Ирина Ясенева "Птицы"

– У меня к тебе предложение, – отчеканил он, – Я напишу завещание, в котором всё оставлю тебе, сделаю тебя хозяйкой дома. Ты будешь заведовать всеми делам, если хочешь – будешь сотрудничать с Австритой. Все деньги, всё наследие, дом, связи – всё твоё. Ты получишь богатство, о котором и мечтать не могла. Но, – он зыркнул исподлобья и немного помолчал, – ты будешь моей, так сказать, внебрачной женой.

– И что я должна буду делать, – упавшим голосом спросила она.

– Понятное дело: выполнять обязанности жены, – Палеос хищно улыбнулся. – Подумай, тебе такое и не снилось. Ты больше никогда в жизни не получишь такого предложения. Тебе иначе не выбраться из нищеты. Так и будешь ходить в драных платьях, которые мать штопает. А согласишься – хоть сюда её бери. После моей кончины, естественно, – старик пожал плечами.

– А если не соглашусь? – тихо, мрачно, но серьёзно поинтересовалась она.

– На нет и суда нет. Всем завладеет Линара. А тебя выпрут отсюда, когда я умру. А, хотя, наверное, и раньше.

– А как же Австрита?

– Ей ничего, – Палеос фыркнул, – она напыщенная дура, думающая, что всё в её власти.

– Но… она же управляет хозяйством.

– И без неё справятся, – Палеос раздражённо смотрел на Вигонию, ожидая ответа.

– Могу я подумать? – робко спросила девушка.

– Хорошо, – бросил он. – Завтра у тебя выходной, иди домой и посмотри на нищету, подумай, – он сделал особое ударение на предпоследнее слово, – А послезавтра скажешь.

Вигония вышла из комнаты Палеоса. Она прислонилась рукой к стене, тяжело дыша и с надрывами. Глаза защипало, и слезы сами полились. Девушка заткнула себе рот и села, свернувшись клубочком. На несколько минут замерла она в таком положении, ненавидя судьбу за то, что поставила перед таким выбором. Её трясло; «Никто, никто не может меня защитить», – думалось ей. Разум специально подкидывал бичующие фразы, доводя её до такой степени, что хотелось упасть и не вставать. Никто, казалось, не слышал. Через какое-то время она встала, медленно направляясь вниз: глаза и нос у нее были красные, опухшие, волосы всклочены. Девушка упала на кровать; в голове у неё бешено кружилось, вскоре она заснула тревожным сном, в котором видела пожар в родном доме.

Разбитая, без настроения, задумавшаяся, с утра поплелась она до дома, никого не замечая. «Я ведь всю жизнь, всё детство мечтала о том, чтобы быть богатой, чтобы вдоволь питаться, – думалось ей. – Чтобы, как она, сидеть за большим столом и есть всё, всё: всякие вкусные яства, которые повара готовили. Есть пирожные, истекающие кремом. А не вареные овощи… Чтобы мыться в ванной, а не в реке. Чтобы у меня были слуги, которые носят всё по моему приказу. «Эй ты, а ну поди, принеси мне ту книгу», – изобразила она сама с собой.

В этот момент она пришла к своему дому. Но отчего-то ей не захотелось идти сразу туда: возникло желание зайти к соседям, хотя она знала, что никого там нет. Возможно, там она сможет найти силы на принятие решения. Забор был ветхим; Вигония открыла калитку, которая была ей по пояс, закрытую на петельку. Животных, которые обычно содержались у соседей, не было – участок опустел. Дверь от домика тоже закрыта не была – её лишь стоило посильнее потянуть на себя, и она откроется. Окна были маленькие, поэтому внутри было довольно темно. Резкое движение двери подняло пыль, которая, казалось, лежала тут слоями, и Вигония несколько раз чихнула. Она очень давно не была здесь, однако подметила, что убранство не изменилось, осталось таким же бедным: пару кроватей, печка, стол, сундук. Всё лишнее было продано – деньги, хоть и мелочные, пытались извлечь из всего.

