978-5-00127-307-3
ISBN :Возрастное ограничение : 12
Дата обновления : 25.07.2023
– Вот – еще грибочки чудные.
– Да мы не кушать пришли, – сообщила Маргарита.
– Я знаю, – ответил Аникий. – Только не ко мне надо было. К врачам. Они успеют, если всё вовремя сделать.
Женщина отложила на скатерть-тряпицу картошку и посмотрела на Иоанникия с вызовом.
– Да те врачи мне всю кровь выпили! А подруга сказала к вам идти. Вы ее дочь от немоты вылечили.
Аникий печально вздохнул:
– Я никого не лечу, не исцеляю. Это только Спаситель может. А девочка та не немая была. Просто говорить не хотела. Как увидела, что на Земле зло, так и решила, что говорить не стоит. Я ее просто убедил, что есть еще с кем, кроме Бога, здесь разговаривать. Она сначала со мной помолилась, а потом и с другими говорить стала. Вот и всё.
Маргарита смотрела на монаха недоверчиво.
– Так всё и было, – снова подтвердил Ваня.
– Стало быть, ничем не поможете? А мне сказали… – Маргарита сошла с лица.
– Вот она потому и не говорила… Но я вам помогу, – вернул женщине надежду Аникий. – Поедете в нейроцентр, там есть хирург – Георгий Иванович. Надо успеть, пока он не в запое…
– Что? – встрепенулась Маргарита. Даже Ксюша вздрогнула, подавилась картошкой, Ване пришлось похлопать ее по спине и дать морсу. – Он что, алкоголик?
– Да, пьяница. Но это не самый страшный грех. Зато врач от Бога. Он всё сделает правильно. – Иоанникий говорил медленно и, казалось, убедительно. Но недоверие не уходило из глаз Маргариты.
– Я думала, вы тут помолитесь…
– Я помолюсь. Обязательно помолюсь! – уже причитал отшельник. – Но каждый свое дело должен делать, я помолюсь, а Георгий операцию сделает. Удалять надо опухоль, пока не поздно!
У Маргариты окончательно опустились, стекли вдоль тела на землю руки. Аникий посмотрел мимо нее в небо.
– Что ж вы все за чудесами, как в магазин или собес, ходите? – тихо и горько сказал он. – И я грешный раб Божий, а не экстрасенс, не шаман, не доктор даже. Я вообще никто. Поедете к Георгию? – Он почти взмолился.
– А куда деваться? – приняла неотвратимое Маргарита. – Выходит, зря мы столько сюда отмахали?..
– Восемьдесят три километра триста шестьдесят семь метров… – задумчиво заметил Ани-кий, отчего подавился уже Ваня, с удивлением глядя на своего друга.
– Откуда такая точность? – вдруг улыбнулась Маргарита.
– Не знаю. Я математику в школе не любил. Думал, что зря ее учу, – подмигнул ей отшельник.
Женщина оценила его посыл, покачала головой из стороны в сторону, взяла обратно в руку картофелину и смачно откусила. Зажмурилась:
– А вкусно-то как!
– Ну вот, а говорите, зря ехали! Где бы еще такой рассыпчатой картошки из костра поели? – озвучил Ваня то, что почувствовал в словах Аникия.
* * *
– Я – в медицинский, мать сказала, – заключил Гоша и выстрелил «бычком» сигареты в крапиву.
– Ты же в лётное хотел? – удивился Сергей.
– Мать сказала, в медицинский, оттуда в армию не забирают и всегда при хлебе. Да и по биологии и химии у меня пятаки, – объяснил Гоша. – А нос сломан, на медкомиссии сказали, сначала носовую перегородку править…
– А я в нефтянку, – прищурился на друзей Леша. – На севера потом поеду. Вот там – деньги. Романтика. И военная кафедра, кстати… А ты так и пойдешь в универ? – Он саркастически ухмыльнулся, глядя на Сергея. – После первого курса служить отправят.
– Ну, отправят, значит, отправят. Отслужу – и никому не должен. Потом никто пальцем тыкать не будет, как в мокрицу.
– Серый, два года потеряешь, а можешь и в Афган загреметь, пустыни там орошать кровью будешь. А хуже того, как Толик, – ногу там оставить.
– Так и там кто-то должен, – вздохнул-ответил Сергей.
– Так оно, – сплюнул под ноги Лёша.
– Так оно, – сплюнул следом Гоша.
– Так мы идем? – На тропе пустыря появилась Вера, остановилась в нескольких шагах.
Парни крутнули в ее сторону головами. Сергей поднялся. Они еще вчера договорились с Верой пойти на выставку необычного художника Константина Васильева в картинную галерею.
– Я пошел, – коротко бросил друзьям Сергей.
Те понимающе кивнули.
– Привет, Вера! – улыбнулись в голос девушке.
