Кончина Анны Иоанновны в октябре 1740 года заставила призадуматься многие государственные умы в Европе: в России может начаться смута и разыграться битва за власть. Именно поэтому, желая сблизиться с русскими оппозиционными кругами, в частности, с Елизаветой и ее сторонниками, чтобы в обмен на финансовую и военную помощь добиться своих целей, в столицу российского государства почти одновременно прибыли посол Швеции Эрик Матиас фон Нолькен и посол Франции Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди. Вначале взгляды двух мужей не совпадали. Более того, француз и вовсе был скептически настроен и не желал воспринимать дочь Петра в качестве политика, но в начале 1741 года его мнение резко изменилось.
– Дорогой господин Нолькен, – входя в уютную гостиную шведского посольства, проговорил француз. – Вот уж не ожидал застать вас в столице. Мне говорили, что вы покинули Санкт-Петербург.
– Время летит быстро, господин маркиз, – указав на кресло возле камина, отозвался холеный мужчина средних лет, с очень проницательными глазами. – А новости еще быстрее… Я в действительности покидал Россию на некоторое время, но дела заставили спешно вернуться обратно. Ни для кого не секрет, что и вы не сидели сложа руки… Кстати, позвольте спросить, не желаете ли вы сыграть в шахматы, Ваше Сиятельство?
– Не могу сказать, что я мастер в этом деле, но извольте… С удовольствием составлю вам партию.
Сделав знак слуге, стоявшему возле дверей, посол Швеции прищурился, исподтишка рассматривая ловкого и опытного соперника. «Интересно, зачем Шетарди вновь прибыл в Россию? После того, как он публично унизил императрицу, сказав ей, что не может передать от своего короля Людовика уверения в самой нежной дружбе, а лишь готов засвидетельствовать удовольствие, которым преисполнен Его Величество при возобновлении добрых отношений, мне казалось, что двери дворца навсегда закрыты для него. Но француз вернулся… странно! Не мешало бы разузнать, какую игру затеял бездарный Луи и его идиоты-министры. Как бы они не спутали нам все карты».
В дверях показались слуги, которые внесли изящный столик со стоящей на нем шахматной доской.
– В этом году в Санкт-Петербурге стоит мер-зкая погода, не так ли? Мне кажется, что будет лучше остаться возле камина, если не возражаете.
– О да, ваша предусмотрительность делает вам честь, господин посол, – улыбнувшись, ответил Шетарди.
Он не первый раз общался со шведским послом и прекрасно знал, каким опасным противником являлся господин Нолькен. Силы, которые он представлял, затеяли опасную игру, о чем предупреждали французские агенты и шпионы. Однако маркиз хотел лично узнать о планах противоборствующей стороны, именно поэтому и напросился на аудиенцию к дипломату.
– Итак, Ваше Сиятельство, я уступлю вам белые фигуры, – лукаво взглянув на собеседника, начал посол, усаживаясь напротив Шетарди. – Как-никак вы мой гость сегодня. Но предупреждаю вас, что это единственная уступка, которую я готов сделать в настоящее время.
– Благодарю вас за честь, господин Нолькен, – с легким поклоном ответил маркиз. – И несмотря на то, что я, как уже предупреждал вас, не слишком сильный игрок, я постараюсь доставить вам удовольствие.
– Что ж, извольте начинать.
Посмотрев на выстроенные строгими рядами фигуры, французский посол сделал ход.
– Е4, сударь.
Насмешливая улыбка скользнула по губам Нолькена. Взяв пешку, он сдвинул ее на Е5.
– Мне говорили, что Ее Величество осталась вами недовольна, маркиз, – бросив быстрый взгляд на оппонента, начал прощупывать почву шведский посол.
– Я действовал в рамках данных мне инструкций, не более, – уклонился от ответа Шетарди. – Мой король решил пока не раскрывать русским широких объятий… Слон С4, господин Нолькен.
Швед перестал улыбаться и подозрительно уставился на собеседника.
– Хм… что вы хотите сказать этим ходом?