«Жалко, конечно, Латрия… Он неплохой, хотя для мужчины слишком мягок. Его удел – семья и дети. Могла бы я выйти за него замуж? – думалось ей, пока она гуляла по их дому; девушка старалась думать о чём угодно, только не о выборе, перед которым её поставили. – Не-е-ет, он для меня не годится. Мне вообще не нужны мужчины. Они все низкие, подлые, мерзкие люди», – скорчилась она.

Она побрела к себе домой. Запах болезненной старости стоял там. Она поморщилась, привыкнув к нежному, сдобренному свежесорванными цветами, аромату господского дома. Мама дремала. Девушка села на кровать и призадумалась.

– Ой, доча, это ты, – сонно сказала мама, очнувшись. Вигония чуть улыбнулась в ответ; тогда женщина продолжила: – Что-то ты грустна. Что-то случилось?

– Нет, нет, все хорошо, – встряхнулась она, пытаясь скрыть истинное состояние. – Вот деньги, – она достала горстку монет из кармана и положила её на кровать.

– Кушать будешь? Супа налью.

– Давай, – слегка улыбнулась девушка.

Мать поставила на стол тарелку, в которой в воде плавали картофель и капуста; пахло неаппетитно. Вигония почерпала ложкой воду, смотря на жидкую похлебку, и отложила ложку. Даже в господском доме кормили лучше, хотя она и слуга. У неё навернулись слёзы, из-за чего девушка поспешно отвернулась, чтобы не выказывать внутреннего состояния.

– Шьешь, мама, покупатели есть? – спросила она чуть погодя.

– Эх, доча, – вздохнула женщина, – совсем нет. Никто ничего не покупает, даже из соседних селений. С наступлением войны люди решили попридержать свои денежки. Живу только на то, что ты приносишь, – и закашляла.

Вигония печально улыбнулась и несколько помолчала, потом сказала:

– Ты, кстати, знаешь, что Латрия отправили на границу?

– Да, слышала, как они с братом собирались. Тароса тоже отправили?

– Нет, он уехал. В столицу, кажется.

– Эх, доча, были бы у нас мужчины в семье… На меня уж нет надежды, но тебе надо выходить замуж. Тебе нужно выбраться из этой нищеты. Не будешь же ты вечно жить так.

– Чтобы было как у вас с отцом, – помрачнела она, – пару лет пожить, а потом – всё.

– Он умер из-за несчастного случая, – удивилась женщина высказыванию дочери, – Не все же умирают так рано.

– И как же он умер?

– На охоте.

– И на кого он охотился в этих краях? На рыб? – усмехнулась девушка.

– Не говори так, – серьезно сказала мать. – Я любила его.

– А он тебя, мам? – повысив голос, спросила Вигония.

Мать оскорблённо посмотрела на дочь, ничего не ответив.

– Ты же мне в детстве рассказывала сказку, как девушка вышла замуж за короля, а злая ведьма украла короля у этой девушки. Ты ведь про вас рассказывала, разве нет? Что за другая женщина была у отца? – Вигония почти кричала, смотря на мать, но та не отвечала, повернувшись спиной. – Могу я знать правду или нет!? Мужчины вообще могут быть честными и любить!?

– Ты пока не готова услышать это, дочь. Прости меня. Я очень хочу спать.

Вигония со звуком выдохнула и отвернулась. День они провели, почти не разговаривая друг с другом.

На следующий день она пошла обратно в господский дом. Глаза её были полны решимости, как у человека, который готов на всё – ему нечего терять. Слёз больше не было – она высохли. Осталось лишь тупое раздражение. Девушка сделала свой выбор.

Другую служанку, с которой Вигония жила, она застала неспящей. Валериа, как её звали, драила полы в гостиной, где в раннюю пору больше никого не было; в другом конце дома лишь, слышала она, шумели повара на кухне.

– Не знаешь случайно, где Ясмос? – спросила Вигония с невозмутимым видом.

– А чего?

– Да так, просто. Не знаешь?

– Намедни они пошумели с матерью у неё в кабинете, потом он ушёл. Не видела больше.

– Понятно, – поникшим голосом ответила Вигония. – А ты чего так грустна?

Служанка бросила тряпку, задумалась, посмотрев на девушку, затем, стряхнув слезу, сказала:

– Человека я одного любила. А его отправили воевать. Да и разница у нас с ним семь лет, причём я старше… Видно, не судьба, – она вздохнула.

– Кого? – удивленно спросила Вигония. – Может, я знаю его.

– Неважно, – Валериа нахмурилась. – Я знаю, он был влюблён в тебя. Я видела.

Вигония присела на корточки, взяла девушку в руку и долго посмотрела ей в глаза.

– Неужто Латрий? – шёпотом выдохнула она. Другая не ответила, лишь жалостливо, как выброшенный на улицу котёнок, мокрыми глазами посмотрела на неё. Вигония продолжила; – Он меня не любит вовсе. Мы старые друзья, соседи.

– Я видела, как он смотрел. Тем более ты красивая… А я… – она отвернулась.

– Давай так, – после некоторого молчания быстро продолжила Вигония с искрой в глазах, – когда он вернётся – я скажу ему про тебя. Расспрошу его. Вы будете чудесной парой, я уверена. Он человек мягкий, добрый.

– Я знаю это.

– Вы обязательно сойдётесь. Вот увидишь – он придет и…

– Если придёт, – отрезала служанка.

В этот момент в гостевой оказалась Австрита – она подошла незаметно. Прищурившись, женщина одновременно внимательно и надменно посмотрела на сидящих девушек. Те закончили разговор и, как будто их застали за непристойным делом, быстро разошлись. Служанка продолжила драить пол, не смотря на хозяйку, а Вигония пошла на кухню, чтобы взять кофий для господина. Идти наверх ей было страшно – ноги словно ватные, тряслись, постоянно останавливались. Сердце бешено билось, она тяжело дышала. Перед дверью его девушка постояла несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, пока не услышала громкое «Входи!».

Она, ничего не говоря, не смотря на хозяина, поставила чашку на стол. Даже посмотреть на него девушке было и тошно, и страшно.

– Ну, что надумала? – сдержанно спросил он, сразу перейдя к делу.

– Я… я… – она сглотнула, тяжело дыша и решаясь, – не согласна. Извините, – и боязливо посмотрела ему в глаза.

– Зря, очень зря. Тебе больше в жизни такой шанс никогда не выпадет, – разошёлся он. – Ты, должно быть, совсем дура, что отказываешься, – хозяин фыркнул.

– Извините, – пролепетала она.

– Тогда мне придется тебя отправить домой. Я не смогу тебя видеть и знать, что ты тут и получаешь мои деньги.

Вигония почувствовала, как на глаза подступают слёзы. Она, как маленький ребенок, закрыла лицо руками и жалобно процедила, всхлипывая:

– Пожалуйста, не надо…

– Я даю тебе шанс ещё подумать. До сегодняшнего вечера. Иди отсюда.

Девушка, стремительно выбежав, понеслась вниз, в свою комнату. Она пробежала мимо служанки, с которой недавно разговаривала (та с непонимающим видом проговорила вслед: «Вигония?..»), мимо поварской семьи, которые с любопытством посмотрели на неё. Она плюхнулась на кровать и дала волю чувствам – ревела, как дитё, всхлипывая, размазываю по лицу слёзы и сопли, закрывая рот рукой, чтобы не закричать.

***

– Папа, пожалуйста, не надо, – крикнул ребенок во все горло, от негодования прыгая на месте и дико рыдая в голос, хотя ему было уже лет десять-двенадцать – неподобающе для мальчика-подростка.

– Ты шлюха. Нагуляла ребенка, пока меня не было, – гавкал плотный мужчина, зажимая рот напротив него стоящей женщины. Та, с безумно вылепленными глазами, часто дыша, смотрела на него снизу вверх, пытаясь отнять его руку. Она мычала, видимо, что-то пытаясь сказать. Человек оттолкнул её – так, что она стукнулась об стену, которая была позади неё, в то время он подошёл к столу и с рыком перевернул его. Ребенок заревел ещё сильнее и присел, закрывая голову руками.

– Это твой ребенок. Ты спятивший! Совсем мозги потерял на войне, – крикнула женщина, мужаясь, однако взгляд её был более чем испуганным. Мужчина резко повернулся: выражением лица он был похож на разъяренного медведя.

– Ты неверная стерва! Сука! Вы все такие. Ещё и лживые. И твоя мать такая же, выдала тебя, бесприданницу и безотцовщину, разрисованную в королевы, за меня.

– Па-апа-а-а, не-е-е на-а-адо! – ревел мальчик.

– Ты чудовище. Дура, сначала я думала, что ты надежный и силь… – она не договорила, так как мужчина сжал её горло со всей силы – так, что лицо и глаза её начали наливаться кровью.

– Даже не отнекивается. Сука, – сказал он и, подставив подножку, уронил женщину на землю и, сев на неё, с безумным лицом продолжил душить. Она дёргалась, пытаясь отодрать его руки, но, поняв, что это невозможно, из последних сил стала показывать мальчику жестом «Уходи». Тот трясся в истерике, наблюдая за происходящим. Отец повернулся к нему, и мальчик увидел эти страшные, взбешенные, нечеловеческие глаза…

Ребёнок со всех ног выбежал из дома, помчавшись, куда глаза глядят.

Эфра проснулся в холодном поту. Сердце бешено колотилось, стало вдруг очень страшно. Он лежал в оцепенении под деревом, шаря глазами по всем сторонам. Брезжил рассвет. В слегка синем свете был виден туман, разлёгшийся над полем. Веяло утренней прохладой, тем более он не ел уже ничего пару дней, из-за чего холод ощущался острее. Он медленно поднялся, стараясь глубоко дышать, и посмотрел по сторонам – нет ли никого. Но парень был совершенно один со своими мыслями и страхами. Он разозлился, что ему приснился этот сон в который раз. Молодой человек частенько его видел, возвращаясь в прошлое снова и снова. Эфра верил, что избавиться от воспоминаний можно одним путём – отомстить за ту, что любил больше жизни – за мать. Возвращаться в лагерь пока было опасно, потому что парень знал, что отец не будет рад его видеть. После семи лет, что они не виделись, он и перестал быть отцом – так чувствовал парень. А возможно, никогда и не был. Он пережил все возможные чувства: пытался и оправдать его, и понять, почему он такой, и полюбить его, но осознал, что это невозможно, потому что больше было плохого, чем хорошего в том, не говоря уж об убийстве жены… Он жалел, что отец его – сумасшедший убийца, но не видел другого выхода, кроме как убить убийцу. Так, считал парень, будет справедливо, он отомстит, и эти воспоминания, сны исчезнут.

***

«Я совсем одна… одна, на всём белом свете. Мама не может меня защитить; скорее, я защищаю её. Я бы могла сбежать… с Латрием, если бы он был тут, или с Ясмосом, он всё равно предлагал… Может, это и наивно, но всё же. Его нет уже пару дней – похоже, он и вправду сбежал… – думала она, лежа на кровати клубочком, – Почему… почему всё так? Неужели я вынуждена делить ложе с этим грязным, похотливым стариком, который использует людей по своему желанию?», – и приступ рыданий захватил её с новой силой.

Она не вышла из комнаты, чтобы подать хозяину еду к обеду; вместо этого уговорила соседку принести ему пищу. Так и лежала весь день – сотрясаясь в рыданиях, передумывая разные варианты. Но настал вечер. Пришло время принять роковое решение. Девушка пересилила себя и вышла из комнаты. Вигония пошла на плаху – в комнату на третьем этаже. Ей казалось, что всё вокруг рушится; всё хрупкое, как стекло, утекает, как песок сквозь пальцы. Она шла долго, медленно, постоянно останавливаясь, как бы оттягивая момент, но в конце концов дошла до той самой комнаты. Распахнула дверь и шагнула в комнату. Старик смотрел на её увядшее лицо, опухшее от рыданий, хитро улыбался и не начинал разговор.

– Я согласна, – выдохнула она, и кончики губ её дрогнули.