– Привет…
Сергей и Вера уходили под руку в сторону недалекого центра. Лёша и Гоша с нескрываемой завистью смотрели им вслед. Первым очнулся Алексей.
– Завидуешь? – подцепил он Георгия.
– Завидую, – честно ответил он. – Бывает же такая любовь с первого взгляда. Я себе такую же найду.
– Не найдешь, – подлил скептицизма Лёша, – такая в единственном экземпляре, как снайперский выстрел Амура.
– Ну и чё? Теперь не жить, что ли? – обиделся вдруг Гоша.
– Чё не жить-то? – засмеялся Алексей. – Пошли, у Гороха сегодня в «свару» играют. Может, нам масть попрет, мне мотоцикл за долги продавать неохота.
– Пойдем. Мне Горох пластинку «Аббы» еще месяц назад обещал. «Супертруппа» – альбом.
– Супертрупы… – перефразировал Лёша, и они отправились к Ваде Горохову, который славился в районе как почти официальный фарцовщик и содержатель своеобразного притона для любителей джинсы, современной музыки, жевательной резинки и иностранной литературы.
* * *
Сибирь – это такая огромная страна в огромной стране. В сущности, Россия и стала огромной страной за счет Сибири и Дальнего Востока. А без них была просто большой. Но не получилось у нее ощетиниться от Востока грядой Урала. Перевалили через него сначала новгородцы, а потом и казачки. И вслед за Богом увидели, что это хорошо.
Иоанникий тоже видел, что это хорошо. И если до армии он стремился на Запад – в Москву, в Ленинград, в Ярославль, в Киев, в Ригу и Вильнюс, где уж совсем Запад, а вот служить его отправили на другой край географии-ойкумены – на тот самый Дальний Восток. Да на самый-самый, на заставу Ратманова. Восточнее уже только Аляска, которую Россия американцам продала, да денег так и не получила. Кому остров Ратманова, а кому – Имэлин, как его чукчи называют. Но – всем – точно посередке Берингова пролива. А ведь на соседнем Диомиде, или, по-нашему, острове Крузенштерна, первыми были казачки Семёна Дежнёва. Но теперь между островами проходит американо-российская граница. А когда-то проходила советско-американская.
Иоанникий смотрел на неспешное течение Тавды, и ему чудилось, что она впадает в воды Тихого океана. Вода завораживала монаха больше, чем огонь. Она несла в себе какое-то древнее знание обо всём. Она была живее и сильнее огня, хотя однажды чуть не забрала в себя отслужившего всего год молодого пограничника.
* * *
Поселок Нижняя Тавда, как и река, медленно тек во времени. Менялись эпохи, а вода была всё та же. Из заторможенных и вроде как разбуженных гласностью восьмидесятых его просто вынесло в бурные девяностые, но бурными они для поселка не стали. Застиранный дождями красный флаг над сельсоветом поменяли на блеклый триколор, председателя сельсовета переизбрали в главы администрации и жили почти так же, как жили до пресловутой демократии.
Демократия в деревне – она всегда. Разве что вздыхать стали больше у телевизоров да осваивали интернет. Ушлые сельчане открыли несколько частных магазинов, которые основной доход традиционно делали на торговле спиртным и сигаретами, да начальство стало приезжать чаще, чтобы имитировать близость к народу и захолустью. Немного взбодрились, оживилась молочная ферма, сверху дали какие-то гранты на развитие фермерских хозяйств, подновили среднюю школу, а склад снова перепрофилировали в храм, и даже приехал служить в Тавду молодой и порывистый батюшка, который стал блюсти нравственность и наставлять заблудших на путь истинный. Он бывший военный, потому за глаза его иногда называли замполитом, ибо по вопросам воспитания бежали к нему за советом и Василий Андреевич, и директор, и завуч школы.
А сам отец Димитрий хоть и был глубоко (с какой-то малой войны) верующим человеком, но на проповеди мог народ и построить, а саму проповедь озвучить в командном тоне. Сельчане не обижались, потому как грехи пьянства, блуда, лени и зависти в себе на трезвую голову осознавали. А главное – понимали, что в селе должен быть кто-то помимо Василия Андреевича, чтобы их этими грехами попрекать и учить добру и любви. Тем более что самого Василия Андреевича они тоже попрекали, то мусор плохо вывозят, то вода ржавая из скважин артезианских в дома пошла, то труба перемерзла…
А отец Димитрий отвечал только за духовное, и потому придраться к нему было невозможно – водку он не пил, на иномарке по селу не рассекал, во флиртах замечен не был. Только один раз наведались к нему с Большой земли несколько крупных ребят, одетых в камуфляж, на крупных черных внедорожниках, отстояли службу, а потом помянули неизвестных героев так, что поселок вздрогнул от их грустных и протяжных песен о какой-то далекой войне. Но – не более того. Сам же отец Димитрий, как рассказывали потом Василий Андреевич и участковый, выпил всего одну молчаливую нечокаемую рюмку, после чего только подпевал. Но суров был батюшка, суров.
