Андрей Буторин "Банка без крышки"

Банка без крышки
Андрей Буторин

Выполнив задание, Александр должен вернуться в родной мир – Линию реальности с иным ходом времени. И больше не увидеть ту, которую полюбил, невзирая на инструкции и запреты. Остаться же с любимой значит очень скоро перестать быть собой, фактически умереть.А кто сказал, что выбор будет легким?

Андрей Буторин

Банка без крышки

От автора. Август 2023

Эта повесть написана в 2013 году, на данный момент десять лет тому назад. Поэтому прошу не удивляться, что герои пользуются слегка устаревшими средствами связи и мессенджерами. Однако чувства – в первую очередь, любовь – не меняются даже столетиями, а они, на мой взгляд, куда важнее прочего. И я ничего не стал менять в тексте. Наносное осыплется, а настоящее всегда будет с нами.

Я поля влюбленным постелю –

Пусть поют во сне и наяву!..

Я дышу, и значит – я люблю!

Я люблю, и значит – я живу!

В. С. Высоцкий

Пролог. Александр Беляев. Детские сны

Александру опять стали сниться детские сны. Не в том смысле, что они имели какие-нибудь примитивные, детские сюжеты – просто это были те самые сны, что он видел еще будучи ребенком. Никогда целиком, но даже по небольшим, очень ярким и удивительно реальным фрагментам он узнавал те странные, фантастические миры, что приходили к нему, спящему, в детстве.

Особенно часто снился «желтый поселок», как назвал его для себя Александр. Прямая, широкая улица с одинаковыми невысокими домами по обеим ее сторонам. Все здания – солнечно-желтые, равно как и пустая – ни машин, ни пешеходов – грунтовая дорога меж ними. Она то ли была посыпана песком, то ли такой цвет имела сама почва той местности. У зданий имелось еще две особенности. Во-первых, у них отсутствовали двери и окна, во всяком случае в стенах, обращенных к дороге. А во-вторых, крыши каждого из них имели форму огромных тарелок, повернутых краями к небу.

За последними домами поселка дорога уходила в лес. С того места, где стоял Александр, до него было далеко и рассмотреть, что за деревья его составляли, не получалось. Но ему все равно почему-то казалось, что с этими деревьями что-то не так, отчего смотреть на тот лес не хотелось. Поднимать глаза вверх у Александра также не было желания – глянув единожды, он заметил, что здешнее небо было не чисто голубым, а имело непонятный, трудноуловимый глазом, но все же вполне очевидный зеленоватый оттенок. Но самое страшное – в этом небе висело два солнца: одно вполне нормальное, а второе во много раз большее и, к тому же, тусклое и багровое, как налитый кровью злобный глаз.

Почти такими же были наполненные злобой глаза пьяного отца, который являясь откуда-то посреди ночи, рыча и оглушая маленького Сашу мерзкой бранью, набрасывался с кулаками на маму. От воплей отца, криков мамы, жутких звуков ударов, звона бьющейся посуды Александру становилось до того плохо, что хотелось не просто уйти, убежать, а вовсе исчезнуть из этого мира… Но все, что он мог – это закрыться в тесной кладовке и, зажав уши ладонями, вжаться в угол. Однако ненавистные звуки, хоть и приглушенные, все равно были слышны. И тогда Саша, прижимая к нёбу язык, принимался им изо всех сил щелкать: «Чок-чок-чок-чок-чок!» При этом в его мыслях было только одно: «Не хочу, не хочу, не хочу тут быть! Я хочу уйти-и-иии!!!»

И однажды он действительно ушел, очутился в том самом «желтом поселке». Но в тот, первый раз улица не была совершенно пустой – по ней шли двое мужчин. Оба, несмотря на определенно летнюю погоду, были в длинных пальто – во всяком случае, именно так воспринял их одеяние маленький Саша. На головах у мужчин красовались шляпы, которые они, подойдя к мальчику, приподняли, блеснув одинаковыми лысинами, и тут же снова надели. Сами мужчины тоже оказались совершенно одинаковыми, да и голоса, когда они представлялись, звучали как один:

– Меткеу.

– Теткеу.

Впрочем, Саша тут же понял, что никакие голоса не «звучали», ведь рты у его новых знакомых оставались закрытыми. Хотя это его удивило не больше, чем само свое появление в столь странном месте, и он, как воспитанный мальчик, поздоровался и представился в ответ.

