– Вот видишь! Учитель о нем на занятиях рассказывал. А ты прогуливаешь.
Когда Создатель улыбался, у Юджина внутри загорался фонарик.
– Я и сам вижу, что оно особенное. На нем уже созревают плоды. Интересно…
– Не стоит, сынок, не пробуй их пока. И другим не давай. Как только будет можно, я сам тебя ими угощу. А сейчас, от греха подальше, посади вокруг него густой терновник или кактусы. Чтобы не было соблазна.
– Что ж, раз так, утром я его спрячу. Хотя, какой может быть соблазн в наших краях?
Уже через минуту Юджин снова включил солнце и забыл и о золотом Дереве, и об Учителе. Сад мягко обволакивало сумерками. Господь уютно устроился на поляне незабудок. Юджин сейчас же повесил на деревьях над ним нежную ваниль с легким сладковатым запахом и обвил стволы селеницереусом, царицей ночи. Кактус тут же расцвел, хотя накануне не собирался, и наполнил добрую половину Сада ярчайшим ароматом. Вечер пролетел незаметно. Юджин спрашивал, Отец рассказывал, что происходит во Вселенной.
Утром Садовник долго копошился вокруг золотого Древа. На всякий случай сначала убедился, не напали ли на него тля или короеды. Тогда бы пришлось и их отлавливать, пересаживать и кормить: на этой планете все ее обитатели были равны в правах. К счастью, и ствол, и листья были совершенно целы, а золотистые плоды за ночь еще подросли и налились соком. Поразмыслив, какой вид терновника самый колючий, посадил обычный дикий кустарник и помог ему вырасти в хорошую изгородь. За спиной у него прошла увлеченная беседой компания здешних обитателей. Юджин не любил, когда с ним заговаривали местные. Он подождал немного и направился к домику. Однако двое мужчин отстали от компании и рассеянно бродили по дорожкам. Юджин сел под навес спиной к гостям и сделал вид, что увлечен разбором семян.
– Сократ, я прекрасно понимаю, что все происходит справедливо. Но факты!
– Какие факты, Семен? Любой факт при субъективной оценке может стать аргументом для обеих сторон.
– Да в том-то и дело, нас учат здесь, что сторона одна! И нет никакой другой! Создатель любит нас всех одинаково. Но тебя не смущает, что за пределами нашего обитания все происходит иначе? Зачем выселяют неугодных?
– А с чего ты взял, что выселяют?
– А с того, что в здравом уме никто по собственной воле из Рая не уходит.
Собеседники удалились, споря и жестикулируя. Юджин замер над столом с сорванным адонисом в руке. Цветок медленно возвращал свою огненную окраску. «За пределами нашего обитания?..»
Глава 10
Старое гнездо
Йоргут, поносы и страшные истории
Три недели тихого счастья вперемешку со страхом пролетели как один день. Директор Саниной школы умоляла определиться с новой школой. Электричество отключали все с меньшими интервалами. Мешки с вещами, сваленные вдоль стен, уже перекочевали на пол и другие горизонтальные поверхности. Их содержимое, слившись воедино, образовало прекрасные разноцветные поляны, на которых без труда можно было найти все, что нужно для жизни: памперсы, штаны, пеленки, коробки с инструментами, посуду, пластилин, белье и остатки вчерашнего ужина. Нужно было переезжать. Но квартиры, которые подобрал в интернете Игорь, Еве не достались – перехватили более расторопные претенденты, пока Ева с Ритой в слинге ехала с другого конца Москвы. Хозяева других уже по телефону отказывали подозрительной квартиросъемщице с тремя маленькими детьми и без единого мужа. Гошка нашел еще несколько вариантов, но посреди всех этих радостей заболели дети. Их по очереди то тошнило, то проносило, то рвало.
В ноябрьский красный день календаря Ева проснулась от знакомых звуков в туалете. За окном шел первый снег.
– Саня, это ты? – Ева приподнялась на матрасе.
– Мам, это я, Кеша. Живот.
– Так! Все! Больше не могу! Куда же мне всех вас девать? Я даже квартиру не могу съездить посмотреть!
– Прости, я все-таки съел йоргут. М-м-м, йоргут, – Кешка постанывал между спазмами.
– Что??? Я же просила, только гречку!
– Прости…
– Стой! Йоргут? Ты сказал йоргут?
– Прости, я случайно.
– Ты ж мой гениальный ребенок!
Ева вскочила и начала потрошить нетронутые мешки.