Вот и сейчас, приметив стоявшего у храма Иоанникия, стрельнул взглядом так, что приходский кот Барсик на всякий случай спрятался под скамью. Об отшельнике Димитрий много слышал, но сам к нему не ходил. То ли себя выше званием полагал, то ли, наоборот, его. Но, завидев монаха на своей территории, с ходу спросил как-то казенно и как-то киношно:
– К какой обители приписан? Ксива есть?
Видимо, так ему казалось, что он выглядит строго и по-командирски. Аникий не возражал. Потупился.
– Тельник у меня, – ответил он. – Главный христианский документ. А устно – молитва.
– Годится, – улыбнулся находчивости отшельника священник.
– Чего пришел?
Аникий совсем сник:
– Так исповедоваться надо.
Отец Димитрий на какое-то время потерял дар речи, потом глубоко вдохнул и выдохнул со словами, как будто ему сейчас сделали большое одолжение:
– Ты? Ко мне?
– А как? К кому мне еще идти? В лесу только деревья, в реке – вода. В небо и так каждый день исповедуюсь. Без таинства как?
– А я думал – литургию вместе отслужим, – совсем потеплел отец Димитрий и даже погладил до сих пор пахнущей ружейным маслом ладонью свою курчавую бородку.
– Так и отслужим, если позовешь.
– Родные, – обратился к ждавшим его по частным делам прихожанкам священник, – простите, на сегодня отложим всё. Видите, брат пришел. А на вечернюю службу приходите. Слышали?.. Иоанникий со мной служить будет.
Молва о том, что отшельник объявился в храме, да еще и будет служить с батюшкой, мгновенно облетела поселок, и на вечернюю службу собрались любопытства ради даже те, кто до этого заходил в церковь только за святой водой или куличи освятить. То есть за обычаем, а не для разговора с Богом. А служба получилась на диво проникновенная. Многие узнали, что навечерие Благовещения Пресвятой Богородицы – это день Захария Постника. И в этот вечер отец Димитрий вовсе не командирским голосом и без упрека в нем читал проповедь, а потом вдруг повернулся к своему гостю и сказал:
– Слово предоставляется отцу Иоанникию.
Стоявший с тихой молитвой в уме и сердце Иоанникий вздрогнул от неожиданности, окинул взглядом смотрящих на него и с любовью, и с любопытством сельчан, но перечить не решился. Сделал шаг, встал рядом с отцом Димитрием:
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
И вдруг он достал из-за пазухи пичугу, отпустил ее, и она, чирикнув под куполом, пулей унеслась в раскрытые весне врата.
Прихожане хотели было аплодировать, но отец Димитрий остановил их одним только взглядом.
– Чего это? – тихо спросил он отшельника.
– Пушкин. Александр Сергеевич Пушкин, – пояснил Иоанникий, но потом сообразил, что спрашивают его не про стихотворение «Птичка», а про ту, что улетела. – А, пичуга, зимой чуть не замерзла, подобрал в лесу, а сегодня самый лучший день отпускать на волю…
И снова хотел народ в ладоши хлопать, но не решился. А Иоанникий поклонился всем в пояс и поблагодарил:
– Храни вас Бог, люди добрые.
* * *
– Вы Георгий Иванович? – Женщина держала за руку тихую девочку. В другой у нее был пакет с документами и обследованиями.
– Он же Гога, он же Гоша, – начал было перешучивать киногероя врач, но осекся – во взгляде женщины были боль и безысходность. – Я…
– Сделайте Ксюше операцию, – глухо, но требовательно произнесла Маргарита.
– Я? – будто испугался хирург. – Я с сегодняшнего дня в отпуске, вот, Валерий Михайлович сделает. Он даже лучше, чем я. А я только за документами на работу зашел…
– В запой собираетесь? – огорошила и самого Георгия Ивановича женщина, и его коллегу Валерия Михайловича. Тот аж крякнул, но едва сдержал неуместный хохоток.
– Это мое личное дело, – немного обиделся Гоша, он же Гога.
– Да, конечно, – согласилась Маргарита, – но Иоанникий сказал, что только вы сделаете так, как надо.
– Иоанникий? – Георгий Иванович опустил голову, а потом и присел на стул. Машинально протянул руку: – Давайте ваши документы. «КаТэ» здесь?
– Здесь, – засуетилась рукой в пакете Маргарита. – Вы уж помогите, я вам потом сама наливать день деньской буду. – Мгновенно статная красивая современная женщина превратилась в добрую русскую бабу. – И таких закусок наделаю…
Так причитала, что и Валерий Михайлович подошел.
– Поможешь? – спросил его Георгий Иванович, глядя пленку снимка на свет.
* * *
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом