Слушая шум волн за бортом, Дэниэл отвернулся к стене и подложил пострадавшую руку под голову: так можно было бы заглушить боль, которая – он знал – придет ночью. Но сейчас ему казалось, что это глупости по сравнению с тем, что переживают другие. Он знал, что существует другая боль, которая гораздо хуже и страшнее физической: бывает такая, что навалится и терзает, как дикий зверь, а бывает маленькая, как назойливое насекомое, но от нее так просто не отделаешься, и она станет мучить, грызть, медленно съедать изнутри. Дэниэл видел маму, разбитую горем после смерти дяди Дерека. Изо дня в день видел Уолтера: не представлял себе, что могло произойти в его жизни, но понимал, что эти нарочитые суровость и холодность только скрывают глубоко раненную душу: пороки всегда обнажаются от боли, когда не остается другой защиты, кроме нападения. Теперь он еще и увидел Марту. Наверняка эта девушка никогда больше не будет прежней.
Уже почти засыпая, Дэниэл сунул руку под сложенную вчетверо меховую куртку, служившую ему подушкой, и извлек из-под нее потертый и пожелтевший обрывок бумаги. Записка дяди, зачитанная едва ли не до дыр, послушно легла в ладонь. Ничего не изменилось за день, никаких чудес не произошло: по-прежнему несколько слов оставались непонятными витиеватыми иероглифами. Один, самый красивый, был похож на тонкий круг, обвитый веточками лавра, но Дэниэл не знал, что это за буква, не мог расшифровать послание. Каждую ночь прятал записку в куртке, наивно надеясь, что однажды странные буквы сложатся в простые и понятные слова. Сейчас, в море, ему казалось возможным все.
Взволнованный вчерашними событиями, Дэниэл уснул быстро и не маялся в ожидании утра, даже рука ночью не беспокоила – хотя в этом, вероятно, помогла изобретенная холодная повязка. Проснулся он немногим раньше первых склянок, вышел на палубу, облокотился на борт, вгляделся в голубое бескрайнее небо. Вдалеке оно сливалось с морем, и на месте их встречи образовалась бесконечная тонкая полоса. Высоко в небе, так, что приходилось запрокидывать голову и щуриться от солнца, замерли легкие перистые облака, словно быстрые мазки кисти художника. Дэниэл опустил взгляд: на море смотреть было гораздо приятнее. Оно сонно покачивалось за корпусом корабля, ласкалось волнами к обшивке бортов, шуршало по гладкому дереву. В глубине изредка мелькали темные черточки – стайки рыб.
За спиной послышались легкие шаги, тихий вздох, и кто-то встал рядом с юнгой, точно так же оперевшись на борт корабля. Дэниэлу даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Марта: легкий порыв ветерка повеял ее запахом – тонким ароматом хвои и мяты, уже смешавшимся с запахом моря.
– Не спится, боец? – усмехнулся Дэниэл, не поворачиваясь к девушке, чтобы ненароком не выдать свое волнение. – Доброе утро.
– Кому как, – буркнула Марта и поглубже завернулась в плащ, бывший ей очевидно не по размеру: наверняка отыскала в каюте Уолтера и взяла первый понравившийся – хозяйский.
– Ну как ты? – спросил юноша после некоторого время неловкого молчания и наконец посмотрел в ее сторону. Марта выглядела вполне живой и почти здоровой. Мертвенная бледность уступила место легкому румянцу, теперь ее можно было счесть симпатичной. В ответ на вопрос она только пожала плечами.
– Ты раньше была в море? – разговор явно не клеился, и Дэниэл пытался хоть как-то его разжечь.
– Была, а что?
Нельзя было не признать, что свою роль Марта играла превосходно. Только приложив некоторые усилия, можно было отличить девушку, коротко стриженную, облаченную в мужской плащ и длинные серые штаны, от парня. Правда, сейчас притворяться ей нужды не было.