– Ты сделала правильный выбор, – хищно улыбнулся он. – Иди ко мне, – господин протянул руки, но Вигония добавила:

– Но у меня есть два условия. Точнее две просьбы, – поправила девушка, – Выделить доход моей матери, потому что у неё нет возможности зарабатывать – так, чтоб она могла жить не голодая, а во-вторых – выгнать дворецкого.

– Хорошо, будет сделано. А дворецкого я и подавно готов выгнать Австрите назло, – он захихикал. – Иди сюда, дай мне руку.

Девушка подошла и, подавляя отвращение, подала руку. Старик притянул её к себе в объятия, начал гладить спину. Вигония, зажмурившись, терпела. Руки его как бы случайно скользили ниже спины. Он прижал её со всей силы, хотя сил было из-за возраста уже не так много, и вдохнул запах волос. Девушка старалась не дышать, потому что от человека пахло стариной и нечистотой. Она закатила глаза, стараясь не зареветь.

– Останься со мной на ночь. Я так давно этого хотел, – сказал хозяин негромко ей на ухо и постарался перевернуть её на спину, положив рядом с собой. Из-за лежачего образа жизни он был слаб, поэтому девушка сама покорно легла рядом, радуясь тому, что её больше не прижимают. Старик, опираясь на одну руку и смотря на неё, провёл пальцем от шеи до бёдер по её платью, прибавив: – Это можно снять.

Следующим утром, с неопрятно одетым платьем, с растрепанными волосами, которые были ещё вчера аккуратной причёской, с опухшим, увядшим, свалявшимся лицом Вигония пошла вниз, медленно, ни о чём не думая; слёзы текли по её щекам, колени тряслись. Ни чувств, ни мыслей уже не осталось – в последние дни она пережила всё, а точнее – самое страшное для женщины.

С бесцветным, тусклым лицом, она подала ему завтрак, вернувшись обратно. Тот был доволен, поэтому радостно чавкал и покачивал головой – видно, напевая какую-то песню внутри себя. Оценочно посмотрев на девушку, Палеос сказал:

– Иди помойся, а то как оборванка выглядишь, – он поморщился, – до обеда ты мне не нужна.

Вигония вышла из господского дома и медленно побрела к реке, опустив голову. День был солнечный, тёплый – по-настоящему летний день, хотя не слишком жаркий. Солнце напекало ей спину и затылок, пока она шла; в платье из плотной ткани были жарковато – в господском доме камень и большое пространство сохраняли прохладу внутри. Девушка выбрала местечко, спрятанное кустами и деревьями от посторонних глаз – то, где всегда она купалась. Сход к речке был крутоват, но Вигония уже наловчилась. Она сняла платье, сложив его у деревца, и вошла в воду. На этом месте было мелко, поэтому тепло; плавали маленькие рыбки. Девушка особенно любила наблюдать за ними, когда была маленькая. Недалеко отсюда было уже глубоко – стоило лишь пройти пару шагов.

Вигония пошатнулась, намереваясь пройти дальше, но что-то ее остановило, поэтому она стояла на том же месте, задумавшись. Спустя пару мгновений с часто бьющимся сердцем она сделала шаг. Потом ещё два: было уже по плечи. Из-за движения воды её чуть-чуть покачивало. Стоило пройти пару шагов – и страданиям бы пришёл конец. Она думала; в голове кровь сильно била – так, что голова начинала раскалываться. Девушка часто дышала, решаясь…

В деревьях рядом зашумели; она обернулась и постаралась побыстрее выбраться из реки. Вигония оглянулась, прикрываясь одеждой: кажется, это была птица. Девушка оделась и пошла обратно – всё такая же поникшая.

Ночь прошла так же, как вчера, только хуже: она знала, что её ждёт. Ещё два дня прошли – худшие в её жизни. Никогда Вигония не чувствовала себя так плохо, как сейчас. Как бесцветная тень, девушка ходила по стенкам. Утром служанка, жившая с ней в одной комнате, спросила, подозрительно взглянув на неё:

– Где ты ночевала последние три ночи?

Вигония растерялась. Она густо покраснела и начала шарить глазами по углам, придумывая, что сказать. Тогда, ничего не выдумав, ответила:

– Да так… Лучше не тебе не знать.