– Извольте объяснить, господин посол, что вы имели в виду: мнение Франции по вопросу дружбы с Россией или же игру в шахматы?
– В данном случае меня интересует и то и другое, маркиз, – откинувшись на спинку стула, отозвался Нолькен.
– Что ж, я отвечу вам чуть позже, ибо сейчас ваш ход, мсье.
– Ну хорошо, – после минутного молчания произнес посол. – По сути, с последней нашей встречи мы не добились больших результатов в переговорах. Как вы знаете, через личного врача Елизаветы Петровны, господина Лестока, мне удалось установить контакт с дочерью Петра. Благодаря этому посредничеству была достигнута договоренность о личной встрече… Конь С6, маркиз.
– И как вам показалась цесаревна? – задал вопрос французский посол, призадумавшись. – Мне говорили, что, несмотря на надлежащее воспитание и образование, она вряд ли сможет самолично управлять страной.
– Для этого есть советники, маркиз. Ваш король тоже не особо сведущ не только во внешней, но и во внутренней политике, не так ли? Вы не хуже меня осведомлены о том, что кардинал Флери, да и мадам де Шатору имеют огромное влияние на Людовика. Они, а не он истинные правители Франции.
– Господин Нолькен, мне бы не хотелось сейчас обсуждать положение дел в моей стране. Согласитесь, что и Швеция, особенно после поражения в Северной войне, переживает не самые лучшие времена. Насколько мне известно, ваша страна готовится к войне с Россией… Но вернемся к делам более насущным, вы же не против, сударь?.. Итак, вы встречались с Елизаветой лично?
Насупившись, шведский посол, недовольный словами маркиза де Шетарди, ответил не сразу.
– Да, Ваше Сиятельство, меня удостоили чести быть принятым на окраине города. К слову сказать, а вы знаете или, видимо, слышали от своих агентов… да-да, не удивляйтесь, я прекрасно осведомлен о ваших шпионах и об их действиях, которые, признаюсь, иногда доставляют нам немало хлопот… что знать не особо поддерживает цесаревну?
– Да, до меня доходили такие слухи. Но дочь Петра пользуется большой популярностью в народе, так сказать, в русском обществе. Тем не менее страсть к удовольствиям мешает честолюбивым устремлениям принцессы. Ее не воспитали для великого. Хотя… кто знает, на что способен человек, ведомый инстинктом самосохранения… А сейчас ситуация складывается не в пользу дочери Петра. Но я также знаю, что влиятельные кланы и нынешнюю императрицу не особо уважают, а ее мужа, Антона Брауншвейгского, и вовсе презирают.
– Да, мне это известно, – подтвердил посол. – Именно поэтому и вы, и я здесь, разве не так? Цель Франции, да и Швеции тоже – ослабить наконец-то влияние наших врагов австрийцев… Ваш ход, сударь.
Хитро поглядев на соперника, Шетарди обратился к нему со странной улыбкой.
– Мне радостно от того, что в кои-то веки наши взгляды на положение дел в мире совпали. Согласитесь, такое взаимопонимание между нашими странами случалось не часто. Но вы не ответили на мой вопрос: как вы нашли дочь Петра? Правильно ли поступили наши министры, сделав на нее ставку? Поговаривают, что Елизавета осознает свое бессилие. Что ее окружают лица, которые не в состоянии помочь цесаревне достигнуть цели. Отсюда и уныние, которое вселяет в нее робость даже при самых простых действиях. И полагаю, а точнее сказать… я просто уверен, и думаю, вы согласитесь со мной, дорогой Нолькен, что преодолеть инертность у самой принцессы не получится. Оставить страхи Елизавета сможет лишь в том случае, если она послушается добрых советов, не так ли? – маркиз многозначительно уставился на шведского посланника. – Только вот чьих?.. Ферзь Н5.
