Rin Ashow "Четвёртое крыло для бабочки"

Четвёртое крыло для бабочки
Rin Ashow

Майя работает во флористической мастерской и мечтает о приключениях. Но совсем не радуется, когда они неожиданно появляются в её жизни: ведь теперь приходится скрываться от группы людей, называющих себя «кордтеррами», – «Сердцем земли», – учиться пользоваться даром и ждать пробуждения Матери-Природы.

Rin Ashow

Четвёртое крыло для бабочки

Пролог

Ветер перемен всегда дует с севера. Холодный, отрезвляющий, резкий. Вместе с первыми лучами солнца он облетает планету по кругу, внушая каждому живому существу надежду на новый день. Надежду на чудо.

Именно его Майя ждала из года в год, первым делом выглядывая в окно после пробуждения. Иногда её взору открывался чудесный вид на заснеженные деревья, словно укутанные огромными хлопьями ваты, а порой, особенно в хмурую осеннюю пору, эти же деревья походили на исполинских размеров скелеты, тянущие свои костлявые руки к любому, кто окажется рядом. Но она никогда не видела их медленного покачивания – старенький двор надёжно спрятан за высотными зданиями так, что даже обычный ветер не может пробраться сюда. Не то что ветер перемен.

Но это не мешало ей надеяться. Как и не мешало верить, что в каждом человеке есть что-то особенное. Что отличает его от других. Не физически: по весу, росту или количеству веснушек, а на незримом, спрятанном глубоко внутри уровне. Где-то около души, если она существует. Верить, что у любого человека с рождения есть особый дар, который со временем истончается без должного внимания.

Если остановиться на минуту и вглядеться в окружение, можно заметить вещи, неподвластные научному объяснению. Некоторые люди, возникающие на пути в нужный момент, сами не знают, что являются отменными эмпатами, способными прочувствовать чужое состояние и уловить малейшие изменения в настроении. У других, осторожных, но смелых, решительных и прямолинейных – сильная интуиция, принимаемая за опыт, или мышление, или везение.

А третьи как раз-таки «везунчики», твёрдо стоящие на крыльях удачи и умеющие её приманить. Именно они выходят с экзамена с пятёркой, совершенно к нему не готовясь.

Майя всем сердцем чувствовала, что и в ней есть особенность, только вот какая именно – не разобрать. Большими успехами похвастаться не могла, никаких общепринятых высот не достигла, мысли не читала, популярностью не отличалась и в школьные годы, что уж говорить про настоящее время, когда большинство старых друзей уже проводят время либо в кругу семьи, либо в очереди в МФЦ.

Она казалась себе до тошноты обычной. «Нормальной», как с усмешкой подметила бы мама, хотя из её уст и этот эпитет – редкость. Именно такой, какой Майю желали видеть немногочисленные знакомые, и какой самой быть совершенно не хотелось.

Со временем она перестала делиться размышлениями об исключительности каждого человека с кем-либо, и целиком посвятила себя работе в цветочной мастерской. Там хотя бы никто не смеялся, втихаря покручивая пальцем у виска, а цветы оказались отличными слушателями – внимательными, чуткими. И молчаливыми.

Глава 1. Ветер перемен

Холодным и ветреным утром двадцать пятого января Майя, как обычно, проснулась в пять тридцать утра. Трель птиц, раздающаяся из будильника, по задумке авторов мелодии, вероятно, должна была наделять радостью, ощущением единства с природой, вдохновлять на подвиги. Её же она заставляла думать только об очередном рабочем дне, полном суматохи и капризных клиентов.

Зевая и вздыхая от недосыпа, Майя побрела в ванную комнату и, споткнувшись по пути о собственные пижамные штаны, шёпотом выругалась. Стянув футболку, она бросила её в барабан стиральной машины и, оперевшись ладонями о раковину, посмотрела на своё отражение в зеркале.

Увиденное совсем не обрадовало: под глазами залегли синяки, не проходящие даже после десятичасового сна, а искусанные губы добавляли болезненности виду. Прямые русые волосы, некогда густые и блестящие, сейчас были спутанными, ломкими, и неопрятно спадали на плечи.

