– Зачем же она к жидам в кормилицы-то пошла? – возражает другая баба.
– Да надули ее, сказали, что немцы, а потом оказалось, что жиды некрещеные.
Официант пронес на подносе ягоды.
– Господи! – всплеснула руками кухарка. – Вот сквалыги-то! Клубника по восьми копеек фунт, а они вздумали ею гостей потчевать! Настоящие немцы! Говорят, и доктор-то он по скотской части.
– Да это не клубника, a «Виктория», – замечает лакей.
– Ну вот! Будто я клубники от «Виктории» отличить не могу!
– А я вам говорю, что «Виктория», потому видел даже, как баба принесла им ее с огорода. Конечно, коли бы ежели они были настоящие господа, то могли ананас купить, но все-таки это «Виктория», а не клубника.
Начинается спор. Кухарка корит лакея «ваксой», тот ее – «мутовкой». Другая кухарка просовывает руку в решетку и манит к себе солдата-музыканта.
– Кавалер, кавалер! – говорит она. – Подите сюда! Нельзя ли нам от официанта пару ягод достать, чтоб спор разрешить? Они вот говорят, что это «Виктория», а мы за клубнику стоим.
Солдат улыбается и крутит ус.
– А вы позовите меня в воскресенье к себе в гости кофий пить, так я вам не токмо что две ягоды, а целый фунт вам в презент предоставлю, – шепчет он.
– Подите вы! – жеманится кухарка. – Как же я вас к себе позову, если вы для меня встречный-поперечный и даже совсем не знакомый.
– Теперь незнакомый, а приду, так и познакомимся. Где вы живете?
– Зачем же я вам буду говорить? Это очень конфузно с первого раза. Я живу по Косому переулку, дача № 137.
– Ну вот, значит, я приду в воскресенье, – любезничает солдат.
– Прийти придете, а меня все-таки не разыщете, потому моего имени не знаете. Вы будете искать какую-нибудь Наталью, а я Татьяна.
– Я Татьяну и спрошу.
– Тоже можете ошибиться. У нас на дворе две Татьяны. Я у купцов живу, а другая Татьяна – у аптекаря.
– Тогда я к купеческой Татьяне и приду. По Косому переулку, дача № 137? Верно?
– Конечно, верно… Только не стыдно это вам чужие адреса насильно выведывать? – продолжала жеманиться кухарка. – А еще военный!
Капельмейстер стучит палочкой. Музыкант со всех ног бросается к пюпитру. Раздаются звуки кадрили, подбивающей на танцы.
– Ну, скажите на милость! Ведь выведал-таки, где я живу! – не унимается кухарка. – Вот срам-то, ежели придет.
– Послушайте, как вас? Анны Пелагевны! Давайте сейчас танцы танцевать вот на этом помосте через канавку, – обращается лакей к компании горничных.
– Ну вот! Не навидались мы танцев, чтоб нам при всем народе на улице трястись! – презрительно отзывается опять все та же миловидная горничная.
– Что вы за царевна-недотрога, позвольте вас спросить?
– Не царевна, а просто нам эти танцы и в Приказчичьем клубе, и даже с настоящими кавалерами надоели! Мне наш барин завсегда билетов сколько хочу дает.
– Что вы бахвалитесь-то! Ваш барин на вас как-то раз плюнул по ошибке, а вы уж сейчас в себя головное воображение забрали и заважничали! Фря!
– Ошибаетесь! Мне наш барин даже золотые часы с цепочкой подарил!
– Коли подарил, так, значит, за уксусное поведение. Барская барыня! Тьфу! И больше ничего!
– Пришпандорь ее! Пришпандорь ее хорошенько! – кричит лакею обиженный горничной кучер.
На балконе у гостей танцуют.
Лососина
Крестовский остров. Сквозь свежую зелень палисадника, украшенного цветами, выглядывает на улицу хорошенькая дачка. Утро. На задрапированном полотном балконе пьют чай молодые супруги.
– Вкусняш ты мой миленький! – делает она ему через стол глазки. – Ах, как я рада, что ты не едешь сегодня в должность и весь день пробудешь со мной.
– Для тебя, Вкусняшечка моя, остался! – отвечает он и посылает ей летучий поцелуй.
– Вкусняш! Прелесть моя! Восторг мой! Для других ты Петр Иваныч, а для меня Вкусняш, и нет тебе другого имени.
– А для меня ты Вкусняшка, потому что вкуснее, добрее и красивее тебя ничего нет на свете.
Протягиваются через стол руки, и жена и муж, как архиереи, целуют их.
А солнце светит и улыбается на их нежную любовь!
– Что мы будем обедать сегодня, Вкусняш?
– Что ты хочешь, Вкусняшечка. Ты хозяйка и повелительница, а я твой раб. Ты хотела лососины покушать. Вот зазови рыбака и купи.
– Нет, нет! Лососина слишком дорога, шестьдесят копеек фунт, а ты и так много тратишься.
– Друг мой, стоит ли об этом говорить? Ты хочешь лососины – и кушай. Лучше на другом будем экономить. Вот я хотел себе новые подтяжки купить – не куплю, буду старые носить.
– Но из-за лососины и нуждаться в подтяжках!
– Ничего. В крайнем случае ты мне из тесемок сделаешь.
