Омо летел все быстрее, ему больше не надо было лавировать среди стволов. Пожалуй, на такой высокой скорости к ночи мы достигнем самого подножья горы.
…Он…
…Преследователь даже со своей сверхскоростью, которой славился в рядах ордена Пресветлого, еле поспевал за шустрым омо. Компания направлялась к подгорному городу Вуно.
Гномий город разбился у подножья Самоцветной горы. В недрах пещер велась добыча драгоценных камней. И, конечно же, гномы первые обосновались в этом месте. А виной всему расовый дар – поиск сокровищ, богатств, золота и других драгоценностей. Гномий народ может ощущать залежи пород или жил на многие земли, чем и славились. Трудолюбивые, упертые, низкорослые, но крепкие, и любящие золото, как никто. И что же будет делать в этом городе мать – колдунья с дочерью верхом на омо без единой золотой монетки?
Он помнил, что командир боевой четверки ждет от него еще одного вестника. Отстав немного от омо, он сотворил между ладоней льющейся золотой силой хищную птицу. Она вспорхнула вместе с докладом о точке, куда вела путь темная одаренная. Несмотря на внутренние колебания, он сделал то, что был должен. Набрав скорость, он продолжил преследование, от чего-то недовольный своим поступком…
…Она…
…Светило принялось неуклонно приближаться к горизонту. Впереди начали постепенно загораться огни небольшого города, расположившегося у подножья горы. Неужели спаситель привел нас к людям? – стоило держаться подальше от прямоходящих… Прикоснувшись палочкой к розовой макушке, я попыталась уточнить степень опасности. Умный омо намекнул мне на ответственность за молодое потомство, которому не стоило долго питаться природным подношением, заверив, что сам будет пастись неподалеку и при малейшей угрозе снова откликнется на мой призыв. В город вместе с нами он не полетит – пахнет плохо.
Что ж, хорошо, придется импровизировать.
К городу мы добрались, когда уже стемнело. С исчезновением дневного светила город ожил, забурлил и зашумел, повсюду слышался смех и разговоры. Омо оставил нас на некотором расстоянии от поселения, а затем мы направились знакомиться с первыми людьми в этом мире. Явно нетемными ведьмами и ведьмаками. С ними первая встреча не сказать, что удалась. От самого города веяло пивом, камнем и железом: не отталкивающий набор, будто работящий.
Взяв Соню за ладонь, мы прошли мимо привратника и вошли в город под названием Вуно, о чем гласил опознавательный столб.
Глава 2
…Где-то среди дорог…
…Хищная птица спланировала на золотистый наруч вытянутой руки беловолосого наездника на дикой кошке, единственного из троих всадников, не скрывающего своего лица. Стоило коршуну коснуться получателя известия, как она засветилась будто из солнечного света и растворилась.
На лице длинноволосого белого командира возникла лишь тень удовлетворенной ухмылки после полученного донесения. Подав знак двоим сослуживцам, они двинулись в дорогу, уже зная координаты. Все трое служителей ордена предвкушали скорую расправу над коварным порождением темной стороны их извечного врага…
…Город Вуно. Она…
…Вместе с дочерью мы аккуратно и незаметно рассматривали дома и окружение. С первым же шагом стало понятно, что не к людям мы явились. Основное население оказалось гномами – коренастые, невысокие старатели. В нашем мире гномья раса считалась исчезнувшей, но память о них сохранилась и по сей день в летописях и сказаниях. У нас их описывали как нагловатых, упертых, алчных, низкорослых, безумно трудолюбивых, но вполне добрых ребят.
– Мам, это кто? – спросила меня Соня еле слышно.
– Давай так – как только мы найдем место ночлега, я все-все расскажу.
Получив в ответ согласный кивок, я начала искать то, что могло бы нам помочь, вернее – кого! Пока дочь с любопытством смотрела по сторонам, я крепко держала ее за руку.
Вуно оказался типичным промысловым городом. А судя по киркам, молотам и другим инструментам, оставленным у входа в трактиры, большинство жителей занимались горным делом. Дома были каменные, надежные, максимум в два этажа, а крыши металлические и натертые до сияющего блеска. Даже в ночи при свете фонарей они блестели, отражая искусственный свет, который был явно магического происхождения.