Майя устало потёрла лицо, мысленно подмечая, что совсем позабыла про запись на коррекцию бровей, и тенями не удастся скрыть пробивающиеся седые волоски, – а их было уже не меньше десятка. И пообещала себе уже в который раз, что в первый же выходной отправлюсь к мастеру. Седеть в двадцать шесть лет не стыдно. Стыдно принимать неряшливость за естественность.

Бесконечная череда праздников, наконец-то, подходила к концу, что сулило окончание удвоенных рабочих часов. Хотелось ни сколько отдохнуть, сколько сменить унылый вид стройки из окна мастерской на что-то более приятное глазу. Хотелось двигаться.

Сходить в парк и покормить белок, взять самый большой стакан горячего кофе и пройтись по набережной, а затем свернуть в неприметный переулочек и посмотреть на скопище старинных одноэтажных домиков в центре города. Или сесть на последний ряд в зале кинотеатра с ведром солёного попкорна и громко смеяться над нежными и наивными ситуациями в очередной американской комедии. Хотелось веселиться. Хотелось жить.

Но в каждый свой выходной день она находил тысячу причин остаться дома. И оставалась. Читала те же книги, что и всегда, в сотый раз пересматривала «Гарри Поттера», рисовала очередную картину по номерам.

Майя, хоть и не хотела в этом признаваться даже себе, понимала, что только сильнее тонет в сером болоте повседневности, но ничего не могла с этим поделать. Трудно бороться с кем-то или чем-то, и почти невозможно – с собой. Оставалось только горько шутить в ответ на колкие замечания коллег, что у неё обязательно всё будет хорошо. Просто в следующей жизни.

Залпом выпив уже остывший кофе, Майя попыталась скрыть маскирующим консилером синяки, но только сильнее их выделила. Лицо казалось теперь не просто уставшим, а осунувшимся, землистым. Откинув в сторону бесполезный тюбик, девушка вздохнула и, с минуту посидев с закрытыми глазами, решительно встала. До рабочего дня оставалось всего полчаса.

Перевернув кипу чистого белья, комом лежащего на диване, Майя выудила серо-зелёную рубашку в клетку и любимые старые джинсы, уже выцветшие от бесконечных стирок. Судя по виду, единственное, что этим джинсам требовалось – достойное погребение. Но как поётся в известной песне: «с любимыми не расставайтесь». И Майя следовала совету. Хотя, порой, ей становилось перед ними неловко. И, надевая их, она тоненьким голосом изображала протяжные крики, имитируя возмущения штанин: «За что ты нас мучаешь? Упокой нас, пусти на тряпки, просто выкинь, в конце концов! Дай спокойно умереть» …

«После праздников куплю новые. Те самые из Pull&Bear, с затёртыми коленями», – твёрдо пообещала себе Майя, хоть и знала, что непременно передумает. Снова. Найдёт тысячу причин, по которым покупку придётся отложить. И никогда не сознается, что просто жалеет на себя денег.

Наспех одевшись, Майя прикрыла мозолящую глаза гору одежды покрывалом, вызвала такси, попутно набирая сообщение клиенту – тот должен был прийти за заказом ровно в семь, – и вышла из квартиры. Навстречу новому, но не предвещающему ничего необычного дню.

***

Днём хватало забот: поменять воду в баках и вазах, зачистить цветы, разобрать поставку, собрать заказы, и всё это сделать в одиночестве – у коллеги Маши, стоящей с Майей в смене, заболел сын, о чём она и сообщила в сообщении за пять минут до открытия магазина.

К полудню, утерев рукой лоб, Майя поставила сохнуть вымытые баки в подсобку и направилась в кухню. Желудок урчал уже как пару часов, напоминая о себе, но каждый раз девушка мысленно отмахивалась, занятая то одним делом, то другим. Но терпение подходило к концу, и она, посоветовавшись с совестью, решила, что может позволить себе небольшой перерыв. И даже успела сделать бутерброд, когда в мастерскую вошёл статный пожилой мужчина – один из постоянных клиентов, Николай Степанович, каждую неделю заказывающий букет для жены. Приём пищи снова пришлось отложить.

Внуки Николая – два школьника-близнеца – громко смеялись и бегали по мастерской, шутливо толкая друг друга. Майя, искоса на них поглядывая, завернула букет в утеплитель, чтобы цветы не замёрзли на улице, и отдала мужчине.