Неприкрытое удивление промелькнуло в глазах господина Нолькена. Садясь за партию шахмат с французским послом, он и не предполагал, что игра примет такой серьезный оборот. Несмотря на то, что их страны всегда находились в дружеских отношениях друг с другом и были единодушны в вопросах, касающихся политики, направленной на ослабление позиций России на мировой арене, сейчас оба дипломата пытались опередить один другого в переговорах с Елизаветой и ее окружением. Швеция жаждала реванша после позорного поражения, в то время как Франция боялась, что Россия возьмет сторону Вены в вопросе австрийского наследства[5 - Длительный военный конфликт, вызванный попыткой ряда европейских держав оспорить завещание австрийского императора Карла VI. На протяжении восьми лет стороны пытались расчленить значительные владения Габсбургов в Европе.].
Окинув взглядом доску, швед оценил ситуацию. «Хм… а маркиз не так уж прост, как хочет казаться. За простодушием скрываются коварство и притворство. С ним стоит держать ухо востро. Все-таки мое первое впечатление о нем было верным, даром что меня пытались убедить в обратном. Интересно, какую игру он задумал?»
– А вы опытный игрок, – взяв в руки коня, констатировал Нолькен.
– Ну что вы, – хитро прищурился Шетарди, – мне до вас еще расти и расти. Вообще, шахматы – не моя стихия. Вот вы – истинный мастер своего дела. Уверен, что принцесса по достоинству оценила ваши таланты.
– Я бы не был столь категоричен, дорогой маркиз, – самодовольно улыбнувшись, ответил шведский посол, не заметив подвоха. – Легкомыслие, чрезмерная осторожность и нерешительность дочери Петра говорят не в ее пользу, но природный ум и смекалка дают надежду на то, что не все потеряно. И… между нами, она не сидит сложа руки и уже вступила в переговоры с рядом высокопоставленных чиновников, в том числе и генералов… Конь F6!
– И что? – Острый взгляд опытного дипломата оценил диспозицию на шахматной доске, и тот мысленно усмехнулся: швед в очередной раз переоценил свои возможности. – Гвардия готова поддержать любимую дочь Петра?
– Думаю, да, – глухо промолвил Нолькен. – В то время, как покойная императрица устраивала… как она их называла… шутихи, принцесса раздавала подарки, крестила детей гвардейских солдат, очаровывала их своими взглядами и улыбками.
«Что ж, тогда, я думаю, не мешает написать господину Амело[6 - Жан-Жак Амело де Шатию – французский политик, министр иностранных дел Франции.] и поделиться с ним этими сведениями, – призадумался Шетарди. – Сдается мне, что сейчас важно оказать цесаревне содействие для восшествия на престол. Если это произойдет, то тогда Россия возродит былое величие, утраченное при Анне Иоанновне. Между тем очевидно, что при слабом и безвольном правителе Россия никоим образом не сможет угрожать Франции и ущемлять ее интересы. Хотя тут тоже есть риск: а что будет, если Елизавета, найдя себе опору, все же совершит переворот? Тогда… неплохо бы помочь ей. Но вдруг дочь Петра потом забудет о тех, кто помог ей обрести власть? А что, если Нолькен что-то недоговаривает и ему известно больше? В любом случае я склонен предполагать, что принцесса может не выказать благодарность в той степени, на которую рассчитывает посол, поддерживая ее интересы. Но с другой стороны… да, игра рискованная, но, черт подери, почему бы не попробовать? Да, я готов рискнуть. И даже рискнуть головой!»
– Похоже, Елизавета не так проста, как мне показалось в самом начале, – после минутного размышления проговорил он вслух. – Мне бы следовало прислушаться к вашей интуиции.
– Уверяю вас, маркиз, ее задорные глаза, привлекательная внешность, манеры и шарм обведут вокруг пальца любого… но не нас с вами, не правда ли? Мы-то опытные дипломаты, повидавшие на своем веку, ох, как много, и не поддадимся на женские уловки и ухищрения.
О, эти женские уловки ?
Причёски, платья, томный взгляд.
Но с опытом ценю все больше,
Не красоту, а трезвый ум…
Шведский посол рассмеялся собственной шутке, но в следующее мгновение его смех внезапно оборвался, ибо в этот момент противник вместо пешки поставил своего ферзя и загадочно улыбнулся.
