– Не выношу твоего молчания. Дерзкий юнец! Похоже, дурь из тебя года еще не вылущили.
– Я уже готов каблуком прищемить твой длинный язык, лишь бы ты прикрыл пасть. Хотя бы сегодня оставь свои нападки. Нам всем нелегко. – Йонгальф пытался произносить каждое слово спокойно. – Эрик, я доверяю тебе, ты знаешь это, но хотелось бы, чтобы ты объяснился перед нами. Не как перед командирами полков, а как перед твоими друзьями. Все-таки Хеннинг был одним из нас.
– Кто твой осведомитель? Кто эта тварь? Назови имя! – потребовал Видар.
– Это тайные сведения, которыми я не могу с тобой поделиться. Ни с кем из вас, – произнес Эрик.
– Ай! Хеннинг не был предателем, мальчик! – не унимался Видар, нависнув над Эриком. – Нет, он бы никогда не харкнул своей стране в рожу. Эрик, ты должен был обсудить это с нами, а не вести себя как… как бы помягче выразиться… как самодур. Эти драные осведомители за золото наплетут тебе с три короба!
Эрик сжал в руке кружку, задрал голову, чтобы видеть лицо Видара, и ответил:
– Твоя вера меня не интересует. И ты бы послушал друзей и притих, пока тебе на хвост не наступили.
– Видар, угомонись! Ты перегибаешь, – послышался гнусавый голос Холгера. – Эрик, почему же ты нам не рассказал о предательстве Хеннинга?
– Потому что вы захотели бы остановить меня.
– И правильно бы сделали! – Видар все еще нависал над Ингваром. – Хеннинг не был предателем! Кто бы что ни напел тебе – соврал. И я найду того прихвостня и перережу ему глотку, а потом…
Эрик вскочил, опрокинув стул, разбил свою кружку о голову Видара, тот закричал. Лоретка с визгом умчалась из палатки. Видар ощутил, как холодные струи эля ползут по шее. Командиры молчали, не желая прерывать Ингвара. Каждый из них понимал, что Видар заслужил такого ответа за свою вольность. Эрик схватил за загривок Видара и со всей силы приложил его об стол. Видар словно оцепенел. В его ухо затекала кровь из рваной раны у виска.
– Я в отвратном настроении, – промолвил негромко Эрик. – Уж не знаю, как я так терпеливо слушал твою чушь. Я уважаю твое умение рубить башки альбиносам, но больше ничего толкового в тебе не нахожу. Знаешь, я сделал определенные выводы, ведь ты уже не в первый раз разговариваешь со мной таким тоном и выражаешь недоверие. Думаешь, я недостаточно умен, чтобы быть виктигтом? Тогда почему ты не стал им в свои пятьдесят?
Видар чувствовал пульсирующую боль. Ему хотелось уйти из палатки своего виктигта и обратиться к врачевательницам больше, чем говорить, поэтому он молчал.
Эрик потянул Видара за волосы, а затем снова с силой прижал его рожу к столу. Раз за разом он повторял эти удары, пока командир не начал плеваться вязкими слюнями с кровью.
– Твое поведение убедило меня лишить тебя командования полком. На твое место будет назначен кто-то другой, кто не подвергает сомнению решения своего виктигта. Ты понял? – прорычал Эрик.
– Понял, – прошипел Видар, отрываясь от стола и вытирая рукой кровь со щеки. Не оборачиваясь, он стремительно вышел из палатки.
Виктигт невозмутимо оглядел остальных. От них он протестов не ожидал, но понимал, что объясниться все-таки придется. Йонгальф был прав.
– Мой осведомитель принес мне письмо, написанное рукой Хеннинга и отправленное альбиносам. Хеннинг – предатель, и он получил по заслугам. Пусть его рассудит Миртл.
– Альбиносы читать, что ли, умеют? – хохотнул Холгер, но суровые взгляды командиров заставили его осознать неуместность шутки.
– В письме были данные о расположении нашего лагеря. Хоть оно и не дошло до врагов, я все же переговорю с обозным, и в ближайшее время мы передислоцируем.
Холгер удивленно присвистнул. Лицо Густава пошло красными пятнами, губы задрожали от невысказанной брани. Йонгальф выразил общее мнение командиров:
– Раз так, Эрик, то ты поступил по чести.
– За таковское никакие молитовки не помогут Хеннингу. И зря Йозеф глотку дерет и слезы проливает. – Холгер отпил эля. – Ты ему рассказал правду?
– Нет, – качнул головой Эрик.
