– И мне предстоит вразумить поляков и внушить им, что во имя святой матери церкви стоит помочь этому претенденту взойти на престол Рюриковичей, – тихо проговорил я. – Теперь мне вся понятно. А что говорит об этом его преосвященство?
– Всем заправляет исключительно святой нунций. Ему одному известна вся история, которую я вам поведал, – ему, мне и вам.
– А королю?
– Король вступит в игру позднее. Его величество крайне осторожен в политических делах и не столь глубоко предан делу святой церкви, как вы и я. Его величество услышит это историю, лишь когда мы уже сделаем полдела. Когда король увидит, что народ Польши, как и русский народ, поддерживает своего царевича, а они, несомненно, очень скоро его поддержат, он будет рад придать веса этому предприятию.
– Скажите, отец, – сказал я после некоторой паузы, во время которой я собирался с мыслями, – вы полностью и безоговорочно уверены в том, что этот юноша в самом деле царевич, которым он представляется?
Отец как будто слегка поморщился.
– Если его преосвященство удовлетворен, то отчего бы нам не последовать за ним? – сказал он.
– Это верно, – пробормотал я.
– Мы должны думать о конечной цели – об обращении всей России. Это ли не славный подарок нашей святой церкви! Думайте об этом, сын мой!
– Я думаю об этом. Несомненно, его преосвященство действует с полным знанием дела и полной уверенностью.
– Ха! Какая разница, с помощью каких инструментов мы добьемся столь славного результата? Да если бы даже нунций был вполовину менее уверен, что этот человек и есть Дмитрий, я с радостью поддержал бы его ради такой великолепной цели. В чем дело? Неужели вы сомневаетесь? Тогда вам следует сперва обрести уверенность в себе, или, если вы утратили присутствие духа, откажитесь от миссии, которую я вам готов поручить. Глупец! Разве цель не оправдывает любые средства?
– Я сделаю все, что от меня требуется, отец, – сказал я. – Не бойтесь, вы не услышите никаких возражений с моей стороны.
– Вот это речь моего сына! – радостно воскликнул он. – Для вашего спокойствия я скажу, что существует много надежных доказательств в пользу личности этого юноши. Как только вы с ними ознакомитесь, вы будете полностью уверены, не переживайте!
ГЛАВА III
Отец познакомил меня с молодым человеком, героем чудесной истории, которую он мне поведал. Дмитрий, как я буду отныне именовать его в своих записках, жил в тот момент в доме папского нунция без какого-либо звания и положения, права его едва ли отличались от прав прислуги. Номинально он служил писцом при его преосвященстве.
Несмотря на скромное платье, в котором он явился передо мной, несмотря также на отсутствие полной уверенности в правдивости отцовского рассказа, вопреки его собственной вере в личность русского царевича, который по всем историческим документам был убит за четырнадцать лет до этого, несмотря на все это, едва увидев этого молодого человека, я позабыл все свои сомнения и с тех пор считал его именно тем, кем представил мне его мой отец.
Я низко поклонился ему, приветствовал его как более знатного, обращался к нему ваше высочество и в своем смирении даже преклонил колено и поцеловал его руку.
– Встаньте, – сказал он. – Вы сын графа Земского, моего доброго друга, и вы, несомненно, знакомы с моей историей. Что ж, я уверен, мы с вами тоже станем добрыми друзьями.
– Я намерен служить вам, ваше высочество, и делать все, что в моих силах, – отвечал я.
Царевича в доме его преосвященства знали под именем Дмитрия Владецкого (в самом имени содержалась идея власти). Несмотря на скромное платье, это был привлекательный юноша, темноволосый, с темной бородкой, постриженной на французский манер, подвижный, изящного сложения и среднего роста. Главную особенность представляли его глаза, их взгляд был проницательным и острым, как у орла или ястреба. Манеры его казались величественны, даже аристократичны, так что я удивился, как ему удалось изображать слугу рядом с людьми, которые не знали, что на самом деле он им не ровня. В нем, положительно, ничего не было от слуги с самой первой нашей встречи.