– Шах и мат, господин посол! Игра окончена…
Глава 2. Предупреждение
Франция, Осер, весна 1741 года
– При всем моем уважении, но у вас растет настоящий преступник, мсье и мадам де Бомон, – сидя за обшарпанным столом, изрек сурового вида человек. – И если вы не наставите его на путь истинный в ближайшее время, то он угодит за решетку раньше, чем получит образование.
Директор встал и заложив руки за спину прошелся по бедно обставленному кабинету, в котором, кроме массивного шкафа, почерневшего от времени дубового стола и трех стульев, не было ничего. С самого первого дня пребывания в приходской школе (ибо финансовые возможности семейства были весьма ограничены, несмотря на благородное происхождение) проказы Шарля Женевьевы Луи Огюста Андре Тимоте д?Эон де Бомон выводили господина Граммона из себя. Обычно спокойный и уравновешенный, пожилой человек буквально метал громы и молнии, выслушивая жалобы воспитателей малолетнего негодника.
– Ваш сын ни во что не ставит учителей, отказывается зубрить молитвы и ведет себя неподобающим образом во время церковного пения, отвлекая других учеников кривлянием и шутками. А совсем недавно был и вовсе вопиющий случай. Он раздобыл где-то женское платье, как выяснилось позже, негодник стащил его из прачечной у одной посудомойки, и в таком виде заявился в класс. Надо ли говорить, что урок отечественной истории был сорван?
Мсье де Бомон вздрогнул от неожиданности, а его жена невольно вскрикнула и едва не упала без чувств.
Директор школы бросил озабоченный взгляд на посетительницу и спросил:
– Мадам де Бомон, позвольте предложить вам стакан воды? Или, может быть…
– Нет-нет, – быстро беря себя в руки, отозвалась Франсуаза. – Это… все нервы. Я весьма расстроилась, услышав ваши слова. Признаться, вы озадачили меня. Да, Шарль всегда был непоседой и его трудно назвать примерным мальчиком, и я, что греха таить, всегда относилась снисходительно к его проказам, но чтобы…
– А я всегда говорил вам, мадам, что вы слишком балуете сына, – хмуро заметил мсье де Бомон. – Вот к чему привело ваше воспитание.
Франсуаза зарделась, но промолчала.
– Признаюсь, поступки вашего сына меня очень огорчают, – продолжил разговор директор школы. – И это я еще не упомянул о том, что он постоянно задирает детей и устраивает словесные перепалки, которые часто перерастают в драки.
– Мне очень жаль, что так происходит, – угрюмо отозвался адвокат, удрученный поступками отпрыска. – Но позвольте узнать, почему вы не наказываете его? Ваше попустительство идет ему во вред. Я отдавал сына в ваше заведение не для того, чтобы с вашего молчаливого согласия ему позволяли поступать неподобающим образом.
– Что? – Кровь бросилась в лицо господина Граммона. – Вы действительно обвиняете меня в том, что я спускаю с рук проделки вашего сына и оставляю их полностью безнаказанными? Да не проходит и дня, чтобы мы не сделали выговор или не выпороли сорванца за нарушение дисциплины. Мы сажали его на хлеб и воду, одевали в женское платье и выставляли на всеобщее обозрение, думая, что такой позор послужит для него уроком и заставит призадуматься над своим поведением, но мы ошиблись. Ему так понравилось примерять платья, что на следующий день, как я и рассказал вам, он опять вырядился женщиной…
– Вы что сделали? – ахнула мадам де Бомон. – Кто вам позволил выставить на посмешище человека, унижая его достоинство? Вы – преступник!
– Мадам, при всем моем уважении, – вспыхнул директор школы, – я бы попросил не разбрасываться столь громкими обвинениями и не учить меня, КАК мне справляться с МОЕЙ работой.
– Ваша работа заключается в том, чтобы оскорблять ваших подопечных и измываться над ними? – покраснев от негодования, парировала мадам де Бомон.
Затем она обратилась к мужу и жестко произнесла:
– Луи, я считаю, что нашему сыну не место в этом заведении.