– Да это я так, – настала его очередь смущенно улыбаться. – Просто спросил. А томало ли, качка, морская болезнь, а вдруг ты боишься…
– Ничего я не боюсь! – щеки Марты вспыхнули. Дэниэл на мгновение представил, как, будь они давно знакомы, он бы притянул ее к себе и обнял, успокаивая, но он тут же отогнал эту робкую, застенчивую мысль и только положил руку на плечо девушке.
– Я верю. Но ты, скорее всего, не была в шторме, не видела пиратов… Одна девушка, похожая на тебя, всего этого очень боится.
– Мне все равно!
Дэниэл отвернулся к морю и негромко пробормотал:
– Прости. Я подумал… об этой девушке. Она… почти твоя копия. У нее такие же темные глаза, – продолжал фантазировать юнга, – и веснушки тоже такие…
Марта нахмурилась. Ее тонкие пальчики пробежались по щекам, чуть касаясь тех самых веснушек. Ловко заправили за ухо выбившуюся из челки короткую прядь. Тронули ямочку между хрупкими ключицами, поспешно застегнули верхнюю пуговку на рубашке. Дэниэл успел заметить, как самую малость покраснели ее щеки, когда он заговорил о воображаемой девушке.
Марта ничего не ответила, резко развернулась и почти бегом спустилась в каюту. Рассвет только занимался, облака слегка порозовели, было еще очень рано. Дэниэл зевнул, вскарабкался невысоко на ванты бизань-мачты: оттуда открывался красивый вид, не занавешенный парусами.
"Исида" уже просыпалась. С носа баркентины уже слышался густой, тягучий бас рулевого, скрип снастей, звон первых склянок. Сонные матросы выбрались на верхнюю часть палубы. Дэниэл нехотя спрыгнул с лестницы и вразвалку пошел в маленький кладовой отсек в трюме: каждое утро ознаменовывалось огромным тяжелым ведром с водой и щетками – драить палубу.
Марта вернулась в каюту врача, тихонько притворила дверь люка, сбросила плащ и забралась на постель, привинченную к стене. Уолтер уже не спал: разбирал дорожную сумку, в которой царил подозрительно идеальный порядок и без того. Склянки, пузырьки темного стекла, порошки в туго затянутых кожаных мешочках, там были даже маленькие стеклянные банки с сухоцветами и травами. Согревающая настойка из сока алоэ и масла лаванды стояла в темной склянке на низкой полочке, пристроенной к постели.
– Простите меня, – тихо сказала Марта, не глядя на доктора. – Я вчера была очень напугана и вела себя… неправильно.
Теперь ее речь была спокойной, красивой, слова казались подобранными специально. Уолтер на мгновение повернулся, нахмурился, окинул взглядом ее погрустневшее личико и сжавшуюся от холода фигурку.
– Иногда излить кому-нибудь душу необходимо, – так же негромко отозвался он. – Все, что было в этой каюте, останется в этой каюте.
И разговор сам собой растаял, будто забылся, но на самом деле крепко засел в памяти у обоих. Доктор вновь принялся за дело: продолжал наводить порядок в вещах. Марта подтянула колени к груди, положила на них подбородок и стала следить за его неторопливыми, размеренными движениями.
– Уже прогулялась? Значит, жить будешь, – констатировал Уолтер без тени улыбки. Марта решила не отвечать, только поглубже завернулась в одеяло и села, прислонившись спиной к стене. То ли качка тому виной, то ли вчерашняя слабость еще давала о себе знать: немного водило из стороны в сторону и подташнивало, но это вполне можно было терпеть, главное – не выдать себя, не выдать, что она совсем не знакома с морем, что моряк и путешественник из нее совершенно никудышный.
– Поворачивайся, принцесса, и снимай рубаху, – проворчал Уолтер. На чистый, белоснежный отрез ткани вылил несколько капель из темного пузырька, смешал с измельченными листьями тысячелистника. Марта незаметно поморщилась: если ее лечили дома, то это всегда были врачи с какими-то особенными средствами, уж точно не найденными и собранными у ближайшего ручья.