Но мне необходим был постой, и я старательно заглядывала в окна, а именно в немноголюдные дома, где я могла бы быть полезной в обмен на горячую еду и ночлег, а если повезет, то и ванну.
Там, где толпой стояли гномы и пару людей, судя по росту, мы проходили мимо, стараясь не привлекать лишнего внимания. Темный дар не мог помочь в такой ситуации, и я полагалась на свою ведьмовскую интуицию и наблюдательность.
В одном, с виду пустующем доме я почувствовала слишком много злобы, что заставило убежать на другую улицу: такому хозяину заглядывать в окна опасно. От другого, маленького, совсем крошечного жилого домика веяло очень нежным и тихим счастьем. В потертом окошке мне удалось разглядеть новорожденного малыша у счастливой пары гномов. Здесь просить помощь не стоило. Несмотря на добрые сердца молодых родителей и их дитя, сейчас было время только для них троих. А мы поищем еще.
Дом, который я в итоге выбрала, источал грусть и застарелую тоску. Жилище было добротное, чистое и ухоженное. Всего на один этаж, но старое и ветхое. Хозяин явно любил свой дом и берег его по мере своих сил. Но их осталось не так много, как ему хотелось бы. Поэтому именно в эту резную деревянную дверь я звонко постучала.
Открыли нам не сразу. Пришлось стучать несколько раз и еще немного. Я была настойчива и уверенна, что в этом доме нам ничего не грозило и что нам окажут необходимую помощь. Дверь, наконец, отварилась, на щелочку, в которую пролезла железная слуховая труба, а уже потом из-за двери донесся приглушенный старческий голос:
– Чего надобно, детки?
– Я уже почти взрослая! – воскликнула Соня, очень уставшая после дороги, раз не сумела промолчать на провокационное заявление старика.
Недоверчивый хозяин рассмеялся и открыл полностью дверь, со словами:
– Дай-ка погляжу на почти взрослую и разговорчивую.
Перед нами показался седовласый и седобородый гном. Повышенная волосатость была заплетена в тугие косы. Одет он был в простую залатанную, но чистую рубашку, в широкие штаны и шерстяные тапочки с забавными помпонами. Ростом он был примерно с мою дочь. С мутноватыми от старости глазами, но все еще в крепком теле.
– Добрый вечер, Господин! – подала я голос.
Старик – гном долго не отвечал и пристально рассматривал меня и Соню. Затем крякнул как-то недовольно, но отошел с прохода, жестом разрешая войти в дом. Ничего и объяснять не пришлось. Он все прочитал по нашим лицам, этого оказалось пока достаточно.
– Спасибо. – сказали мы хором и прошли в дверь.
…Город Вуно. Он…
…На походе к гномьему городу действие зелья закончилось. И он решил больше не пользоваться драгоценным средством. В город зашел истинный служитель ордена в золотых доспехах, с желтыми горящими глазами (от переданной частички огня Пресветлого при посвящении в орден) в маске на нижнюю половину лица. Его непослушные кудряшки трепал вечерний ветер. Они мешали и норовили попасть в глаза.
Жители Вуно косились, шептались за его спиной: «Как же так?», «Служитель ордена явился!!! Неужели где-то темные колдуны затаились?», «Почему он один?». Такие и подобные речи доносились до его ушей. Жители могли быть спокойны. Судя по всему, та, которую он преследовал, не собиралась убивать и приносить в жертву всех направо и налево под тяжестью своего дара. Уже за это она заслуживала отсрочки от смертельной участи или же от заключения в тюрьме.
А если по совести, то она была достойна свободы, но не в его власти было решать это. Стоило доложить и объяснить все командиру своей боевой четверки во всех подробностях до того, как темная одаренная встретится с ними. Они уже совсем скоро прибудут в этот город. Не забыл он и про неучтенный улей, набитый колдунами, о котором упоминала девочка в своих рассказах, с ним тоже предстояло разобраться.
Вскоре служитель ордена добрался до скромной таверны. Она располагалась прямо напротив дома, в котором скрылась преследуемая им пара. Он оплатил маленькую одноместную комнату с отдельной ванной и с подходящим видом из окна, чтобы не пропустить, когда колдунья с дочерью выйдут. Не забыл попросить принести в номер и еды… много еды. Ему требовалось набраться сил и полностью восстановиться, пока подвернулась такая возможность.