– Я сам расскажу. А на Видара не сердись, Эрик. У него дурной опыт с осведомителями. Тятьку его зарезали из-за осведомителя одного…
– Я устал, – оборвал его Эрик, – и хочу поспать, поэтому проваливайте.
Холгера и Йонгальфа не пришлось просить дважды. Лишь Густав на мгновение задержался.
– Если хочешь продолжить разговор о Хеннинге, то я бы попросил выбрать для этого другой день.
– Ничего такого, друг. Я ведь не остановил тебя на озере, – промолвил Густав. – Лишь хотел сказать, что Бартлид чувствует себя лучше. Идвионские врачевательницы – волшебницы.
– Я наведаюсь к нему завтра.
Оставшись в одиночестве, Эрик подошел к сундуку и достал оттуда серебряный ларь, усыпанный драгоценными камешками, а из ларя вынул образок с изображением Миртла и его символов – трех лучей в уголках. Бог приблизил Солнце, растопил лед и дал жизнь землям, населив их людьми. В Миртла веровал весь Горноземный континент, где, кроме Идвиона и Кригара, ютились еще такие государства, как Верналь, Декия, Калвер, Гренерад и Берсег.
Но рассеять мрак Миртлу до конца не удалось. С приближением Солнца некоторые тени улизнули под землю. Тень Миртла стала их хозяином, его называли Возмездием, ибо о нем он мечтал. Оставлять людей в этом мире без помощи Бог не мог, поэтому совершил Священный акт – barhlo?m, в результате которого Он создал Котлован, наполненный энергетической эссенцией, из капли своей крови. Все, кого наградили магическими умениями: чаровницы, одерты, жрицы и другие, – черпали свои силы из Котлована. Они противостояли Тени Возмездия, Первоте?ни, и ее слугам, демонам, а другие, кто был на стороне зла, противостояли Миртлу. Одерты же использовали силу только при острой необходимости: когда учились ей овладевать, в войне за правые дела и для защиты невинных. Они, в отличие от ведомых Тени, берегли эссенцию.
Пристроив образок к жирандоли, Эрик сел на стул и приступил к молитве. Перед Миртлом не следовало вставать на колени, с ним говорили как с равным, как с отцом или верным другом. Эрик молился о прощении и помиловании души Хеннинга. Он просил Бога принять его друга в свою Твердь, где о нем бы заботились божьи слуги – миртлики.
Вытерев с щеки слезу, виктигт закончил первую молитву и принялся за вторую.
Глава 2
Эверлида, как и остальные врачевательницы, носила серые одежды, чтобы отличаться от одертов и мирных жителей. Она одевалась в льняные рубашки с растительной вышивкой на рукавах. Идвионки, а Эверлида была как раз одной из них, обожали кружева и не боялись полупрозрачной ткани. Увы, у Эверлиды не было достаточно средств, поэтому она не могла позволить себе кружево. Однако часто любовалась одеждами Хенрики. Во весь голос восхищалась ее гипюром, шелком, тафтой, шифоном, репсом, бархатом.
В Идвионе свобода в выборе одежды – добрая воля мужчин за женскую покорность. Женщине дозволялись смелые ткани и необычные наряды, поражающие некоторых особо консервативных иностранок, но зато на них налагались другие значимые запреты. Строгое воспитание выкорчевывало из идвионок похоть, строптивость и в какой-то мере трезвую рассудительность. Мало кто задумывался, почему слово мужчины – это слово Бога, а слово женщины – просто слово. А если кто и задавался подобным вопросом, то мужчины заявляли: «Ты видела, в чем ходят кригарки? Замотанные по уши! А у тебя даже плечи открыты. И кто из вас в тюрьме?» И идвионки верили. А Эверлида уж тем более верила всему, что скажет ее отец.
Грея руки о дымящуюся кружку с чаем из мяты, тимьяна и лемонграсса, она болтала в слабом свете почти догоревшей пары свечей и таращилась на Хенрику. Та старательно измельчала в ступе лекарственные травки для будущих мазей. По палатке Хенрики струился удушливый резкий запах, уже привычный обеим девушкам, оттого они и не обращали на него никакого внимания.
Эверлида наслаждалась каждым мгновением, проведенным с подругой. Она уже давно для себя решила покинуть лагерь, но все не могла набраться смелости сообщить об этом Хенрике.
– Завтра домой, да? – спросила Эверлида с кружкой у рта, а затем сделала три громких и больших глотка.
– Не знаю, Эва. Не уверена, – ответила Хенрика с сожалением. – Подожду, пока оправятся те двое из одертов. Уж слишком серьезными были их ранения, нужен контроль еще пару дней.