Марта наконец справилась с мелкими пуговками рубашки, которая была ей явно не по размеру, и развернулась к нему спиной. Сильными, ловкими пальцами он развернул повязку, завязанную небольшим узелком на спине девушки. Несмотря на то, что соленая морская вода быстро остановила кровь, но не обработала рану сразу так, как следовало, гноя на ней и вокруг нее не было, а это значило, что заживление пройдет гораздо быстрее и легче. Уолтер сменил повязку на длинный отрез ткани, смоченный настоем из трав, и обернул поверх нее еще один сухой лоскут. Марта тихо застонала: настойка сильно щипала поврежденное место.
– Тише, принцесса, – сурово нахмурился он. – Это разве больно? А когда ранили, не больней было? А когда в море воды наглоталась вчера?
Марта засопела и, смущенно отвернувшись, стала натягивать рубашку. К ее большому облегчению в каюте отыскалась старая, но вполне чистая сорочка, и ей больше не было нужды стесняться.
– Погоди, – доктор перехватил рукав рубашки. – Сейчас форму дам. Представиться капитану надо, а то ты у нас вроде как контрабанда.
Девушка хихикнула. Уолтер, насвистывая себе под нос незамысловатый мотив, чуть ли не с головой нырнул в кучу сваленной прямо на пол одежды и вскоре извлек оттуда почти чистую льняную рубаху с тесемками, серые штаны, суженные книзу, пару ботинок из плотной парусины и черный простой камзол без рукавов. Все это оказалось худенькой Марте не по размеру, особенно мужские ботинки, но одежду она решила подшить, а дело с обувкой решалось парой лишних тканевых обмоток вокруг ступней. Заглянув в маленький осколок зеркала, предложенный ей Уолтером, Марта увидела там отражение маленького бледного юнги со вздернутым веснушчатым носиком и неаккуратной стрижкой.
– Что ж, можем идти, – Уолтер приоткрыл перед ней люк. Конечно, каждому полагалось открывать и закрывать двери самому, но лекарь все-таки помнил, что перед ним девчонка. Он пропустил ее вперед и указал рукой на капитанский мостик:
– Нам туда.
Янис Джон Миллс, капитан баркентины "Исида", стоял на мостике, смотрел в пустоту и курил. Он был еще достаточно молод, принял командование сразу после того, как его отец, Джон Рональд Миллс, решил уйти. На "Исиде" к нему давно привыкли, и сомнений в том, что капитан из него будет хорошим, не было. Янис был спокойным и сдержанным, несколько скрытным и замкнутым, но справедливым. Красотой его Светлейшие тоже не обделили: высокий, статный мужчина с ровным южным загаром, глубоким, пристальным взглядом, мягкими черными локонами, черточками бакенбард на скулах и аккуратной полоской усов над тонкими губами, в свои тридцать пять витков капитан Миллс покорял сердца городских красоток из любой страны, в какую только заходило его судно, даже повязка на левом сильно косящем глазу не портила его. Но любви, вечной и чистой, он не знал, на знаки внимания не реагировал, понравившейся девушке не мог предложить ничего большего, чем одна-другая встреча, и оттого серые глаза часто казались печальными и задумчивыми, а высокий загорелый лоб иногда пересекала суровая морщина.
Робея, Марта поднялась на несколько ступеней на нос корабля и в нерешительности замерла перед капитаном. Он знал, что произошло вчера на судне, но спасенную девушку еще не видел, и она поняла, что это ее единственный шанс: либо остаться здесь, в безопасности и с людьми, либо оказаться в первом же порту, в самом пекле разгоревшейся войны.
Капитан выпустил в безоблачное небо несколько колечек дыма, убрал трубку и, чуть наклонив голову набок, придирчиво оглядел Марту. Та взволнованно следила за выражением его неприкрытого повязкой глаза: удивление? Недоумение? Недоверие? Но нет. Янис многозначительно хмыкнул и обратился к доктору:
– Объясните, Уолтер.