В снятой комнате он сразу раздвинул пыльные заплатанные шторы, открывая себе обзор на тихую улицу, поставил стул напротив окна и сел, вытянув уставшие ноги, и принялся ждать…
…Она…
…Старик – гном провел нас через маленький, заставленный хламом из старых вещей, коридор на совсем крохотную кухню, такую же захламленную разномастной посудой всех расцветок и форм. Они заполняли все полки деревянных стеллажей, не оставив ни одного пустующего местечка.
Соня настороженно вертела головой, разглядывая обстановку. Моя интуиция была спокойна и не чувствовала какой-либо опасности. Я тихо шепнула дочери:
– Не бойся, все будет хорошо.
Хозяин дома велел нам сесть за стол. Я подвела Соню к круглому столу, накрытому белой, кружевной, чистой, но очень старой скатертью, о чем говорили неаккуратные заплатки и попытки зашить дыры неумелой рукой. Предложила сесть дочери на грубоватый стул из темного дерева и сама села на такой же, оставив одно – единственное громоздкое, но мягкое кресло для гостеприимного, молчаливого, старого хозяина.
Кресло явно было таким же древним, как и все вокруг. Когда-то в прошлом оно было красного цвета, но выцвело и потерлось под гнетом бытового использования. На его ткани красовалась россыпь прорех – нити не в состоянии удерживать полотно. Удивительным было то, что кресло еще не на помойке. Судя по ярким стежкам, которые держали жизнь и воспоминания в этом предмете, оно горячо любимо.
Седой гном поставил перед каждой из нас по миске густого супа. С виду определить, что это за суп, я не смогла, но аромат исходил приятный… очень приятный, особенно после того, как мы питались в лесу подножным кормом.
Я изо всех сил старалась не есть быстро и не набрасываться на блюдо, как зверь на кость, не показывать насколько мы все-таки были голодны. Но разве мог скрыть такое ребенок?
Соня быстро стучала ложкой по плошке, поглощала еду со смачными причмокиваниями. В конце и ложку облизала. А потерев набитый живот ладонью, с надеждой спросила у гнома, который все это время сидел в кресле и наблюдал за нами с теплой улыбкой:
– А можно добавки?
– Ась?! – переспросил он и подставил к уху слуховую трубу, – Повтори-ка, детушка.
– Можно добавки? – громче сказала Соня.
Гном улыбнулся шире, показывая нестройный ряд желтоватых зубов – осталось их у него не так много. Он налил ей в миску еще черпак… и мне тоже, не спрашивая.
Когда мы доели уже и добавку, гном предложил:
– Оставайтесь-ка у меня на ночь, дети. Пойдемте покажу, где «почти взрослую» положишь, и сама ляжешь.
Гостеприимный хозяин поднялся с кресла и, прихватив с собой глиняный графин и две глиняные кружки, направился к выходу из кухни. Мы проследовали за ним. Сытость и наполненность вызывали сонливость и приятную негу, это ли не счастье.
Гном достал ключ из своего кармана и отпер неприметную с первого взгляда дверь, за которой скрывалась девичья комната. Она оказалась нежной и светлой: с односпальной кроватью, маленьким окошком, с цветастыми шторами и с трюмо, на котором стояла большая несуразная поделка из глины, напоминающую собаку, но я была не уверенна. Ни одной лишний вещи не валялось. По слою пыли на поверхностях было понятно, что здесь давненько никого не было, что и подтвердил старик.
– Это спаленка дочки моей – Улья зовут. Да вот… значится… не живет теперь. Располагайтесь, – обвел он комнату широким жестом, – Ванная неподалеку, выйдешь в коридор: первая дверь – там помыться, а следующая дверь – в мою комнату ведет.
– Поняла, – ответила я, но дедушка – гном меня не услышал без слуховой трубы, и я дополнительно кивнула.
– Отдыхайте, – бросил он, но перед тем, как выйти из спальни дочери, прошептал мне еле слышно. – Как спать уложишь – приходи на кухню, ждать тебя буду.
Мне пришлось еще раз кивнуть.
Соня все это время рассматривала комнату, изучала пыльное покрывало, шторы на оконцах и даже залезла в первый ящик комода, в котором ожидаемо обнаружила пустоту.