– Поглядите, какая ответственная, – с шутливой укоризной сказала Эверлида. – Напрасно ты их жалеешь! – В ее глазах скользнула тень презрения. – Они, конечно, герои, и я им благодарна, но ты погляди, что творится кругом.
– И что же творится?
– Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как одерты выдворили ведьм и альбиносов. Самое интересное, что каждый из них знает наш язык, да так, что и не отличишь их от идвионцев. А нам, дуракам, они говорят, мол, с детства языки разные учат. А зачем? Везде не побываешь. И ладно бы с ним, с языком этим, так ведь все еще никак лидера Идвиона избрать не могут. Один не подошел, второй… Видать, костью в горле у кригарцев эти люди, не захотели под их дудку плясать, вот они их и погнали пинками с трона.
– А разве такое не идвионцы решают? Ну, вышестоящие.
– Хенрика, ты же вроде не дура. Кригарцы учили наш язык не просто так… Мне мой батюшка поведал, почему. – Эва скорчила физиономию всезнайки, ожидая от Хенрики расспросов.
– Ну и что он сказал?
– А то, что чужеземцы победят альбиносов, и все… И все, Хенрика! Захватят власть в свои руки, а нас в рабов превратят, понимаешь? Можно уже смело называться Южным Кригаром.
Хенрика вздохнула и отставила ступу. Такого она еще ни от кого не слышала и испугалась.
– Зачем им наши земли?
– Они у нас плодородные. Война как раз из-за них. Всем территория нужна. Вот почему у нас до сих пор ни короля, ни королевы. Кригарцам не выгодно.
– Что это ты в последнее время на них обозлилась?
– Чего-то они замышляют недоброе, а мы им жизни спасаем. Сколько раз уж думала, правильно ли это, и не знаю… – потупила взгляд Эва, чувствуя, что скрывать свой уход от Хенрики больше не может. – Иной раз предательницей себя ощущаю.
– Это ведь ради Идвиона, а не ради одертов.
– Не хотела тебе говорить сегодня, но все равно придется. Какая разница: сейчас или потом, да?
– О чем ты? Что не хотела говорить?
Эва до боли закусила нижнюю губу, уговаривая себя рассказать о своем решении. Или, скорее, о батюшкином. Девушка не осмелилась посмотреть на взволнованную Хенрику, но все же заговорила:
– Мне думается, я все же отдала дань одертам и спасла много жизней. В следующем месяце я решила отправиться на западный фронт, где наши идвионцы войну ведут. Опротивели мне эти одерты.
Хенрика заметно огорчилась и не отрывала глаз, наполняющихся слезами, от Эвы.
– Как же так? Если ты уйдешь, кто останется здесь?
– Ты останешься, одертам хватит тебя с лихвой. На Этель, Стеллу, Маргарет и других глупых куриц особых надежд у меня нет, а вот на Доротею и Гертруду – вполне. – Эверлида помолчала, затем продолжила: – А пойдем со мной на западный фронт?
Хенрика, отвернувшись от Эверлиды, задумалась. Раньше ей казалось, что она навечно обязана одертам за освобождение Идвиона, но шли месяцы, а жизнь лучше не становилась. Что хорошего в войне? С другой стороны, что еще могли сделать одерты? И что они попросят взамен за победу над альбиносами? Или они куют победу из милосердия к соседям? На эти вопросы ни у кого не было ответов. Судачили, что своих ближайших родственников Сверр поубивал еще при жизни, а охотников становиться новым главой государства днем с огнем не сыскать. Но кого они обманывают? Где же это видано, чтобы никому не хотелось на трон?
Однако уйти на западный фронт Хенрика не могла. Ее грызла совесть, шепча, что это предательство по отношению к своим избавителям. Все же именно благодаря одертам в дома идвионцев среди ночи не врываются альбиносы, не воруют провизию, не насилуют женщин, не убивают скотину ради забавы и не травят детей дикими псами. Можно спать спокойно, хотя и не всем. Большинство мужчин призваны воевать в рядах охроносцев – идвионских солдат в охровых плащах, другие работают, а женщины в ожидании окончательной победы воспитывают детей в одиночку. Разве это и есть тот мир, о котором мечтали идвионцы?
С улицы доносился хохот и немелодичная речь кригарцев. Язык их казался идвионцам резким и порой страшным. Отвратительное поведение завершало грубый облик освободителей. Эву сердило в них все, даже веселый смех.
– Мы должны одертам… – неуверенно сказала Хенрика.
