами трупы своих врагов в овраги скидывает. Но тот уже покойник.
Тогда совместный отряд островитян высадился на материковую сторону под прикрытием пулемётов с катеров. Одновременно по мосту прошли ещё две сотни защитников Острова. По тем дворам, рядом с которыми было предположительное место запусков, наугад дали несколько залпов из миномётной батареи. Но кулак ударил воздух. А осколки 82-милли-метровых снарядов раскрошили только старые кости. Прочесав несколько дворов старинных кирпичных зданий, построенных еще до Революции (это которую Ленин устроил), нашли лишь следы запуска – «тубусы» из водопроводных труб с чёрным нагаром, да следы пребывания двух небольших отрядов – отпечатки подошв, гильзы, кострища…
А через три дня прилетела ещё одна ракета, попав, то ли по случайности, то ли благодаря точности наводчика – прямо в Небоскрёб. Правда, взрыв был такой слабый, что никого не убил и даже не нанёс, судя по сведениям, которые просочились наружу, крупного ущерба: пара трещин в бетоне и вылетевшие стекла на фасаде.
Снова отправили отряд, хотя и не такой большой, и с преобладанием людей Михайлова, властелина Небоскрёба (Кауфман, наверное, тихо злорадствовал). И опять до огневого контакта не дошло.
Следующая ракета упала на Среднем проспекте, в промышленной зоне, которая в тот вечерний час была уже почти пуста. Опять никто не пострадал, только сгорела лавка то ли керамики, то ли стеклянных товаров. В общем, того, без чего Остров мог обойтись.
На этот раз ограничились отправкой дозора. И снова он не встретил на своём пути никого.
Это была война нервов. И из-за неё одни из гвардейцев начали относиться к службе с пофигизмом («Эти дрищи не нападут, они только пугают»), а другие, наоборот, лишились сна, вскакивали от каждой вспышки и ждали чуть ли не ядерной бомбы по городу. Всё это не могло не сказаться на обороноспособности. «Что будет дальше, залпы артиллерии?» – спрашивали друг у друга и простые островитяне, и гвардейцы.
Понятно, что крупнокалиберных пушек у оборвышей не было.
Но всё равно неспокойно в граде Питере, ой неспокойно.
Того и гляди баланс, когда за обстрелами и налётами следует новый карательный рейд, – пошатнётся. Странно, что это противостояние, которое к моменту Сашкиного прихода длилось уже не один год, никто не додумался назвать Блокадой. Наверное, потому, что снабжение города пока никто перерезать не мог… или просто ещё не сообразил.
– Пошли под крышу, – сказал он Анжеле уже другим тоном, не терпящим возражений. – Хоть и далеко, а пулю можно словить. Да и замёрзла ты.
На самом деле замёрз он сам, но мужчине негоже в таком признаваться, особенно при женщине. Эти азы психологии он уже изучил.
«Даже если подыхаешь от голода, жажды, жары или холода, бабе в этом признаваться нельзя, – как-то поделился с ним опытом один казарменный мудрец. – А то найдёт того, кто крепче. Такой уж у них, блин, иммунитет. Надо всегда быть мужиком, мля».
Он имел в виду менталитет. То есть мышление.
– Да, я замёрзла, – промурлыкала Анжела. – Это ведь ты должен согреть.
Вид у неё был скучающий, хотя она изо всех сил хотела выглядеть соблазнительницей. Но, как всегда, Младший позволил себе поверить этому маскараду.
В обнимку они вернулись в комнату, налили ещё по кружке чая. Хотя чай, в общем-то, был только поводом, поэтому ему суждено было остыть в кружках на столе.
– Ну, иди ко мне, что ли, – произнесла Анжела, ложась на диван. – Даже если что-то нельзя, то многое другое… можно.
Чем закончился морской разбой, они так и не узнали.
* * *
Время летело незаметно, а потом он внезапно вырубился так быстро, словно выдернули шнур из розетки. Видимо, как-то связано с гормонами. Природа считает, что ей виднее, когда и в какой ситуации мужчина или женщина должны быстро засыпать.
Будильника не заводил. Что-то изнутри, словно интуитивный звонок, разбудило Александра. Сон был крепкий, без сновидений, но его как будто сдуло, когда он одним глазом взглянул на светящийся циферблат.
Без четверти четыре.
Младший хлопнул себя по лбу и подскочил рывком. «Ёксель-моксель! Встреча с Баратынским… В пять утра!».