Как только дверь за седым гномом закрылась, я обратилась к своему темному дару с помощью проводника. Очередной взмах руки – и мерцающие искры заполонили всю комнату и в считанные секунды избавили нас от застарелой пыли. Затем я открыла окошко, чтобы впустить свежий воздух, но и о безопасности не забыла. Еще один взмах палочкой – и перед окном выросла стена цветом моего дара, а после ее исчезновения осталась радужная пленка. Защита установлена, действие ее не настолько сильное, но длительное. Любое воздействие и попытку проникновения я сразу почувствую и смогу принять меры. Все первостепенные задачи были выполнены. Я преувеличенно бодро спросила у Сони:
– Ну что? Теперь мыться?
– Ура, – возгласила она и запрыгала на кроватке, – Нормальная ванная! Ура!!!
Пожалуй, Омо был больше прав, чем казалось поначалу.
…Он…
…Служанка, принесшая ему несколько блюд, не заставила долго себя ждать, но ее излишнее внимание и очевидное желание вызывали у него отторжение. Всем было известно, что по части чувств служители ордена потеряны для общества. Но всем требовалась периодическая разрядка, несмотря на эмоциональную скупость, физиологию-то никто не отменял. В силу ментальных особенностей в момент процесса заботились служители ордена только о своем удовольствии, но за помощь они хорошо платили.
Хорошенькой жадной служанке было ничего не надо кроме вознаграждения, что внутри его души вызывало гадливость. Раньше ему было наплевать на двигающие их помыслы и мотивы, и, если хотелось, он брал свое и щедро оплачивал, но не сегодня. О причинах задумываться не было желания. У него была интересная цель, за которой он со всей ответственностью следил и которой посвятил все свое время.
Испокон веков орден служителей Пресветлому богу обосновался на мирских землях в противовес оплоту темным одаренным под знаменем Темнейшей богини. Как только темные стали творить аморальные и бесчеловечные ритуалы, светлые встали на защиту людей без дара, а было это так давно… Устои налажены на все случаи жизни и даже на такие банальные, как физиологические потребности.
В боевой сформированной четверке, в слаженной группе под предводительством командира, всегда присутствовала одна женщина – воин, по совместительству и для нужд такого рода. Почему одна? – дабы не вызывать разлад в четверке и не допускать сжигающую ревность между теоретическими соперницами. Тем более, представительниц женского пола, прошедших посвящение Пресветлого, не так уж много.
Опытным путем было принято наиэффективнейшее распределение, которое существовало и по сей день: командир и трое бойцов, одна из которых – женщина.
Во время таинства посвящения огнем Пресветлого «выжигается» излишняя эмоциональность и чувствительность, чтобы одаренный светлым даром, не противясь своей сущности, смог нести защиту, наказание и справедливость своей твердой рукой. Но несмотря на притупленные чувства, почему-то ревность и дух соперничества у женской половины не выжигались с принятием в орден, а еще больше обострялись.
Служанка из номера ушла расстроенной и недовольной. После ее ухода он откинул осточертевшую золотую полумаску и принялся медленно жевать поданные яства, почти не чувствуя вкуса, и продолжил наблюдать за домом – убежищем, ища малейшее движение, хоть занавески. И дождался.
Ему было видно, как долгожданная темная приоткрыла окно и поставила защиту – заботливая… Губы наблюдателя натянулись в легкой полуулыбке, от которой у свидетелей этого противоестественного действия кровь застыла бы в жилах. Он все еще не веря тому, что улыбался, потрогал свой рот шершавыми пальцами и удостоверился, что все происходило наяву.
«Что же ты со мной делаешь, темная колдунья?» – подумал он и продолжил неторопливо поглощать пищу и наблюдать… наблюдать, оставив короткий отдых на потом…
…Она…
…Я смотрела на спящую дочку и нежно касалась кончиком пальца ее растрепанных темно – русых волос. После того, как я помогла ей вымыться и одеться, уже в комнате, на кровати я рассказала ей о гномах и дала ей напиться молока. Его принес дедушка в глиняном кувшине тогда вместе с кружками. Я спела Сонину любимую колыбельную песню, и дочка сладко уснула еще на первых нотах.