– Где же эта идиотская записная книжка? Вечно ее нет, когда надо!
Хранилище телефонных номеров, как назло, не хотело находиться и освежать в Евиной памяти единственный, который мог ее спасти.
– Да где же этот дурацкий телефон?! И как я могла его забыть? Эх! Память девичья.
По кухне в поисках съедобного уже бродила Саня.
– Мам, доброе утро. Живот вроде получше, и хочется есть. Там каша осталась?
– Осталась. Согрей себе в ковшике, молока не добавляй, опять понесет. Накорми Кешку, если захочет. Вам надо продержаться до обеда. Я очень быстро съезжу и вернусь!
Когда все таблетки были распределены между старшими, туалетная бумага и тазик ждали каждый на своем посту, Рита накормлена, убаюкана и одета, Ева выскочила из дома и побежала в сторону метро, придерживая перед собой сопящую дочь. На ходу она застегивала куртку, натягивала шапку, искала варежки и все твердила: «Сима, не смей умирать! Давай, живи и жди меня! Ты мне так нужна!»
На выходе из подземного перехода через Новый Арбат вместо продуктовой забегаловки блистал витринами магазин одежды. Жизнь вокруг менялась, как ей и положено. Но Еву это заранее расстраивало. Музей Гоголя. Сам Николай Васильевич в скверике. Фух. Не все изменилось. Еще минута, и Ева стояла у подъезда, закрытого на кодовый замок. Еще десять минут топтания у двери с замерзшими ногами, и она уже бежала наверх пешком. Звонок. Сима живи, не смей умирать! Скрестила пальцы.
За дверью зашуршали тапочки, и Симин голос возвестил победу добра.
– Это кто? Эсли рэклама или дэпутаты, убирайтес к чертовой матери!
– Это я Симдавидовна! Я! Ева!
Три замка, щеколдочка, цепочка… и перед Евой во всей своей красе воссияла вставными зубами и накрахмаленным кружевным исподним сама Семирамида Давидовна Красная, в девичестве Рубинштейн.
Ева крепко ее обняла. Сима усохла еще на десяток килограммов, состарилась еще на пару сотен лет, зато взор обострился, брови расслабились и мягко обнимали глаза. Впрочем, старые добрые заношенные треники с вытянутыми коленками и бесформенный свитер неразличимого цвета вскоре сменили белую ночную сорочку, и прежняя, слегка взъерошенная Сима поила Еву чаем.
– Ева, там ваща девочка с дивана не упадет?
– Нет, она спит очень крепко.
– Хорощо. Разумеетса, живите у меня, буду очен рада. Только ума не прыложю, как ви вчетвером будете в одной комнате.
– Мы так в Косино и жили, всем аулом на одном стуле. Я же могу работать на кухне? Вы не против?
– Конечно. Но ви же зьнаете, там водятса мыши.
– Я к ним быстро привыкаю. Скажите, сколько стоит ваша комната?
– Господи, Ева. Я же не старуха-процентщица. Мне вполне хватает пэнсии на все мои излищества.
– Но я не хочу чувствовать себя в долгу. Так будет проще, если за оплату.
– Тогда поможете мне освоить ващи эти… мобильники. И кажьдый день будете заново рассказивать, как ими пользоватьса. Склероз, знаете ли. И готовить я так и не научилас. Так щто, ви помните: котлеты, макароны по-флотски, творожьки и йоргуты. Этого достатошно.
– Хорошо. Тогда еще на сайте знакомств вас зарегистрируем! – Ева рассмеялась, Сима смущенно убрала за уши пряди волос в остатках хны.
– Ева, а ви повзрослели. Ви ушли от меня напуганной девочкой.
Сима говорила, а Ева недоумевала, как она могла столько лет ее не навещать. Семирамида была блестящей старушенцией! Так радовали слух ее гласные, как будто слегка придушенные в горле, ее размягченные до жидкого состояния шипящие и жужжащие. А ее рубящая «р»!
– Да я такая же напуганная, только старушка. А вы похорошели и помолодели, Симдавидовна.
– Да бросьте, вам еще жить да жить. Я, конещно, молодая женщина, но уже не только генэралы, но даже вижившие из ума мужчины при смерти не поглядывают в мою сторону. Может, с цветом волос перэстаралась?..
Когда уже смеркалось, и Семирамида выслушала выжимку из витиеватых злоключений последних лет, Ева шагнула из подъезда в переулок и направилась к шумящему Новому Арбату, раскрывающему свои злачные и культурные заведения для всех желающих. Похоже, ее самолет вышел из пике и начал набирать высоту.