Он плохо помнил теперь, о чем с ним говорили близнецы (а кто бы еще мог быть столь похож друг на друга?), но в его памяти осталось ощущение страха, когда Меткеу и Теткеу предложили ему пойти в их замок, который располагался в том самом лесу, на который ему не хотелось смотреть. И тогда Саша, помотав головой, зажмурился, зажал уши (что было, в общем-то, бессмысленно, ведь близнецы общались с ним без помощи звуков) и снова «зачокал» языком. Открыв глаза, он увидел лишь беспросветную темень кладовки.

В следующие разы он тоже попадал в «желтый поселок», и даже встречал там раз или два Меткеу с Теткеу. Те спрашивали его о чем-то, но с собой больше не звали. Однако долго оставаться под зеленоватым небом с двумя солнцами Саше все равно не хотелось, и он почти сразу возвращался домой.

Другое дело, когда он попадал в «мир пузырей». Это был совершенно сказочный мир! В нем не было земли – одно только небо! Причем вовсе не зеленое, а самое что ни на есть голубое, родное и знакомое. И в этом бескрайнем голубом небе маленький Саша мог летать, как легкая, хоть и бескрылая, птица. В нем не было при этом ни чуточки страха – один лишь переполняющий душу восторг, от которого хотелось кричать, смеяться во весь голос и петь. Но в этом мире пели и без него. Это делали радужные пузыри – как совсем маленькие, может лишь чуть больше самого Саши, так и огромные, величиной с настоящие воздушные шары. Они водили в бесконечной небесной голубизне замысловатые хороводы, составляя постоянно меняющиеся сказочные узоры, и кружились вокруг Саши, словно призывая мальчика присоединиться к их волшебному танцу.

Но к сожалению, в этом дивном мире не удавалось пробыть долго. В конце своего «выступления» пузыри непременно выстраивались в идеально ровную, уходящую, казалось в самую бесконечность линию и маленького Сашу выкидывало оттуда домой безо всякого «чоканья» языком.

А вот третий мир, куда порой попадал Саша, был непередаваемо жутким. Потому что этим миром было Ничто. Именно так, с прописной буквы. Потому что там не было не только земли и неба, не только верха и низа – там не было ничего. И там даже не было темно, потому что в этом мире не имелось такого понятия как свет, а значит не могло иметь место и его отсутствие. Но самое жуткое – там переставал существовать и сам Саша. У него больше не было тела. Он словно сам становился частицей этого страшного Ничто. Чем и как он все это осознавал было совершенно непонятно, но маленький Саша и не собирался это понимать. К счастью, ему удавалось быстро покинуть этот мир – столь силен был, наверное, охватывающий его ужас.

По разу или двум он перемещался и в другие миры, которые Александру запомнились меньше. Смутно всплывали в памяти отдельные картинки: совершенно ровная, как стол, каменная пустыня; что-то похожее на бесконечные соты из блестящего металла; океан, поверхность которого, выгибаясь, вздыбливалась кверху, образуя собой также и небо – там он, кстати, едва не утонул, точнее, как раз утонул, но при этом и оказался дома… А еще об одном мире, он, как ни силился, вообще ничего не смог вспомнить. Кроме того, что там с ним должно было случиться нечто очень ужасное, но появившиеся неизвестно откуда Меткеу с Теткеу в последнее мгновение выдернули его в «желтый поселок».

Конечно, теперь Александр понимал, что никуда он тогда не попадал, не перемещался ни в какие миры – ему все это попросту снилось. Помнилось, правда, как пару раз мама удивлялась, откуда на полу в кладовке столько песка, да еще какого-то странного, очень уж желтого… Но песок на полу уж никак нельзя было считать неоспоримым доказательством чуда.

Став взрослым, Александр смог объяснить свои детские «путешествия» очень легко: напуганный мерзкими выходками отца-алкоголика, мозг ребенка просто отключался, спасая неокрепшую детскую психику. А точнее, переключался, переходя в «режим сна» и показывая мальчику яркие картинки сказочных сновидений. Тем более, когда через пару лет погиб под колесами автомобиля пьяный отец, прекратились и волшебные сны.

И вот теперь он стал видеть их снова…

Глава 1. Александр. Подсадка раз

Зябкую, хмурую морось и дождем-то назвать было трудно – казалось, этой суспензией пропитан сам воздух. Прятаться от нее под зонт даже и недостойно, да, наверное, и бессмысленно – одежда все равно пропитается влагой, хотя окончательно вымокнуть и не получится.

Поеживаясь, Александр топтался на остановке и злился на носителя за то, что тот засел в этой холодной северной дыре, вместо того чтобы переехать в Ростов-на-Дону, где его давно дожидалась оставшаяся в наследство от тетки квартира. Мало того, этот олух даже не удосужился обзавестись машиной! Тридцать семь лет мужику, думал он, зарабатывает прилично, жены-детей нет, куда ему с деньгами-то? Ладно хоть по миру во время отпуска ездит, но если бы своя машина имелась, то и эти поездки можно было сделать куда более удобными и интересными.