– Я наслышан о ваших талантах и многого жду от вашей службы, – сказал он. – Рад, что смогу воспользоваться вашими услугами. У вас будет великая и крайне важная задача. Вы станете голосом, который издаст первый шепот, подобно вечернему бризу вы будете летать с места на место, шевеля то листок, то травинку. Поначалу от вас не потребуется ничего больше. Никакой спешки. Шепот постепенно перерастет в ропот, а ропот – в разговоры, споры. Затем внезапно раздастся крик, который разбудит всякого спящего – поляка, казака, русского: «Царь восстал из могилы! Рюрикович жив! Долой убийцу-Годунова, занявшего священный трон Рюриковичей! Сын законного царя жив, он не умер! Освободите для него место, в каждом преданном сердце, каждом сердце, которое бьется во имя великого рода Рюрика! Ибо Дмитрий идет; цесарь, которого считали мертвым, жив!» Этот преданный крик, вы увидите, зазвучит все громче, пока не долетит с земли до небес, от Кракова до Москвы. Он заглушит все прочие звуки в России, ничто не сможет заставить его умолкнуть, пока он не стихнет под звон колоколов всех московских церквей во славу взошедшего на престол истинного государя Дмитрия Ивановича, Рюриковича, сына русского царя!
Красноречие этого человека увлекло меня. Полагаю, что в тот момент, когда он закончил свою речь, я был его безграничным и преданнейшим рабом и подданным в большей степени, чем когда-либо в последующее время. Его слова, его манера, его голос, взгляд его глаз, все это наполнило меня внезапным чувством привязанности и веры.
– Ваша роль, – добавил он, – значительна и крайне важна. Повторю: вы запустите первый шепот, который преобразится позднее в праздничный перезвон колоколов в Москве. Вы бросите первый камушек, который запустит лавину возмездия и сбросит с престола убийцу и узурпатора Бориса Годунова! Вы понимаете это?
– Ваше высочество, – пробормотал я, – это слишком большая честь для меня! Но дайте мне задание, расскажите мне, чего ждет от меня ваше высочество, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы исполнить вашу волю.
– Хорошо, – ответил он, – внезапно оставив высокопарную манеру, в которой от только что говорил, и перейдя к серьезной беседе. – У вас будет простая, но важная задача. Ступайте к своим полякам, к тем, кто поддается влиянию и сможет служить нашему делу. Вы поймете, что, хотя мои русские, вероятно, выйдут как один приветствовать сына законного царя Ивана, Борис Годунов, которому дорого его положение, несомненно, не уступит без борьбы. Поэтому поначалу мне не обойтись без поддержки поляков и казаков. Ваша задача – подготовить польских панов и вельмож, которые, в свою очередь, когда придет время, поднимутся и призовут короля вмешаться в мое предприятие. Его величество склонен к некоторой вялости и вряд ли предпримет что-либо в мою пользу, если только его не подтолкнут к этому его собственные вассалы. Верно ли я понял со слов вашего отца, что вы нашли человека, который сможет выполнить такую же задачу среди казаков, как вы среди поляков?
– Отрепьев, ваше высочество, несомненно, тот человек, о котором говорил мой отец. Хотя я не могу ручаться, что каждый будет служить вашему высочеству столь же преданно, как я, уверен, что Отрепьев пользуется влиянием среди казаков. Скорее всего он успешно справится с задачей, если сочтет вознаграждение соответствующим его усилиям.
– Ха! Этим он мне даже больше нравится. Как говорится quid pro quo[5 - Услуга за услугу (лат.).], мой друг; это справедливо для любых услуг, иначе, поверьте мне, оказывающему услугу нельзя полностью доверять. Бескорыстие редко служит источником усердия, такого, которого требую я. Я не слишком верю в бескорыстное служение. Человек – эгоистичное животное, он должен быть вознагражден прежде, чем употребить свою энергию на службу другому. Этому парню щедро заплатят за его службу, заверьте его в том. Я не забуду тех, кто поддерживает меня в самом начале моего пути. Вы тоже будете щедро вознаграждены. Что для вас ценно? Как и для вашего отца, слава и величие церкви, не так ли?
– Святая церковь для меня всегда на первом месте, как и для моего отца, ваше высочество. Насколько я понимаю, церковь получит существенные преимущества от вашего восстановления на престоле ваших предков?
– Она может получить. И получит, если это будет зависеть от моей доброй воли. Но могу ли я заранее отвечать за целый народ? Будьте уверены, что, когда я прочно займу трон Рюриковичей, духовное благополучие моего народа станет моей первейшей заботой. Достаточно ли вам этого обещания?