– Это та самая девочка, которую вчера вытащили наши ребята из воды, – негромко, будто нехотя отозвался Уолтер. – Ну, представься!
– Меня зовут Маргарет, лорд… – Марта запнулась и подняла взгляд, не зная, как обратиться к капитану.
– Это ты дельфинам в море расскажи, – отрезал тот, резким жестом поправив повязку. – Не надо мне врать. Хольм, оставьте нас, мы поговорим наедине.
При этих его словах Марта вздрогнула и бросила встревоженный взгляд на своего спутника, но он молча поклонился и, не оглядываясь, спустился на нижнюю палубу.
Глава 3 Капитан Миллс
Марта осталась лицом к лицу с капитаном и отступила чуть назад. Еще шаг. И еще. И еще один. И вдруг сильная, крепкая рука капитана обхватила за пояс и резко дернула вперед. Они оказались в непосредственной близости друг от друга. Девушка уперлась обеими ладонями ему в грудь, но между их лицами все равно остались считанные дюймы.
– Там борт, глупая, – прошептал он прямо ей на ухо. – Оступишься и опрокинешься назад.
Марта не могла оторвать взгляда от его лица. Янис смотрел на нее хмуро и пронзительно, словно старался разглядеть ее душу. Девушке вдруг показалось, что одним глазом он видит больше, чем обыкновенные люди – двумя.
– Маргарет, значит? – все так же обжигающе близко прошептал он, наклонившись к ее лицу. – Простолюдинка-сирота, спасенная у берегов Эйденхилля?
Он сжал ее плечи сильнее. Девушка хотела гордо и дерзко ответить, но взгляд капитана словно отобрал волю, и вместо заранее обдуманных слов вырвался только жалкий вздох.
– Янис, – бессильно прошептала она. – Вы…
Пальцы капитана прикоснулись к подбородку, заставили чуть запрокинуть голову. Янис стянул повязку; левый его глаз сильно косил и смотрел будто бы в другую сторону. А Марта так и не смогла перестать смотреть ему в глаза. Серые, как небо перед грозой, прозрачные, как два горных озера, как…
– Я, – так же тихо сказал он. – Ну наконец-то. Узнала.
Они крепко обнялись. Впервые за много минувших дней девушка счастливо улыбнулась, прильнув к его груди и уткнувшись в бархатный камзол. Наконец он отстранил ее и, взяв за локти, снова взглянул в лицо, словно отыскивая перемены и отпечатки пережитого. Он хорошо знал семью Браунов, много лет назад, в мирное время, когда Марта была еще ребенком, он не раз приезжал уладить торговые дела с ее отцом. Однако оставшееся время дня рассказывал ей сказки о русалках и сиренах, катал верхом во всю прыть, стойко терпел цветы в густых черных волосах и, как ни утомляла его веселая и избалованная девчонка, прощался всегда с сожалением.
– О Светлейшие! – в порыве Марта схватила его за руку. – Как я рада!
– Я рад, что ты жива, – коротко ответил Янис. – Но есть некоторые обстоятельства, которые я должен объяснить.
Ее глаза сияли, и Дэниэл, отвлекшись от своих канатов, снизу заметил, как радостно она улыбается впервые за все время на борту “Исиды”, как осторожно и почти ласково капитан придерживает ее за плечо. Укол глубоко внутри… Неужели ревность? Только этого и не хватало! Дэниэл сердито пнул ногой бухту и снова принялся развязывать огромный булинь.