И тут ещё не ясно, что вызовет больше проблем – что его поймают «еноты» или кто-нибудь из своих засечёт, как он встречается с «правой рукой» конкурирующего магната? Баратынский сказал, что проинструктировал только стражу Дворца, а добраться туда сталкер должен сам. Иначе какой он сталкер?
Чёртов подонок, гордящийся предками, которые якобы были дворянами, вычтет половину из оплаты, если он опоздает. И ничего нельзя будет сделать. Товар эксклюзивный. Никто его больше не купит.
А ведь надо еще пробраться в сектор Кауфмана, минуя все патрули. На нейтральной территории гадёныш встречаться отказался. Конечно, в основном стерегут береговую полосу, а не границу между владениями. Но нарваться можно. И тогда ещё неизвестно, как удастся выкрутиться. Убить не убьют, но морду помнут и груз заберут себе. После последних трений магнаты порешали, что их бойцы не будут ходить даже в увольнительную на «чужой» территории в комендантский час. Да и днём ему тут были бы не рады.
Чертыхнувшись, Младший свесил ноги с дивана и начал надевать и зашнуровывать ботинки.
– Ты куда собрался, любимый? – услышал он голос Анжелы, и увидел, что она приподнялась на подушке. Надо же, как чутко она спала!
– Есть одно дело, не терпящее отлагательств, солнышко.
Глава 2
По горячим следам
Дозор вернулся в лагерь утром, когда снежные вихри бушевавшей всю ночь бури уже улеглись, оставив после себя в напоминание только лёгкую позёмку.
Группу встречали сдержанными кивками. В прошлом осталось то время, когда каждое столкновение с врагом казалось редким героизмом. Война уже становилась рутиной. Хотя прошло-то всего ничего.
– Колотун, Саня, докладывайте вы главному, – сипло приказал Семён Плахов, пригибая голову, чтобы пройти через порог низкой избушки. – Вы всё видели. А я устал, как сволочь. Да и голос пропал.
Командир звена снял лыжи, вытряс в сенях снег из валенок и уселся поближе к ещё горячей «походной печке» из большой кастрюли, найденной здесь же. Топливом служили сухие ветки. Дымоход был выведен в окно. Обычные печки тут были в каждом доме, но Пустырник запретил их использовать, потому что дым из труб выдал бы отряд всем желающим.
Семён тут же уснул, сидя. Пару-тройку часов он может подремать. Потом проснётся сам, без будильника. Похоже, его слабость была вызвана осложнениями после недолеченной простуды. Тогда, в сентябре, во время преследования «сахалинцев» возле Новокузнецка, каждая минута промедления угрожала смертью пленникам из Кузбасса.
И если он попросил пару часов отдыха, значит, реально валился с ног.
Пришлось рассказывать за него. Конечно, главная роль тут была отведена косноязычному, но куда более опытному и наблюдательному Волкову. Но иногда и Александр вставлял слово-другое. В другое время Санька раздулся бы от гордости от доверенной ему роли, но сейчас это чувство осталось где-то далеко. Голос его был чуть хриплым от холода, когда он от-тарабанил вначале краткую суть:
– Это отставший арьергард. Их человек семьдесят. Не местные. Приказов не получали почти три недели. Радио у них сломалось, не могут его починить. Пьют и местных обижают. Настроение у них на нуле. Говорят: «Нас забыли».
– Не забыли. Ой, как не забыли, – боец-ветеран Волков по кличке Колотун, с рукой, напоминающей варежку из-за сросшихся пальцев, оскалился. Усмешка его щербатого рта казалась зловещей. Но даже она не могла сравниться с тем выражением, которое было в глазах у сына погибшего вождя. У того взгляд был просто страшный, настолько он «не шёл» молодому парню, который вдруг за несколько недель стал старше лет на пятнадцать.
– Откуда сведения? – строго глядя на них, спросил Пустырник. Командир отряда сидел на походном стуле и докуривал папиросу из трофейного табака. Эту привычку вдыхать дурно пахнущий дым Сашка и раньше за ним замечал, хотя его отец курил больше – и такие штуки, и трубку. Впрочем, самосад нормально вызревал далеко не каждый год.
– Допросили «языка», – объяснил Волков.
– А что с ним потом сделали?
– Языковую колбасу, – ответил уже Данилов.
В этом слове Сашка поставил правильное ударение. Этому его научил дед. Правда, дед забыл научить его резать живых людей ножом, как колбасу. Пришлось учиться самому. Конечно, помог и Пустырник. Особенно в части верного настроя.
«И чужаки сами помогли. Тем, что сделали. Дали то, что дед называл личными мотивами».