– Ваше высочество, – смиренно ответил я, чувствуя, как мое сердце наполняется благодарностью и предвкушением грандиозной работы, которая мне предстояла, – одно лишь это обещание делает меня вашим вечным слугой.
– Хмм, – ответил он, должно же быть и что-то личное в вашей привязанности. Церковь – это хорошо, это прекрасно, кому как не мне знать, что ее преданные дети, в особенности, добрые друзья Общества Иисуса готовы пройти сквозь огонь и воду ради служения ей. А если я потерплю поражение и не достигну своей высокой цели? Вы встанете против меня?
– Давайте не думать о проблемах заранее, ваше высочество, – ответил я. – Вы не потерпите поражение; вы не из тех, кто не достигает целей, вы…
– Довольно, – рассмеялся он. – Остановимся на этом. Я удовлетворен, ибо ваши слова свидетельствуют о вашей вере в меня, а это все, о чем я прошу в настоящий момент. Быть может, личная преданность придет позже. Я уверен, мы станем добрыми друзьями. А теперь – за дело! Давайте обсудим, где и как вы намерены начать свою кампанию?
Примерно час мы были заняты составленным мною списком польских панов, и в ходе обсуждения я был чрезвычайно потрясен манерами царевича. Он быстро оставил свой капризный тон и склонность к экзальтации, и зазвучал еще убедительнее, говоря со мной искренне и серьезно. Мы общались теперь как равные, царевич демонстрировал острый ум и деловую хватку, и мне было приятно думать, что мне придется служить мудрому и находчивому господину.
Мы вместе прошлись по списку польских вельмож, оценивая возможную помощь от них, исходя из их благосостояния, преданности церкви, любви к приключениям, ненависти к русским. Хорошо зная своих соотечественников, я был способен оказать царевичу неплохую услугу, которой он, судя по всему, остался доволен.
– Да вы истинное сокровище для моего предприятия, Земский! – весело заявил он, когда мы закончили. – Признаюсь, когда ваш отец и его преосвященство вас так хвалили, я был склонен опасаться, что их доброе отношение в вам заставляет их преувеличивать ваши заслуги. Так когда же я сам попаду в эти списки, как и где?
Польщенный похвалой царевича, я не стал медлить с предложением. Мой разум уже бродил далеко впереди и, внося в расписание возможных друзей и сторонников, я придумал схему действий с самим царевичем.
– Дайте мне неделю-другую, ваше высочество, – сказал я. – Все будет готово к тому, чтобы вы сами вошли в списки. У меня есть уже план, если только вы согласитесь на короткое время сыграть роль, едва ли соответствующую вашему высокому положению.
– Бросьте, я играл такую роль всю свою жизнь или, по крайней мере, последние четырнадцать лет, – рассмеялся он. – Невзгоды сделали меня толстокожим, друг мой, но они не лишили меня воли и не сделали из меня труса. Говорите же, кем мне придется притвориться? Свинопасом? Нищим? Ну же, рассказывайте, что у вас за план, друг мой, я не боюсь и не стыжусь играть какую-то роль, если вижу в этом необходимость.
– По мне лучше всего было бы, если бы его преосвященство представил ваше высочество как есть, – начал я, – но, поскольку, это, очевидно, не входит в его намерения…
– Забудьте об этом, – перебил он меня. – Его преосвященство считает, и я с ним полностью согласен, что, если он так поступит, мои русские люди испугаются, заметив суету вокруг меня, увидят в этом заговор Рима с целью через меня убрать Восточную церковь, которой они крайне привержены. Поэтому Рим держится в стороне, точнее держится незаметно в тени, чтобы выступить вперед, когда настанет подходящее время.
Я услышал в этих словах осторожность, основанную на подлинной мудрости, и приступил к изложению своего плана о личном участии царевича. Этот план был сердечно встречен и одобрен его высочеством, так что моя первая встреча с этим удивительными молодым человеком завершилась весьма удачно.
Мой отец с волнением ожидал окончания встречи. Я вернулся к нему сияющий и полный оптимизма.
– Теперь вы убедились, сын мой, – произнес он. – Можете не отвечать, я вижу по вашим глазам.