Тем временем капитан крепко взял девушку за руку, они вместе спустились с лестницы и вошли в большую каюту, располагавшуюся между двумя лестницами прямо под мостиком. Марта осмотрелась и завороженно ахнула. Не зря говорили, что баркентина "Исида" – одна из самых лучших торговых шхун. Обстановка в каюте располагала расслабиться, беседовать спокойно за чашечкой травяного отвара или чего-нибудь покрепче. У стены стоял обитый темно-синим бархатом диван с разбросанными по нему подушками, расшитыми серебром. Посередине – накрытый огромной потертой картой широкий дубовый стол в окружении стульев с высокими резными спинками, на полу – пушистый ковер с восточным узором. Край его был испачкан несколькими темными пятнами. Марта поняла: пятна крови. Быть может, Янис Миллс уже не замечал таких мелочей, а ей вдруг стало больно, словно острие раскаленного клинка коснулось груди. Слишком свежи были воспоминания, слишком страшны ночные кошмары. Она уже знала, что в жизни бывают такие минуты, которые невольно врезаются в память и прячутся на ее задворках, возвращаясь лишь тогда, когда и без них надежды не остается совсем.
– Проходи, не бойся, – капитан сделал приглашающий жест и вошел сам, скинул плащ и сел на диван. Пол под ногами покачивался. Девушка несмело подошла к одному стулу и села напротив, прямая, как струна, сцепив руки на коленях и прикусив губу изнутри. Она всегда кусала губы, если волновалась. Всегда надеялась одной болью заглушить другую, впрочем, всегда безуспешно.
– Послушай меня, Марта, – он доверительно наклонился немного вперед и, прищурившись, стал смотреть в сторону, сквозь свою собеседницу, отчего Марте стало легче: вынести сурового и пристального взгляда она больше не смогла бы. – Конечно, это хорошо, что судьба снова свела нас. Но есть и плохие новости. Ты наверняка слышала о том, что женщина на корабле – значит, быть беде. И эта поговорка не о том, что прекрасная леди может своей тайной силой утопить корабль или навлечь на него опасность. Все гораздо прозаичнее… Ты же знаешь, все мы – люди. И я, и мои матросы, которые не видят женщин пол-витка, а кто и дольше. И если за себя я отвечаю, то за них – увы, не всегда. Даже если возьму с них клятву не подходить к тебе ближе вытянутой руки, не смогу проследить за ее исполнением. Ты можешь серьезно пострадать. Не все такие благородные и честные, как наш юнга. А то, что ты не из простых – извини, но хорошенькой и благовоспитанной леди слишком трудно скрываться таким образом. Все быстро узнают тебя настоящую, и я не удивлюсь, если захотят… присвоить.
Марта тихо охнула, прижала ладони к вспыхнувшим щекам. От себя самого и от других людей никуда не сбежишь. Везде они одинаковые, их натура столетиями не меняется, а значит, нельзя терять бдительность. Девушка вскочила со своего места. Корабль качнуло на волнах, она не устояла на ногах, сунулась носом вперед, но Янис подхватил ее и поднялся сам.
– Но вы… – прошептала Марта, на миг задохнувшись, – вы же можете им сказать? Предупредить, запретить…
Янис нахмурился, отвернулся, выбил трубку в пепельницу. Серое небо его глаз подернулось грозовыми тучами, и девушке стало холодно от этого взгляда. Она зябко поежилась, обхватила себя руками за худенькие острые плечи.
– Боюсь, что нет, Марта. Мужчины по натуре собственники и охотники. В том числе, если они давно и счастливо влюблены или даже женаты, они всегда смотрят на других девушек. И порой не только смотрят… Впрочем, есть один выход: высадить тебя в порту, и тогда наши пути навсегда разойдутся.
Еще одна волна, на этот раз более сильная, ударилась о борт корабля, шипя и пенясь. Девушка вдруг упала перед капитаном на колени, умоляюще сложив руки на груди. Перед глазами сразу пронеслись мгновения минувших дней войны. Совсем немного, но ей хватило на всю жизнь. И не остаться на корабле означало снова ступить на эту тропу в неизвестность, опаленную огнем. Слезы брызнули из глаз и предательски потекли по щекам, голос отчаянно задрожал.