***
Колин, снова я.Ты не против?
Если тебе еще не надоели мои «страшные рассказы», шлю еще один. А как ты, кстати, познакомился с Ливией? Ты не рассказывал. На съемках? Яркий свет, встает солнце, и в лучах его медленно идет итальянская девушка. Ветер в лицо, длинные черные локоны развеваются в стороны и по плечам. Широкая юбка волнами омывает стройные загорелые ноги… Чего смеешься? Не так? Стой, погуглю.
А я… да не важно. Если бы ты увидел, как мы жили, вот теперь точно перестал бы со мной дружить. Знаешь, когда Тамара рассказывает мне про кармические долги и все в таком духе, я понимаю, что, если это все не сказки, в прошлых воплощениях я была маньяком, душегубом и растлителем. И замучила невероятное количество праведных душ. И они воплотились именно сейчас, все вместе, чтобы воздать мне уже по полной программе. А Сегалова вообще, видимо, привязывала к батарее, не кормила и не пускала в туалет, колола иголками, а потом сожрала живьем и не подавилась. Не знаю, чем еще объяснить девять лет ада и насилия. Кстати, он однажды после очередного скандала с пощечинами и легким многократным придушиванием посмотрел на меня и изрек: «А ты не думала, что я твой меч судьбы, и ты все это когда-то заслужила?!» За что он меня душил? Да так, за ответы на его вопросы. Когда отвечала честно, тут же орал и хватал за горло. О чем спрашивал? О любви, доверии, семейных ценностях. Ну вот, смотри:
– Зачем ты выдернул меня из гостей? У всех испортилось настроение. Мне неудобно было говорить. Не обязательно было звонить и Леньке, и Соне, и Гоше и требовать дать мне трубку. Я бы и так ответила, как смогла.
– Ты охренела?! Я только хотел сказать, что люблю тебя. А ты никогда никого не любила по-настоящему. Я же вижу! Ты вообще не способна любить! Посмотри на меня! Я горю в любви! Я настоящий! А ты не можешь в трубку закричать, что любишь. Мямлишь вечно. Где огонь?! Чувства? Да плевать мне, что ты в гостях! Я твой учитель! Пока не научу любить, никуда не уйдешь!
Или…
Две недели совместной жизни. Собираюсь на работу, осталось нарисовать стрелки и подкрасить ресницы.
– Зачем ты накрасила глаза?! Тебе что, одного мужика мало?
– Я просто накрасила глаза. При чем здесь мужики?
– Ты в курсе, что сообщаешь всем, что ты в деле?
– Ты сошел с ума?
– У меня душу рвет! Сотри живо! Я не люблю эту бабу с накрашенными глазами! Я ее не знаю.
– При чем здесь любовь?
Хватает меня за горло и прижимает спиной к входной двери. Сползаю от неожиданности и сажусь на тумбочку рядом. На работу опаздываю уже на час, а он все орет о любви и хлещет по щекам.
– Я же люблю тебя, сука!!! А ты ведешь себя как дрянь! Не доверяешь, фильтруешь! Учись настоящим чувствам!
Или…
Вернулся из поездки с Санькой. Ей четыре. Она уставшая.
– Саня, котик, пора спать, мы с Кешей ложимся.
– Какого хрена Саня должна с вами спать? Всего десять. Мы еще в мяч не поиграли. Не устраивай концлагерь! Она взрослая уже. Когда начнет рубиться, тогда и ляжет! А вы идите к себе и спите.
– Но она засыпает через десять минут, всегда. Это ты можешь ложиться, когда начнешь рубиться. Мы ложимся все вместе, иначе Кешка не заснет.
– Дай ребенку выработать ресурс! Не трогай мою дочь!
Мы с Кешкой ложимся. Просыпаемся от удара мяча в дверь. Кешка ревет. Выхожу в коридор.
– Саня, пойдем спать?
– Я не хочу, сь папой футбой игаю.
– Я тебя просил не лезть?
Хватает меня за волосы, тащит в ванную и открывает воду в душе.
– Охладись! Ты вообще не соображаешь, что делаешь! Иди спи!
Плачу, качаю Кешку под стук мяча в стену. Утром заглядываю к Сегалову. Спит на своем матрасе. Рядом на полу калачиком под его старым свитером дремлет Санька. На экране телевизора титры «Узника Азкабана».