– Ох, Майя Михайловна, выручаете, как всегда! – Николай Степанович покачал головой, улыбаясь, и, переложив букет на предплечье, вытащил из кармана кошелёк.

– Это моя работа, – буднично откликнулась девушка, краем глаза замечая подкрадывающихся сбоку мальчиков, и лишь чудом успеха убрать секатор со стола. Извиняясь за сорванцов, сумевших всё-таки уронить две пластиковые вазы с сухоцветами и перевернуть кверху дном коробку с обрезками упаковки, Николай Степанович тепло попрощался, обещая заглянуть на следующей неделе, и вышел.

Протерев влажной тряпкой стол, Майя включила чайник, насыпала в кружку кофе и, чувствуя ноющую боль в пояснице, присела на краешек стула. Отложенный поход к хирургу мстительно подмигивал из эфемерного угла.

«Может, на следующей неделе… – Задумчиво смешивая ложечкой гранулы сахара и кофе, Майя представила календарь. – Числа двадцать девятого, к примеру… Или лучше после праздников, когда появится возможность взять несколько выходных подряд?

Хлопнула входная дверь.

– Можно? – раздался низкий мужской голос, и в помещение вошёл темноволосый мужчина в грязном камуфляжном костюме. – Мне неловко просить… Но не найдётся ли у вас ненужная тряпка? – Мужчина указал на свою куртку. – Поскользнулся, и надо же было в такой снегопад найти единственную лужу.

– Конечно. – Подавляя вздох, Майя указала на дверь в конце коридора. – Проходите, там раковина. Сейчас принесу что-нибудь, чем можно оттереть грязь.

Достав из шкафчика губку, она поспешила к гостю. Неизвестно, какое из чувств мотивировало сильнее: желание помочь или нежелание оставлять незнакомца одного. Мужчина, облокотившись бедром о раковину, пытался оттереть пятна на ткани. Получалось плохо.

– Возьмите. – Майя протянула губку. – Будет удобней.

– Спасибо! – Мужчина поднял голову и улыбнулся. На щеках появились ямочки. – Вы очень добрая. Не поверите, но я зашёл уже в третий магазин, и отовсюду меня прогоняли, принимая за бездомного. Как не пытался объяснить, – никто не слушал. Хотел уже попытаться влажными салфетками оттереть, да мои закончились. А ни аптеки, ни хозтоваров, как назло, рядом нет. Пока искал, до костей продрог. А говорят, что февраль – самый холодный месяц в году…

– Странно, почему вам не сказали, что аптека есть. – Она недоумённо вздёрнула брови. – С другой стороны здания как раз.

– Вы шутите! – ахнул мужчина. – Но я спрашивал у прохожих, и никто… Что ж, тогда, наверное, мне лучше не отвлекать вас, а пойти…

Майя с лёгкой улыбкой перебила его:

– Всё нормально. Не беспокойтесь, правда. Пользуйтесь раковиной сколько нужно. Мне не жалко.

Мужчина помолчал, разглядывая девушку, и та почувствовала себя неуютно. Взгляд незнакомца был… странным. Почти осязаемым. Словно проникающим под кожу. Так смотрят, не когда хотят пофлиртовать, а когда оценивают, за сколько можно продать внутренние органы. Майю передёрнуло, и она невольно сделала шаг назад, чуть не споткнувшись о стоящий бак. Но спустя мгновение мужчина моргнул, словно приходя в себя, и снова улыбнулся. Ощущение тревоги растаяло.

– Не знаю, как и благодарить.

– Простого «спасибо» достаточно. – Майя вежливо улыбнулась в ответ и, не желая мешать незнакомцу, вышла.

Вернувшись в рабочую зону, она поколебалась, взвешивая все «за» и «против», но усилившаяся за окном метель не оставила ни единого шанса совести. Майя достала ещё одну кружку и, сделав кофе, села за стол. Желудок снова зажурчал от голода.

Начинать есть бутерброд было неудобно и, решив, что и позавтракает, и пообедает, когда незнакомец уйдёт, Майя отпила из кружки. По телу растеклось приятное тепло, и девушка невольно подумала, что в мокрой одежде незнакомцу сейчас на улице будет совсем не весело.