– Не оставляйте меня, не оставляйте, прошу! Я до конца плавания буду притворяться, как смогу! Не оставляйте! Я буду работать! Сама сумею за себя постоять!
Капитан горько усмехнулся и покачал головой. Сама сумеет, как же… У южан нравы дерзкие и горячие, против них идти – жизни не ценить. И эта девочка не знает, какой жребий сама готовит себе, не столько на борту "Исиды", сколько оставаясь с ним рядом вообще.
В памяти тут же всплыла одна ночь, последняя ночь, которую он провел на родных берегах Стоуншира. Никто, кроме троих человек, не знал о том, что она вообще была. Это тайна – тайна его, тайна графини Дианы, тайна подкупленного стражника, что охранял ее покои тогда. Янис не возвращался домой уже почти семь лун, больше, чем пол-витка. Портрет Дианы всегда лежал у него в нагрудном кармане, и он его доставал перед сном, любовался, вспоминая, как когда-то они точно так же лежали рядом, и он гладил длинный водопад тугих черных локонов, прикасался к бледной бархатной коже, перебирал тонкие, унизанные золотом и драгоценностями пальцы. Диана была с самого детства обручена с графом, поэтому другие мужчины не имели никакого права даже заглядываться на нее, но Янис Миллс не был бы капитаном "Исиды", если бы свято соблюдал все обычаи и законы. Диана была его женщиной. И они в молодости поклялись под луной, что будут верны друг другу до тех пор, пока кто-либо не нарушит данное слово.
А потом благородной мире Диане исполнилось девятнадцать, и родители выдали ее замуж в отсутствие капитана. Янис был далеко, сделать ничего не смог, а когда вернулся, его Дианы уже не было. Была мира Ринальде, графиня Деншилльская. И Янис, узнав об этом, был вне себя от горя и досады. Он всю жизнь посвятил ей, обещал, что они будут вместе, когда он вернется, но Диана промолчала о том, что родители обещали ее руку графу уже тогда, когда она была совсем малышкой. Правда, теперь граф стал уже немолод, а повторно, после его смерти, графиня выйти замуж все равно бы не смогла. И несмотря на то, что Диана со слезами клялась, что ее сердце принадлежит одному только Янису, он не смог сразу принять этого. Снова ушел в плавание, снова промучился целый лишний виток, а по возвращении, махнув рукой на все обычаи и законы графства, пришел к своей Диане, забрался через окно в опочивальню по плющу и колючей розе, сунул стражнику мешочек золотых монет и остался с любимой до утра.
Долгое время все его мысли были заняты одной только мирой Дианой Ринальде. Стоило ему закрыть глаза и вспомнить о ней, как перед внутренним взглядом вставали мелкие черные кудряшки, окутывавшие всю хрупкую фигурку до пояса, огромные черные глаза, в глубине которых можно было утонуть, светлая нежная кожа, не знавшая загара под плотной вуалью, мягкий контур пухлых губ, широкая сверкающая улыбка. И если сперва Янис не мог и не хотел забывать, то позже наоборот старался стереть из памяти все, связанное с графиней. К тому же это освобождало его от насмешек и иронии от матросов: они не знали, что капитан все это время был верен одной, они видели, как в трактирах и на постоялых дворах вокруг него вились стайки девушек, как с некоторыми он и сам уходил куда-то, улыбался им, щуря не прикрытый повязкой глаз, и казалось, что капитан вполне доволен жизнью, счастлив и беспечен. Правда, некоторые все же догадывались, что это было лишь попыткой уйти от мучительно обжигающей собственной памяти.
А сейчас перед ним на коленях стояла девушка, которую он знал с пеленок, любил, как младшую сестру, и никогда не забывал. Она не знала, как он тревожился весь вечер и всю ночь из-за нее. Не знала, что он был готов сам броситься на палубу и чем угодно пытаться привести ее в чувства, что он тоже ждал этого разговора, но не рассчитывал, что она окажется такой упорной… и уже такой взрослой и самостоятельной.