– Он принц из принцев! – ответил я с воодушевлением. – Можно лишь смиренно мечтать, чтобы Провидение избрало такого принца для продвижения столь великого и чистого дела на благо Его церкви на земле!
– Отлично сказано, сын мой, – сердечно признал мой отец. – Будьте уверены, что Провидение в самом деле избрало инструмент, с помощью которого это великое дело будет доведено до конца. Кто, как не сам Господь вырвал это дитя из когтей убийц, направил его в безопасное место, вскармливал и лелеял его долгие годы на чужбине? Для какой цели, как не для этой он возвратится однажды к своему народу, отклонившемуся от учения единственной истинной церкви или не познавшему доселе спасительное знание, которое приведет его, в конце концов, в лоно Христово?
– Это великая цель, ради которой мы будем трудиться, отец, и молиться о ее достижении, – ответил я.
ГЛАВА IV
Покинув Краков, я, разумеется, первым делом отправился к моему другу Мнишеку, и на то у меня было более двух причин. Во-первых, моему дражайшему другу надлежало узнать о великом деле, полностью занимавшем мои мысли. Почти не вызывало сомнений то, что он всеми силами будет нам помогать во всем, что касается славы и выгоды церкви. Во-вторых, я оставил в его доме Отрепьева, русского монаха-расстригу, нужно было найти этого парня и отправить его на новое задание как можно скорее. Наконец, там была Марина, которую я мечтал поскорее снова увидеть.
– Я думала, вы никогда не приедете, – сказала она мне. – Быть может, если бы вы знали, какой пылкий влюбленный этот Отрепьев, вы бы приехали раньше.
– Неужто он многое себе позволял? – спросил я, густо краснея; увидев это, Марина рассмеялась, и я тоже.
– Он не тот соперник, которого мужчине стоит всерьез опасаться, – сказала она. – Вы ревнуете меня к русскому, Казимир? К приверженцу ложной веры Восточной церкви? К священнослужителю, лишенному священных привилегий? Фи!
– Ни к кому я не ревную, – ответил я, обнимая ее, – до тех пор, пока я могу держать вас в своих объятиях, и знать, что вы моя. Ведь не настанет же вовеки день, когда я не смогу так назвать вас?
– Ах, какие же были сладкие моменты – дни в начале лета, когда солнце светило вовсю, когда вся природа улыбалась нам и птички распевали свои самые веселые песни, пока первая гроза не освежила их горлышки, не заглушила их нежное пение, не набросила пелену на драгоценные часы солнечного сияния. Как прекрасно, что мы увидели, узнали это, даже если мы будем лишены этого на время или даже навсегда.
Марина была самой первой, кому я доверил секрет Дмитрия Владецкого и великой миссии, которую мне предстояло выполнить от имени царевича. Марина надолго задумалась, не отвечая, затем она сказала:
– Казимир, это правда? Неужели это возможно? Это в самом деле московский царевич? Или же этот человек выбран церковью для ее целей?
– Даже если так, если дело одобрено теми, кто блюдет ее священные интересы, мой долг был бы поддерживать его и повиноваться, – ответил я. – Но увидев этого великолепного царевича и услышав его вдохновляющие слова, Марина, я не сомневаюсь, что он действительно тот самый Дмитрий, о котором говорили, что он пал от рук нынешнего государя Московии. Ныне он воскрешен высшими силами и ради высших целей, чтобы жить и действовать. Кто мы такие, чтобы критиковать неисповедимые пути Господни? Вот человек, вот его высочайшая миссия – неужели этого нам недостаточно?
– Это несомненно, как вы говорите и как нунций хочет заставить нас верить; я также не сомневаюсь, что имеются доказательства его личности. Говорил ли что-то его преосвященство о них, о каких-то особых приметах, знаках на теле, по которым можно было бы узнать юношу, в случае если его личность вызовет сомнения у….
– У еще одного Фомы Неверующего, вроде Марины? – рассмеялся я. – Любовь моя, как только вы увидите этого царевича, вы перестанете сомневаться и поверите. Сам он уверен в своей личности и осознает величие своей миссии на земле: поймать целый народ одним лишь броском сети. Матерь Божья! Это поистине высочайшая миссия – и этот человек ее достоин!