– Не знаю, как все, но я им ничего не должна, – раскраснелась Эва. – Я… нет, я не останусь. Ухожу немедленно! В лагере столько убийств помимо войны! Ну их, кригарцев этих! Они по своей природе злые и непредсказуемые. Такие громкие! И еще пьют много сливянки. За любую провинность режут друг друга, дерутся и бесконечно спорят. Я была готова мириться с этим, сколько хватало моих сил, но я больше не хочу оставаться здесь ни минуты. К счастью, мы вольны выбирать. И теперь я выбираю западный фронт.
Следующим утром Хенрика проводила Эверлиду к порталу. Одерты понаставили их по всей стране для быстрого перемещения. Выглядела эта невидаль престранно, и Хенрика не уставала ей удивляться. Каменный туннель, короткий, в конце которого иногда была дверь, а иногда нет. В туннеле, куда направлялась Эверлида, дверь вела в Фанталату. Хенрика обняла подругу на прощанье и пообещала ей писать письма.
Уже в лагере она незаметно смахивала рукавом остатки грусти с щек и кивала в ответ здоровающимся с ней одертам. «Говорят, что по природе своей кригарцы прескверные и скрытные, но вдруг такими их сделала война? – думала Хенрика. – Ведь наш народ всегда держался обособленно от других государств, и мы не имеем возможности даже сравнивать».
Целый день Хенрика размышляла об уходе Эвы на западный фронт. Приходилось туго, она путалась в мазях, отвлекалась и постоянно переспрашивала врачевательниц или одертов о том, что они сказали ей секунду назад. К вечеру, совсем выбившись из сил, она присела на скамейку в палаточном госпитале с кучей тюфяков, на которых после сражений лежали раненые. Благо, таковых уже не осталось – излечить удалось всех.
В палатку нырнул кряжистый одерт, под два метра ростом. Одной рукой он крепко сжимал штоф с водкой, а другой держался за рукоять меча.
– Вы ранены? – спросила Хенрика, замечая во взгляде воина что-то злое.
– Можно и так сказать, – хрипло засмеялся он. – В штанах у меня что-то твердое. – И он разразился противным хохотом, явно гордясь столь остроумным ответом.
Хенрика сжалась на скамейке, оцепенев от страха.
– Ну что, врачевательница, глянешь, чего у меня там? – продолжал он издеваться. – Чего умолкла? Язык проглотила? – Не дождавшись ответа, он осушил штоф с водкой и швырнул его на пол. – Вот я и готов!
Вскочив на ноги, Хенрика ринулась к выходу, но одерт резво преградил ей путь. Врачевательница закричала и получила за это громадной ладонью по щеке. Хенрика упала, испытывая немеющую боль в челюсти, одерт бросил ее на тюфяк, точно она мешок с зерном. Она закричала, ощущая во рту привкус крови, верно шедшей из рассеченной губы. И снова получила удар по лицу. Хенрика старалась вырваться из ручищ одерта, но больше не осмеливалась звать на помощь. Лишь рыдала, отталкивала его и наносила слабые удары по корпусу человека, который, казалось, был высечен из камня.
От одерта разило алкоголем, он что-то говорил, но Хенрику оглушал стук собственного сердца. Мужчина схватил обе руки врачевательницы и вытянул их над ее вертящейся во все стороны головой. Потом лег на нее сверху и начал задирать юбку. Хенрике не удавалось пошевелиться под этой громадиной. Как же она желала провалиться в забытье, лишь бы не видеть и не чувствовать того, что с ней собираются сделать!
Хенрика хныкала, просила Миртла помочь ей и не наказывать, хотя не совсем понимала, за что Бог решил проучить ее. Она послушная дочь благочестивого отца, скромная и кроткая. Одерт, раздраженный ревом Хенрики, сжал ее щеки и что-то пробурчал по-кригарски, а затем вновь ударил ее. Кровь и слюни пузырились на губах, а боль в челюсти почти не ощущалась – страх скрыл все физические чувства. Коленом насильник раздвинул ей ноги, а затем принялся стягивать с себя штаны, тяжело дыша ей в лицо.
Но милостивая судьба не позволила случиться непоправимому – два других одерта, случайно заглянувших в госпиталь, отбросили товарища в сторону. Пока они выталкивали его на улицу, он падал, спотыкаясь о спущенные портки. Хенрика же, не теряя времени, поднялась с тюфяка и убежала. И бежала она долго, не оглядываясь и ни о чем не задумываясь, до портала.
В столице, окутанной ночным мраком, Хенрика спряталась под раскидистым дубом и разрыдалась. Как жаль, что даже в свободном Идвионе царствует безнаказанность, а бессилие снова возвращает себе власть! Она расскажет обо всем отцу, уж он найдет способ, чтобы покарать всех кригарцев. Пусть их изгонят из Идвиона! Они не лучше альбиносов, даже хуже!