– Встань, – тихо сказал Янис и сам поднял Марту, придерживая за локти. – Ну, тихо, тихо, успокойся. Никто тебя одну не оставит. Живые мы все-таки, не пустые дубовые бочонки. Вокруг все уже так накалилось, что не сегодня-завтра полыхнет. Люди воюют с людьми, как будто кто-то из них лучше другого… Кому-то сила и власть, а кому-то – горе и смерть. Давай договоримся, Марта. Ты пока что останешься в моей команде. Будешь носить форму, помогать юнге и учиться вместе с ним. Никем другим притворяться не надо: рано или поздно обман раскроется, и тогда будет хуже. А когда мы придем в Деншилль, я отвезу тебя к своим родителям. Поживешь с ними, пока не кончится война. Там будет видно.
– Но ведь вы сами сказали, что присутствие женщины на судне приведет к… печальным последствиям?
– Погорячился. Ты пока еще маленькая женщина, – капитан улыбнулся. – А мои матросы – не пираты, чтобы кидаться на легкую добычу. Просто я предупреждаю об осторожности. Ну а если ты подружишься с юнгой, он для тебя хоть звезду с неба снимет, характер такой. О защите можно и не говорить.
Марта наклонила голову и с благодарностью поцеловала его руку. Янис невольно вздрогнул от невесомого прикосновения ее прохладных губ.
– Вот это лучше брось, – сказал он, осторожно высвободив ладонь. – Ты мне ничем не обязана.
Девушка еще раз шепотом поблагодарила, но он ее уже не слушал, взял за плечи и слегка подтолкнул к выходу.
– Ну, иди. У меня еще дел до заката. Первая работа тебе – драить палубу вместе с Дэниэлом. Заодно и поговорите.
Выходя из каюты капитана, Марта поспешно размазала слезы по щекам, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась принять спокойное и дружелюбное выражение лица. Кто знает, как и с кем придется говорить в следующий раз, и каким окажется этот юнга? Она уже успела заметить, что люди на корабле были совершенно разными, несмотря на то, что слаженно и вполне дружно работали в одной команде. Доктор Уолтер – суровый и угрюмый, как лорд Мэнор, друг отца. Марта со смущением вспомнила, как вчера перед сном сгоряча выпалила ему все о том, что с ней произошло тогда, на берегу, а он внимательно выслушал ее и успокоил, когда она заплакала.
Капитан… Янис Миллс, какое знакомое и в то же время какое далекое имя! Он напомнил ей о тихом, мирном детстве, о старших друзьях, о заморских безделушках и украшениях, о шелковых и парчовых нарядах, богатых застольях, любимых родителях. Янис действительно приезжал к ним, правда, очень давно, когда ей самой не было и шести витков. Конечно, она его помнила плохо. Но эти серые глаза, один из которых закрывала повязка, этот приятный, с легкой хрипотцой голос, сильные руки и запах вина и моря, всюду сопровождавший его, забыть Марта не могла. С ним так хорошо и спокойно, Марта чувствовала себя в безопасности, но понимала, что все время это продолжаться не может. К тому же у капитана давно своя жизнь, в которой с трудом нашлось крохотное местечко для нее.
И юнга… Марта не помнила, как его зовут. То ли он не представился, то ли она пропустила мимо ушей. Красивый мальчишка, темноволосый и темноглазый, с широкой добродушной улыбкой и очаровательными ямочками на щеках. Марта бы наверняка не осталась к нему равнодушной, будь они не здесь и не сейчас, а где-то в мирные дни, на родной земле, и… не будь рядом Яниса. Не думать о нем она просто не могла, а те мысли, которые незаметно проскальзывали, она отчаянно гнала прочь.
– О чем задумалась?
Знакомый голос вернул ее на землю. Марта фыркнула и тряхнула головой. Вот еще, нашла, о чем думать и мечтать! Ей бы выжить в этом пекле, а она о любви грезит. Да и какая ей сейчас любовь, когда она для всех – безродная сирота?