– Он и впрямь так великолепен? – спросила она. – Так красив, так предан, так воодушевлен?
– Да и даже больше того. Он достоин высокого призвания; большей похвалы я не смог бы придумать.
Марина весело засмеялась и поцеловала меня.
– Как бы то ни было, он уже заполучил одного новообращенного, – сказала она, – и после весьма краткого знакомства. Скажите, Казимир, вы не боитесь, что я отдам свое сердце этому образцу совершенства, такому прекрасному и добродетельному?
– О, – ответил я удивленно, обнимая ее в ответ, – я уверен, вы не сможете отдать свое сердце, поскольку оно надежно заперто в моем собственном сердце, даже царевич не сможет лишить меня самого дорогого, что у меня есть! Он может забрать все на свете, но только не это.
Возможно, я казался очень серьезным, когда произносил эти слова, поскольку лицо Марины также сделалось серьезным: «Я пошутила», – сказала она.
Князь Мнишек воспринял мои новости с энтузиазмом.
– Земский, – воскликнул он, – история в самом деле превосходная! Поймать весь народ Московии одним броском сети – это в высшей степени вдохновляющий план. Что до этого юноши, он избран в качестве орудия нашей священной матерью церковью для ее планов, и неважно, является ли он действительно сыном Ивана, если громадный косяк московской рыбы поплывет за ним в сеть.
– Он точно сын Ивана, тут нет или почти нет сомнений, – начал я.
– Ну, как вам будет угодно, вернее, как будет угодно кардиналам, нашим хозяевам. Несомненно, решать не вам, мой друг, и не мне. Если наши хозяева тронут струны, нам придется плясать, не так ли?
– Мы должны повиноваться, я не сомневаюсь, – согласился я. – Церковь вольна выбирать себе орудие по своему усмотрению – из трущоб или из дворцов. Однако же, я предпочел бы служить тому, в чьих политических правах я уверен, а в Дмитрии я уверен, и не сомневаюсь, вы также вскоре убедитесь.
– Я не намерен докапываться до истины, – отозвался Мнишек, – это не мое дело. Не станем же мы всякий раз, когда призывает святая церковь, вопрошать: «А это обоснованно?» Для вас и для меня, Земский, цель оправдывает средства.
Отрепьев воспринял мой рассказ с явным недоверием.
– Ого, – смеясь, воскликнул он, – славная сказка, в которую, несомненно, полностью поверят глупые русские! И кто же этот молодой человек?
– Кто же еще, как не Дмитрий Иванович, законный наследник своего отца, царя Ивана, и своего брата, царя Федора? Кем еще он может быть?
– Ну, это ведомо, – Отрепьев продолжал со смехом, – пожалуй, лишь папскому нунцию в Кракове, да, возможно, вашему отцу. Впрочем, какая разница, кто он, если он достаточно презентабелен, чтобы одурачить простых московитов. Этот петух способен кукарекать?
– Говорю вам, он самый настоящий царевич, я в этом ничуть не сомневаюсь. Он будет громко кукарекать, будьте уверены…
– А с какой стати мне и вам, Земский, так со всем этим носиться? Нас-то это как касается? То, что его преосвященство нунций выиграет в случае его успеха, если царевич сумеет восстановить свои права, я охотно верю. Но нам зачем сказали? И какова ваша роль в этой игре?
– Великая, – сказал я и принялся объяснять, что Отрепьеву поручено пробудить и упрочить симпатию среди запорожских казаков, а также, если получится, среди казаков на Украине. – Столь романтичная сказка и перспектива сулящего добычу приключения быстро захватят воображение этих бравых ребят. – Я упомянул также, что, если сотрудничество Отрепьева окажется успешным, оно будет щедро вознаграждено. – Какой контраст между вашим нынешним положением в вашей стране, точнее вашим изгнанием, и тем, что вы можете получить, когда Дмитрий с триумфом войдет в Москву, в значительно мере благодаря вам и вашим казакам. Да вы, любезнейший, сможете стать правой рукой государя и просить любую награду!