Разве такой в представлении одертов должна быть интимная близость? Хенрике она всегда казалась добровольной. Акт любви в ее мечтах был полон нежности и ласки, а не грубости и принуждения. Хенрика зарыдала сильнее, оплакивая горький и омерзительный опыт. Все, о чем рассказывали идвионкам в детстве, никак не соответствовало тому, что их ожидало в реальной жизни.
Сверр наплевал на все традиции Идвиона, бережно пронесенные через поколения, когда заключил договор с альбиносами, позволив им творить беззаконие на улицах. Гувернантка Хенрики каждый день талдычила ей об обычаях, зачитывала законы, наставляла и подсовывала нудные талмуды, в то время как в соседнем доме оглушительно кричала девушка и призывала спасти ее от насильника. Но никто на выручку ей не спешил. В те страшные времена маленькая Хенрика, сидя за столом за книгой, закрывала уши и читала. Читала о том, что не помолвленным или не вступившим в брак мужчине и женщине нельзя оставаться наедине друг с другом в одном доме. Встречи с мужчиной должны происходить в общественных местах, а замужество возможно только после девятнадцати лет. И необходимо помнить, что родители не обязаны считаться с мнением дочери, хотя мнение сына в таких вопросах учитывалось. Брак с человеком иной народности всегда осуждался.
Она слепо соглашалась на все правила игры Идвиона. Она верила рассказам строгого отца и чтила мнение ласкового брата. Оба оберегали ее от злобы окружающего мира, давали добрые советы, учили быть вежливой и прислушиваться к мужской мудрости. И она была послушной. Но теперь она задумалась: а были ли они правы?
Хенрика чувствовала, как лицо раздулось от побоев. Она вздохнула, вытерла слезы и неожиданно осознала, что ее признание отцу в том, что ее чуть не изнасиловал одерт, лишь оттянет победу над альбиносами. Идвионские мужчины слабы и не избавятся от врага своими силами. Они не умеют сражаться так, как одерты, и не обладают магическими силами.
Сливаясь с темнотой, Хенрика решилась на молчание.
***
Бартлид вошел в палатку Эрика Ингвара в добром здравии. Они обнялись и обменялись приветствиями. Эрик подумал, что следует отпраздновать счастливое событие, к тому же ему тоже было чем порадовать друга.
– Эля? Сливянки? – спросил Эрик, направляясь к шкафу.
Но Бартлид отказался. Эрик обернулся и с недоумением посмотрел на друга. Раньше отказов выпить, закурить и посетить Розовую долину от него он не получал.
– Ты сделался служителем святилища или я чего-то не знаю? Хотя и те порой выпивают и ходят к женщинам, – отшутился виктигт и все равно вытащил из шкафа кувшин сливянки и две кружки.
– Я же сказал: не буду, – серьезно произнес Бартлид и опустился на софу.
Эрик рассмеялся, взял кружку для себя и сел за стол. Он попивал сливянку, продолжая посмеиваться. И зачем Бартлид, великий пьяница, разыгрывает перед ним трезвенника?
– Эрик, я чуть не умер тогда, – сказал Бартлид с грустью. Глаза его заблестели. – Я мог быть среди тех замерзших трупов, что складывают на телегу и переправляют в Кригар. От этой мысли мне до сих пор не по себе. Пэра больше нет, ты знаешь? – Эрик печально кивнул. – Торвальда тоже, и Оскара, и Юхана… Ведь я мог быть одним из них. Мог вернуться в Кригар в телеге мертвецов. Но мне повезло. Если бы меня не нашла врачевательница, я бы здесь сейчас не сидел.
– И верно. Ты бы не сидел здесь, не поражал меня отказом выпить и не был бы новым командиром полка. – Эрик отпил сливянки и улыбнулся.
Бартлид резко выпрямился и вскочил. Эрик не предполагал, что назначение настолько поразит его.
– Почему я? – спросил Бартлид.
– Ты верен мне, Бартлид. Несмотря на все твое шалопайство и неуверенность в себе, ты умный человек.
– Пьянок больше не будет. Ранение заставило меня о многом задуматься. – Бартлид сел за стол напротив Эрика. Было видно, что он размышлял о случившемся не один день. – Я не хочу быть тем, кем был. Он, тот Бартлид, омерзительный. Меня аж воротит. И вот сейчас… ты… ты повышаешь меня в звании и… – Бартлид от волнения учащенно дышал. – Это знак, Эрик. Теперь я на верном пути. Обещаю, что не подведу тебя.