– Капитан велел тебе помочь, – хмуро ответила Марта. – Полы мыть… то есть палубу.
– Проще простого, – юнга сверкнул белозубой улыбкой и сунул нежданному "помощнику" в руки мокрую тряпку. Оглядевшись, Марта поняла, что стоит почти по щиколотку в воде.
– Разуйся, тут не холодно, – добавил парень. – И ведро опрокинь прямо сюда, не то до утра провозишься. А я сейчас еще одно принесу.
Марта неловко отжала тряпку, мокрую и грязную, и поморщилась. Как-то унизительно – стоять здесь на глазах у всех и ползать на четвереньках по нагретой солнцем палубе, оттирая от соленых и грязных разводов темные доски. Дома никогда не приходилось работать по хозяйству. Холодная и мутная вода потекла по рукам на пол. К тому времени уже вернулся юнга. Они остановились друг напротив друга: хмурая и недовольная Марта и он, все такой же неизменно красивый и улыбающийся, босой, с растрепанными темно-русыми волосами, лихо подхваченными черной банданой, темными крапинками в зеленых глазах.
– Сними ботинки, – терпеливо повторил юнга. – Если вдруг, не дай Светлейший, ты упадешь в море, обувь станет первым, что потащит тебя на дно.
И пока она разувалась, он сам опрокинул на палубу оба ведра и, стараясь не смотреть в сторону девушки, начал ожесточенно тереть свой выбранный "уголок". Глядя на него, Марта делала все то же самое и спустя некоторое время поняла, что хотя и ноги гудят с непривычки, и спина не так-то просто разгибается, она все-таки на что-то способна.
– Как тебя зовут? – наконец решилась заговорить она после долгих минут работы в молчании. Вдалеке перекликались чайки, солнце палило нещадно, волосы курчавились от влаги и прилипали завитками ко лбу и к шее. Юнга тоже то и дело смахивал локтем со лба отросшие пряди и тихо ругался.
– Меня? – он на мгновение обернулся, приподнял одну бровь, будто не расслышал вопроса. – Дэниэл. Можно просто Дэн. Ох, Маргарет, что же ты делаешь?
Неожиданно Дэниэл отложил в сторону свою тряпку, подошел к Марте, положил руки поверх ее хрупких ладоней. Девушка невольно вздрогнула, но тут же одернула себя.
– Так не отмоешь, а только напачкаешь, – усмехнулся Дэниэл. – Воду нужно как бы сгребать к себе, а потом выжимать тряпку. Давай покажу.
Они вместе нагнулись, и руками Марты юнга с силой провел по широкой начищенной воском доске. Грязные струйки воды побежали в разные стороны, но он ловко собрал их так, что не осталось ни капли, и Марта выжала воду в ведро.
– Легко?
Дэниэл снова улыбнулся. На щеках появились очаровательные ямочки. Марта на мгновение подняла взгляд и кивнула, быстро опустив ресницы. Что-то будто бы обожгло Дэниэла изнутри, когда их глаза встретились, и он, изо всех сил сдерживая этот жар внутри себя, крепко сжал губы и снова наклонился над палубой.
Глава 4 Будем друзьями?
К счастью Марты, перед всей командой ее представлять не стали: впечатлений и без того хватило на ближайшие дни. С юнгой она так и не поговорила: оба ужасно смущались друг перед другом и не могли ни о чем разговаривать. Впрочем, девушка подумала, что это и к лучшему: и он не будет ее расспрашивать о прошлом, и она пока не готова принять и выслушать рассказы о чьей-то жизни.
Однако на этом ничего не закончилось. Когда прозвенели последние дневные склянки, по которым вахта сменялась на ночную, все, кто работал днем, разбрелись по каютам, а Марта осталась одна. Хотела было идти обратно, к Уолтеру, в каюте у которого провела минувшую ночь, но он велел идти к квартирмейстеру Райану и попросить себе личное место для ночлега.