Зазывается рыбак, и покупается три фунта невской лососины.
– Вот мы и изжарим ее в сметане, а Вкусняш мой будет кушать и похваливать, – говорит жена.
– То есть как это – изжарим? – недоумевает муж. – Где ж это видано, чтоб лососину жарили в сметане? Лососину варят.
– У маменьки всегда жарили, и всякий раз на лососину приходил отец протопоп, ел и похваливал ее!
– По-моему, это значит, портили доброе, и протопоп ни бельмеса не понимал в гастрономии.
Жена вспыхивает.
– Что ж, по-твоему, маменька-то с протопопом глупее тебя? – спрашивает она.
– Не глупее, а только я знал одного протопопа, который и на грешневики с конопляным маслом умилялся, – уклоняется от прямого ответа муж.
– Твой протопоп и наш! Какое сравнение! Нет, я тебя спрашиваю: глупее они тебя?
– Конечно, глупее! – раздражается муж.
– А коли так, то я и разговаривать с тобой не хочу, – отрезывает жена. – Степанида! – кричит она кухарке. – Возьми эту лососину и изжарь ее в сметане.
– Не смей жарить, а возьми свари ее, остуди и подай со свежими огурцами.
– Не слушай его, Степанида! Он совсем ополоумел. Иди и жарь лососину! Я хозяйка.
– Ты хозяйка, а я деньги плачу! Я для тебя новыми подтяжками пожертвовал.
– Вы для меня подтяжками, а я для вас жизнью! Нечего сказать, приятно жить с таким извергом! Уж не упрекнете ли вы меня вчерашними туфлями на красных каблучках, что мне подарили?
Начинаются слезы. Недоумевающая кухарка уносит лососину в кухню. Муж начинает сдаваться я подсаживается к жене.
– Однако же, Вкусняшечка, это ни на что не похоже… – начинает он.
– Не смейте называть меня этим именем! Я не Вкусняшка для вас, а Ольга Николавна.
– Но прежде ты сама же…
– Мало ли, что прежде. Прежде вы маменьку и протопопа считали не глупее себя.
– Никогда не считал и считать не буду! – отрезывает муж.
Жена вздрагивает и подкатывает глаза под лоб.
– Ай! Ай! Дурно! Дурно! – вскрикивает она и откидывается на спинку стула.
Муж в испуге бросается к ней.
– Степанида, воды скорей! Воды! – кричит он.
Прибегает кухарка с водой, начинается спрыскивание, машут в лицо платком. Муж берет жену в охапку и, внеся ее в комнату, бережно кладет на диван. Ему попадают носком туфли по носу.
– Друг мой, успокойся! Ну приди в себя, – умоляет он. – Я на все согласен. Пусть будет, что маменька и протопоп умнее меня. Открой глазки, я тебе сегодня за это десять горшков резеды и десять горшков левкоя куплю.
– Что мне резеда и левкой, коли вы тиран бесчувственный… – шепчет, не открывая глаз, жена.
– Ну, кроме цветов, я тебе то бирюзовое колечко подарю, что ты хотела.
Жена открывавает глаза.
– А лососина как же? – спрашивает она.
– Да что лососина! Черт с ней! – досадует муж. – Или вот что мы сделаем: одну половину сварим, а другую изжарим.
– Ну хорошо. Видишь, какая я уступчивая, Вкусняш.
– Знаю, знаю, Вкусняшечка! Ты ангел! Степанида! Степанида! – кричит муж.
Но в кухне раздаются возгласы:
– Ах ты, мерзавка! Ах ты, подлая! Ну что я теперь буду делать! Барин, барыня, простите! Ей-богу, я не виновата!
– Что там у тебя, дура! Чего ты?
Супруги выбегают в кухню. Кухарка стоит на подъезде и ахает.
– Извольте посмотреть! Пока мы с вами барыню-то прыскали, кошка забралась в кухню и схватила лососину. Вон она ее под кустом ест.
– Так чего ты стоишь, как истукан! Отними скорей! Можно обмыть и все-таки съесть! – кричит муж.
Кухарка бросается к кошке с лососиной, но ее предупреждает дворовая собака. Она наскакивает на кошку, вырывает у нее лососину и убегает с куском.
Картина.
Перед отъездом с дачи
Темный августовский вечер. Около одной из дач, на помосте, перекинутом через канавку, собралась прислуга. Время от времени вспыхивает красный огонек папиросы и освещает мужские и женские лица. Кучер заиграл на гармонии и запел:
Ходи руки, ходи ноги,
Баба пляшет на дороге,
Платочком вертит!
– Ну, завели канитель! Только тоску наводите. Уж ежели тальянской музыки не знаете, то лучше бросить! – замечает горничная.
Кучер обижается и умолкает.
– А вот я у мамзели на фортупьяне для вас учиться начну, – говорит он. – Вишь какая новгородская тальянка выискалась!
– Да полноте вам! Бросьте! – останавливает лакей. – Вы когда в город-то оглобли поворачиваете? – спрашивает он.
– А пес его знает! Еще вчера три куля овса к нам привезли. Долги его уж очень забодали. Теперича в мясной на книжку, в зеленной на книжку, а разносчики так-так поутру у калитки его и караулят. Словно кошки мясника, прости господи.