Через несколько минут мужчина вышел, сжимая в руке губку. Видимо, ему удалось избавиться от следов, а если где-то он и пропустил грязь, то на камуфляже разглядеть её было трудно.

– Сколько я вам должен? За губку, – уточнил он.

Майя отмахнулась:

– Перестаньте. Вот кофе, угощайтесь. На улице такой холод…

Мужчина отказался.

– Боюсь, я и так задержался. Спасибо ещё раз. Повторюсь: вы – удивительно добрая. Даже не знаю, хорошо ли это в нашем мире. – Он протянул руку. – Желаю удачи.

Она осторожно пожала руку в ответ. Ладонь незнакомца была твёрдой, холодной и сухой, словно высеченной из гранита. Внезапно желудок Майи сжал острый, горячий спазм, и накатила тошнота. Девушке больших трудов стоило сдержать рвотный позыв. Закружилась голова, а перед глазами запрыгали мушки. Майя обеими руками упёрлась в стол и с шумом выдохнула.

– Всё в порядке? – гость обеспокоено посмотрел на неё и шагнул вперёд. – На вас лица нет.

– Сахар упал, наверное. – Зажмурившись, она с трудом сглотнула, силясь удержать ускользающее сознание. – Надо поесть.

Дрожащей рукой Майя взяла с тарелки бутерброд и, не обращая внимания на незнакомца, спешно съела половину. Привкус был необычным, горьким и травяным, но она не успела удивиться. Окружающее пространство словно завибрировал, а в голове зашумело так сильно, что заглушило речь незнакомца.

Последнее, что Майя запомнила – мужчина достал телефон. А дальше наступила темнота.

***

Первое же, что Майя увидела, придя в себя в больничной палате – как бородатый мужчина в халате активно жестикулировал, что-то объясняя медсестре – худенькой маленькой женщине, тревожно косящейся в сторону койки. Но слов их разговора было не разобрать.

Майя несколько раз моргнула, морщась от неприятного ощущения в глазах и, приподнявшись на локтях, попыталась позвать врача. Тот обернулся и спешно направился к ней, на ходу поправляя халат.

Мужчина снова начал жестикулировать и потешно раскрывать рот, издавая бессмысленный набор звуков, от чего Майя, не сдержавшись, нервно хихикнула. Врач покачал головой и глянул в сторону медсестры, беспомощно разводя руками.

Майя перевела взгляд на медсестру, и та зашевелила губами, издавая такие же странные звуки, что и мужчина – скрипучие, резкие, отрывистые. Непонятные и неприятные.

Холодный пот, стекая по шее вниз, за ворот рубахи, заставил содрогнуться, и девушка неуверенно посмотрела на доктора:

– Простите, но я не понимаю. Что произошло? Где я?

Врач снова покачал головой, провожая взглядом выскользнувшую за дверь медсестру, и присел на койку.

– Что со мной? – Майя почувствовала знакомый приступ тошноты и поморщилась. Желудок скрутило болью, и она, не выдержав, резко склонилась над заботливо поданным судном.

Мужчина протянул салфетки и, дождавшись, пока Майя вытрет лицо трясущимися руками, указал на лежащие на прикроватной тумбочке белые листы бумаги.

Со стороны окна донёсся торопливый мужской шёпот:

– Гляди-ка, она же на нашем говорит! Слышала?

Ему вторил женский:

– Успокойся. Конечно, слышала.

– Да ты посмотри! Она ни черта не понимает из его речи!

– Что ты орёшь, я же не глухая!

Дёрнувшись, Майя повернула голову на звук, пытаясь разглядеть собеседников. Но никого не увидела. Никого, кто мог бы говорить.

Врач проследил за её взглядом и чуть улыбнулся, а затем поднялся и вышел из палаты, жестами показав, что вернётся через десять минут.

– Ты глянь! Не, ну ты только глянь, у неё глаза, как у совы! Да-да, чудо-доктор подумал, что ты очень рада нас видеть.

– Прекрати паясничать, ты напугаешь девушку.

– Так она уже напугана. Эй, любезная, ау! Посмотри сюда, левее. Левее. Вот чего ты крутишься, на окно посмотри!

– Какой же ты хам, Тюльпи, это какой-то ужас! Лучше бы подсказал ей, что говорил врач, – с укором произнесла обладательница мягкого женского голоса.