«Жена была», – невпопад подсказала вдруг память носителя.

«Была, была, – мысленно отмахнулся от ненужных воспоминаний Александр. – Да сплыла».

Собственно, Александром звали как раз носителя, но одним из главным правил у подсадок было максимальное отождествление себя с исходной личностью, включая, разумеется, его имя, которое на сутки становилось общим. Почти на сутки; если говорить точно – с момента пробуждения носителя утром до его погружения в сон ночью. Но не более двадцати часов – иначе рассогласование с Линией будет критическим – поэтому, если вдруг в это время носитель будет продолжать бодрствовать, заснуть ему придется помочь. Потому что именно в процессе сна в подсознании носителя включится специально внедренная «подпрограмма», которая согласует действия, произведенные подсадкой за день, с собственными воспоминаниями. И носитель будет помнить, словно он, а никто другой, вел себя в течение прошедшего дня именно так. Иначе выход из его сознания подсадки может оказаться весьма неприятным процессом. Для носителя, разумеется. Да и для следующей, завтрашней, подсадки тоже – взбаламученный рассудок может ее попросту отторгнуть. А вот тогда уже начнутся проблемы у обоих.

Эта подсадка к сознанию Александра была самой первой, или, как ее называли на Линии – «подсадка раз». Ментальная «дефлорация», как правило, проходила с некоторыми нюансами, не критическими, но не всегда приятными; сознание носителя, хоть и обработанное должным образом, присутствие «подсадки» на каком-то глубинном уровне все же «чувствовало», «пугалось» его и порой вело себя непредсказуемо. Сейчас это выразилось лишь несколько замедленной реакцией памяти носителя. И это было сущей ерундой. «Если это все, – подумал Александр, – то мне очень повезло». Однако он по собственному опыту знал, что непредсказуемых эффектов при первой подсадке обычно бывает больше одного. Три-четыре в лучшем случае. Поэтому быть первой подсадкой он не любил. Но о личных предпочтениях, желаниях и «любовях» его никто не спрашивал. «Не все по охотке делается, как говорила моя бабушка», – ехидно, зато на сей раз вовремя, высунулась память носителя. И это уже было нехорошим сигналом – носитель дважды за короткое время «заговорил» с подсадкой. А в идеале он не должен будет вспомнить ничего, относящееся к личной памяти подсадки. Существовали, конечно же, специальные «фильтры», не допускающие подобных огрехов, но следовало все же – и это было еще одним важным правилом – страховаться изначально и вести себя более предусмотрительно. Нет никакой Линии, нет никакой подсадки, и носителя никакого тоже нет – есть лишь обычный мужчина Александр Романович Беляев (полный тезка известного советского фантаста, кстати), возраст тридцать семь лет, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят восемь килограмм, волосы темные, глаза карие, русский, образование высшее, разведен, не состоял, не привлекался… Да, собственно, и все.

Мало того, подсадка понятия не имела, зачем именно этот носитель потребовался Линии, что конкретно вызвало к нему интерес – его работа, увлечения, друзья или что еще, совершенно непредсказуемое. Вплоть до его посещения пары раз в месяц сауны. И это правильно. Подсадка и не должна ничего знать. Ее дело собирать и накапливать информацию. Абсолютно беспристрастно. Всю, которая поступает в ее память. Как обычный флэш-накопитель этого мира. Ведь куда бы это годилось, если бы «флэшка» сама начала решать, чего ей хочется скопировать, а что, по ее мнению, никому не нужный хлам! Потому же, кстати, и принимать какие-то важные решения, либо совершать какие-то действия, не присущие носителю, строго-настрого воспрещалось. Сиди, смотри, запоминай и помалкивай – вот основное, что требовалось от подсадки. Впрочем, помалкивай тоже с умом. Будешь все время молчать – привлечешь к себе ненужное внимание. Так что помалкивай, когда тебя не спрашивают, а в остальном – веди себя по возможности так, как вел бы себя в данной ситуации носитель, благо вся его память в твоем полном распоряжении.

Маршрутка наконец-то подошла. Александр пропустил вперед себя трех женщин, занес над подножкой автобуса ногу и услышал от водителя:

– Больше мест нет.

Чертыхнувшись, Александр отступил назад, кляня себя за излишнюю галантность. В конце концов, если не удастся влезть в следующую маршрутку, то дело может кончиться опозданием. А за дисциплину в «конторе» последнее время взялись довольно жестко. За десять минут опоздания вполне можно лишиться половины премии.