– К примеру, предпочтение в выборе церкви. Вы забыли, что я являюсь – или являлся – священником Восточной церкви. Что если я попрошу царевича или, скорее, католиков, которые стоят за этой марионеткой, тянут за нити и управляют его руками и ногами, – что, если я попрошу этих людей отдать предпочтение церкви, которую они намерены уничтожить? Расслабьтесь, дружище, за свою работу я хочу получить деньги. Заключите для меня сделку с вашим кардиналом, и я помогу выскочке, чем смогу.
– Почему вы называете его выскочкой? Вы же ничего не знаете об этом человеке, кроме того, что я вам рассказал? – горячо возразил я.
– Да по мне, зовите его, как хотите! – рассмеялся он, – Мне нет дела до того, кто он. Разумеется, он отвечает целям кардинала, кто бы он там ни был. Мы же знаем, что кардинал – иезуит до мозга костей, и ему все равно, кто этот Дмитрий – сын Ивана или сын Вельзевула, князя тьмы. Для меня это так же неважно, хотя я не понимаю, отчего его преосвященство, имея столь высокое мнение о моих добродетелях и способностях, не выбрал меня в качестве орудия для этого благочестивого плана. В чем я уступаю идеалу в лице этого парня?
– Вы говорите глупости, Отрепьев, – сказал я сердито. – Я больше не намерен тратить на вас время. Дмитрий – это Дмитрий, истинный царь России, я вы – Отрепьев, монах, лишенный сана и привилегий, изгнанный из своей страны. Ну, идите, скажите простым московитам, что вы их царевич, – посмотрим, что они вам ответят. Они скажут: «Ты Отрепьев, священник без веры, уличенный в постыдных деяниях, за которые мы тебя лишили сана и изгнали давным-давно. И ты хочешь вернуться к нам назад царем?» Не сомневаюсь, что ваш путь из Москвы окажется намного быстрее пути туда!
– Да я просто пошутил, – сказал он, насупившись. – Но, если вашим иезуитам нужны мои услуги, им придется раскошелиться.
В конце концов, Отрепьеву было обещано ежемесячное жалование, поскольку его услуги были очевидно важны для нашего дела, и он должен был отправиться к казакам с миссией, сходной с моей собственной среди поляков. Ему предстояло пробудить интерес и симпатию, разжечь желание пуститься в сулящие выгоду приключения. Что до личности Дмитрия, на нее нужно было скорее намекнуть, нежели описывать. Нет нужды вдаваться в детали того, как и где царевич провел свою юность. Достаточно сказать, что он соответствует всем представлениям о том, каким должен быть великий царевич: красивый, храбрый, жизнерадостный, аристократичный, блестящий наездник и прекрасный фехтовальщик.
– Он и вправду таков? – спросил Отрепьев, почему-то покраснев.
– Точно таков, – отвечал я, – он превосходит любого московского царя, о котором мы когда-либо слышали, ведь они варвары по большей части во всем, что касается манер, воспитания, образования…
– Но откуда же все эти привлекательные свойства и добродетели? – рассмеялся Отрепьев. – Если то, что я слышал, правда, его отец и дед не отличались великими царственными качествами. А уж по части красоты они…
– Пфф! – ответил я. – Не морочьте мне голову, пока я не разозлился. Если бы всякий сын вырастал таким же или хуже, чем его предки, человеческая раса не смогла бы последовательно развиваться и двигаться вперед. Ну а образование может многое сделать для человека.
– Ну да, ну да, – снова засмеялся Отрепьев. – Как и кардинал, когда у него есть намерение или когда он видит в этом выгоду. Этот ваш кардинал – проницательный человек, и я весьма уважаю его, поверьте. Будем надеяться, что вновь обретённый царевич сделает для него столько же, сколько он сделал для вновь обретенного царевича; тогда, полагаю, все мы будем вполне довольны!
ГЛАВА V
Итак, Отрепьев отправился к своим казакам, в то время как я уехал распускать среди Сандомирских панов слухи, которые будут набирать силу до тех пор, пока шум людских голосов не потонет в звоне московских колоколов, радостно возвещающих о коронации нового царя Московии.
– Быть может, нам стоило найти другого человека для внедрения к казакам? – сказал я, прощаясь с Мариной. – Мне совсем не нравится этот Отрепьев, пускай он умен и искусен в делах, но я ничуть ему не доверяю.
– Я тоже, – ответила Марина, – по другим причинам.
– По каким же? – удивился я. – Уж не осмелился ли он…