При слове о «языке» командир отряда кивнул. Хотя Сашке и показалось, что он видит в его взгляде толику сомнения.
– Тело хорошо спрятали?
– Прикопали. Не найдут. А если хватятся, подумают, что удрал… как уже десять человек из их кодлы на этой неделе сбежали.
– Ну, вы и звери. Шучу, молодцы. А что у них там со снаряжением, с припасами? Как местные к ним относятся?
Он обращался прежде всего к Волкову, и Сашка не перебивал, пока тот рассказывал. Но несколько ценных деталей, упущенных старшим товарищем, его память сохранила. То есть и он пригодился. Когда они закончили доклад, Пустырник, наконец, кивнул с удовлетворением.
Получив разрешение идти, Данилов-младший пошёл в соседний дом, занятый их отделением, из которого в дозор этой ночью ходило больше всего человек. Теперь они уже отдыхали.
Домики маленькие, меньше, чем в Прокопе. Трудно поверить, что тут вообще можно было жить. Судя по всему, жили тут прежние только летом, а когда сезон заканчивался, уезжали в город. Раньше тут был дачный кооператив «Искра» (что такое «дачи», Сашка отдалённо понимал: судя по слову, их за что-то давали), а теперь в этих полуразвалившихся домах нашли временное пристанище они. Мстители.
Отряд «Йети», названный так в честь мифических снежных людей – чудовищ, наводивших когда-то ужас на путников в горах. Якобы. Старики говорили, что их видели не только в далеком Тибете, но и здесь, в Сибири: на Алтае и в Салаире, то есть в Кузбассе. Отсюда и название.
– Спи, – сказали ему. – Атаки не будет до вечера.
И, несмотря на то, что темнело рано, это означало, что можно покемарить часа четыре.
Когда парень ложился – на полу в спальном мешке поверх старого матраса, поскольку кроватей на всех не хватило, – то думал, что уснёт как убитый. Но минуты тянулись, а сон к нему не шёл, как бывает, когда не просто устал, а устал страшно. Может, он и засыпал на час или около того, но не больше. Он так и не понял, сколько прошло времени, когда дверь комнаты скрипнула. Кто-то из крепко спящих людей перестал храпеть и приподнялся, тревожно озираясь. Оружие лежало у многих под рукой, все были настороже.
Но, увидев, что это свои, проснувшийся тут же улёгся обратно, и уже через пару секунд храпение раздавалось с новой силой.
Сашка попробовал закрыть глаза. Но понял, что не уснёт. Мешал даже запах этого чужого помещения. Всё здесь было не такое. Он вспомнил рассказ деда про поезда. Вот тут было как в купе поезда. Всё временное. Не твоё.
– Ты чего не спишь? – услышал он тихий голос над головой и узнал дядю Женю. – Отдыхал бы. Силы тебе в бою понадобятся.
– Не спится.
Они вышли в сени, чтобы не мешать спящим. Через мутное замёрзшее стекло видно, как прохаживается снаружи часовой в меховой шапке. Из щели под входной дверью дуло. На улице было холодно.
– А вообще… ты не передумал? – снова заговорил Пустырник. – Отсюда ещё можно вернуться. Вечером… перед наступлением… десять человек – обмороженных, раненых и просто… передумавших поедут назад. А из Заринска завтра придёт партия с пополнением и заменой.
– Издеваетесь? Да я жизнь отдам, чтоб этих гадов уничтожить!
– Знаю. Но жизнь никто не может отдать. Она у человека и так заемная. – Евгений Мищенко, командир отряд «Йети», также известный всем жителям Прокопы как Пустырник, был в душе философом. – А отдаём лишь годы. То есть решаем, куда их потратить. Я понимаю, месть – это блюдо, которое надо подавать голодным. Но будет у тебя, Саня, в жизни и много другого, помимо этого похода… Не только месть. Кстати, а не пора ли нам пожрать? Почти все уже поели. Короче, приходи.
Пустырник поправил свою вязаную шапку таким же движением, каким поправлял раньше шляпу пчеловода из плотной ткани, напоминавшую Сашке ковбойскую, и вышел во двор. Данилов, успевший окончательно стряхнуть с себя дремоту и размять конечности, направился вслед за дядей Женей.
«Какого чёрта он меня опекает? Я ему сын, что ли? Или я похож на его первого сынка, который мелким умер? Вот уж точно комплимент для меня. Хилый и слабый, как пятилетний ребёнок. Тоже мне, мститель. Ворошиловский стрелок, блин!».
На улице пахло дымом, раздавались голоса.