– Саня! Беляев! – прервал его сетования окрик.

Александр завертел головой и увидел остановившуюся за остановкой светло-серую «Ауди» с приоткрытой дверцей. Оттуда показалась призывно машущая рука.

Александр спешно направился к машине, хотя голос ее хозяина он так и не узнал. Впрочем, все быстро разрешилось – за рулем сидел Сергей Маратов, совсем недавно принятый на работу в соседний отдел. Сергей был младше его лет на десять, по работе они не пересекались, так что Александр с ним даже не разговаривал толком ни разу – только здоровался при встрече. Но коли тот сам предлагает прокатиться, да еще так вовремя и кстати, то зачем же отказываться?

Когда Александр сел в машину, Сергей пожал ему руку и спросил:

– А ты что, где-то тут рядом живешь?

– Ну да, вон мой дом.

– Что, тачка в ремонте?

– Пока нет.

– А чего не ездишь тогда?

– Тачки пока нет, – пояснил Александр.

– А-а-а!.. – набрав скорость, обогнал давешнюю маршрутку Сергей. – Ну, выходи всегда примерно в это время, буду тебя забирать. Я все равно этой дорогой езжу.

– Ладно. Но специально не жди. А то у меня в одно время выходить не получается.

– Договорились, – кивнул Маратов и резко перевел разговор на другую тему: – Слушай, чего хотел спросить, у вашей Ирки, светленькой такой, есть кто-нибудь?

– У Ирки? Светленькой?..

– Ну, не совсем светленькой. Она русая, скорей. И у вас же одна Ирка.

– У Степановой, что ли? Понятия не имею.

– Ну, то есть, если я к ней подкачу, никому дорогу не перейду? Тебе, например, – нет?

– Мне – точно нет, – пожал Александр плечами.

– А что так? Нормальная девка, вроде.

– Вроде ничего, – снова пожал плечами Александр. – Но ты же сам хочешь к ней «подкатить», вот и давай.

– Ага, подкачу тогда. Спросил – а то мало ли…

– Нормально все. Действуй.

Зайдя в кабинет, Александр невольно бросил взгляд на Иру Степанову. Да, в самом деле, неплохая девчонка – высокая, стройная, вся такая чистенькая, ладная. И глазищи, вон, серые, как осенние озера… Но сколько ей лет-то? Двадцать два, двадцать три от силы, только универ закончила. У него как-то даже и в мыслях не было «обратить на нее внимание» всерьез, разница в возрасте все же вполне существенная. Хотя, если подумать, в наше время «неравные» браки вовсе не редкость. Пятнадцать лет, надо сказать, не такая уж и большая разница. Вон, недавно Светка из бухгалтерии за какого-то банкира выскочила, так тот, говорят, чуть ли не на тридцатник ее старше! Но там-то понятно, какой стимул – там девка за деньги замуж вышла, а в них не возраст важен, а количество. Впрочем, кто его знает, в жизни чего только не случается. Да и кто в данном случае вообще говорит о браке?

Александр снова взглянул на Ирину и неожиданно для себя подмигнул девушке. Та вдруг покраснела. Александра это слегка озадачило. Но не настолько, чтобы сев за стол и включив компьютер, не уйти с головой в работу.

Глава 2. Ирина

На обед они ходили в кафе через дорогу. Как правило, вдвоем – Ирина и Ольга. Сегодня было так же. И как раз сегодня это оказалось наиболее кстати. Ирине хотелось поделиться. Ольга была старше ее на четыре года, причем уже года два как жила с мужем. Ну, не совсем с мужем… То есть, как это теперь называется, у Ольги Слепневой с Матвеем Тарасовым был гражданский брак, но какая разница – все равно Ирина считала коллегу куда опытней себя, а, возможно, в чем-то и умней – не только, разумеется, из-за «семейного положения», – потому ее советы и суждения были для девушки очень важны.

Едва они вышли из офисного здания под осеннюю морось, как Ирина, забыв даже раскрыть зонтик, ухватила Ольгу за локоть:

– Представляешь, ко мне сегодня Серега Маратов подъезжал!

– Когда это? – округлила глаза Ольга. – Не помню, чтобы он к нам заходил.

– Так он и не заходил. Он мне в «аську» написал! Предложил вечером встретиться.

– Вообще-то у нас в рабочее время запрещено пользоваться «аськой», – сделала строгое лицо Ольга, но тут же, впрочем, фыркнула, тряхнула тяжелой каштановой гривой, раскрыла зонт, зашагала в сторону перехода и, обернувшись к застывшей в растерянности Ирине, потребовала:

– Ну давай-давай, догоняй! И рассказывай, раз начала.