Изергильда была превосходной верховной темной ведьмой, хитроумной преступницей, но матерью – ужасной и отвратительной. От нее я так и не услышала ни песен перед сном, ни чего-либо другого, показывающего материнскую любовь.
Спетую колыбельную я подслушала в деревне, в которой какое-то время Изергильда вместе со мной скрывалась от обоснованного правосудия ковена. Ее пела румяная молочница своему годовалому сыну. В жаркую погоду она укладывала дитя спать в застеленную мягкими и чистыми тканями корзинку в древесной тени, делая из легкой ситцевой пеленки навес, и уютная женщина напевала эту волшебную мелодию. Впрочем, это единственная колыбельная, которую мне удалось услышать в своей жизни, а не придумать самой.
Мне нравилось наблюдать за обычными людьми, не обладающими даром. Их жизнь казалась мне более привлекательной, чем своя собственная. Законопослушные темные вели полный и полезный для общества быт, но Изергильда переступила законы ковена. Мне не было места ни там, ни там. Жизнь после побега в маленькой деревеньке без принуждения к темному искусству и в спокойствии для меня была самой счастливой, пока нас не украли из собственного дома и привычного мира.
А сейчас пора было идти «на поклон» к приютившему беглянок старенькому гному, от которого было больше тепла, чем от той же Изергильды. Я тихонько оторвалась от дочери и тихо вышла из комнаты.
Все светильники были погашены. Мне пришлось осторожно красться по мрачному коридору на свет, исходящий из кухни. Там на столе стояла единственная зажженная свеча. В кухонной комнате царил полумрак, а изнуренный хозяин дома сидел и наблюдал за пляской свечного огонька.
Гном постукивал скрюченными пальцами по подлокотнику старого кресла, он заметил меня сразу, но молчал. Я решила взять инициативу в свои руки. Придвинула к нему слуховую трубу, чтобы он мог услышать каждое мое слово, наверняка. Как только он приложил металлическое устройство к уху, я начала свой рассказ:
– Меня зовут Алика, дочь мою – Соня. Темные пленили нас, но нам удалось сбежать. Поэтому мы здесь, в городе, где раньше не бывали.
И ни слова лжи.
– Алика, – тихо проскрипел гном. – Меня зовут Орлих. Я – мастер гончарных дел.
Это подтверждало многообразие глиняной посуды.
– Я хочу отблагодарить тебя за твою помощь и радушие, Орлих. Дашь ли ты разрешение посидеть в твоем кресле после тебя?
Гном скупо кивнул и встал с кресла, уступая его мне.
– Не засиживайся долго, Алика. Тебе необходимо выспаться.
Больше он не задал ни одного вопроса – удалился. Очень странный старый гном. А ведь понял он гораздо больше, чем я поведала.
После того, как я осталась на маленькой атмосферной кухне одна, я сразу пересела в потертое и памятное для Орлиха кресло, еще хранящее тепло этого душевного гнома. В благодарность я решила создать истинный талисман для мудрого мастера гончарных дел.
Для этого я должна была проникнуться его сутью, его прошлым и его настоящим, а через значимую вещь это сделать легче всего. Подобные талисманы я делала всего два раза в жизни: для отца Сони и для своего собственного родителя. Правда, подарив, я больше не видела ни одного, ни другого. А теперь и не увижу никогда.
В моей жизни, теперь уже прошлой, я мастерила мелкие побрякушки милые женскому сердцу и украшения для дома. На скромные средства от продаж безделиц мы с Соней и жили. Добавляла всего искорку дара в созданные предметы, чтобы отвести беды, нездоровье или неприятности.
Темный дар не мог принести удачу, любовь или что-то в этом роде, но защитить, отвадить или уберечь – это в его власти, как противодействие самому себе, не ломая свое разрушительное естество.
Но сейчас я собиралась сделать нечто совершенно иное, вложив чистую благодарность за участие в наших с Соней судьбах.
Я гладила подлокотники с закрытыми глазами, пытаясь ощутить каждую неровность, которая несла в себе историю, и погружалась все в глубже в ощущения, была все дальше от реальности. Ткань плотная, шероховатая, надежная, верная, некогда красная. Удобное, мягкое кресло для женщины… для любимой женщины. Но где же она?! – Ах, болезнь забрала все ее силы.