– Мадам, позвольте мне САМОМУ решить этот вопрос. Я уже не раз предостерегал вас от попыток делать мне замечания, особенно прилюдно.
Сверкнув глазами, Франсуаза д?Эон вскочила и, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.
– Прошу вас простить выходку моей жены, – устало произнес адвокат. – Он – ее любимец, а матери трудно смириться с тем, что из любимого чада не выйдет ничего путного. Учеба, как видно, не его конек. Что ж, придется отдать Шарля кому-нибудь в подмастерья. Может, хоть там будет толк.
– Я бы не был столь категоричным, – не сразу ответил господин Граммон, задумчиво посмотрев на собеседника. – Причина, почему мы до сих пор не отправили вашего сына домой, как раз и заключается в том, что, несмотря на все его шалости, Шарль блестяще сдает все экзамены. Да-да, не удивляйтесь. Вот поглядите ведомости! У вашего сына, если, как я уже говорил ранее, он не попадет в тюрьму, большое будущее. Поверьте мне!
Директор школы достал толстую книгу и, полистав ее, нашел нужные записи.
– В том году все без исключения предметы были сданы на «отлично». Более того, Шарль весьма красноречив, у него великолепная память и хорошо подвешен язык. Ваш сын – первый ученик в классе, но при этом и первый сорванец школы, с которого более слабые берут пример. Поэтому… пожалуй, ваша супруга права: ему не место в нашем учреждении. У Шарля чересчур острый ум, бойкий язык и бешеный темперамент. Все его поступки – это своеобразный вызов, который ваш сын бросает моим воспитателям ежедневно. Обстановка в школе накалилась, поэтому-то я и вызвал вас. Я не знаю, зачем он так поступает, но сдается мне, что за его неподобающим поведением скрывается тайна, разгадать которую пока не в состоянии никто.
Адвокат д?Эон как-то странно посмотрел на директора и уронил голову на руки.
– Это мой крест, господин Граммон. Тяжкий… тяжкий крест!
Директор школы, раздираемый любопытством, молчал, не желая показаться чересчур назойливым. Он надеялся, что пробудившееся в собеседнике раскаяние позволит ему раскрыть загадку семьи адвоката. Но тот, нахмурившись, безмолвствовал, хотя весь его вид говорил о том, что тайна, снедающая его, слишком мучительна. И все же, несмотря на тяжелую ношу, Луи д?Эон де Бомон не был готов поделиться этим секретом с посторонним.
Наконец отец Шарля встал и, взяв в руки потертую треуголку, прервал молчание:
– Хорошо, господин Граммон, я прислушаюсь к вашему совету и заберу сына домой. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, или… нет, я совершил ее гораздо раньше, прогневив нашего Создателя. Гореть мне в Аду.
С этими словами адвокат открыл дверь и вышел из кабинета.
– Что бы это могло значить? – хмыкнул директор школы, глядя вслед посетителю. – Интересно, что скрывается за таинственными фразами? Эх, жаль, что я так и не выяснил тайну этой странной семьи. Но с другой стороны… мы наконец-то избавимся от проказника. Огромное облегчение для всех нас. Хвала Создателю!
Через час с небольшим все семейство уже тряслось в дилижансе по направлению к Тоннеру.
– Это же надо было потратить шестьдесят четыре су из-за этого негодника, – сокрушался Луи д?Эон, подсчитывая в уме расходы на поездку. – А все вы, мадам. Зачем вы увязались за мной? Я мог бы спокойно обойтись и без вас.
– Разумеется, могли. Господи, сударь, ваша прижимистость не имеет границ, – зыркнула на мужа Франсуаза. – Мне давно уже кажется, что я и наши дети вам в тягость. Хочу отметить, они не только мои, но и ВАШИ! Не по своей милости я рожала каждый год на протяжении стольких лет. Вы же все о мальчике мечтали? Так в чем еще вы хотите меня упрекнуть?
– Лишь в том, что у вас слишком длинный язык, Франсуаза, – уставившись в маленькое окошко, ответил адвокат. Затем, не поворачивая головы, добавил: – Шарль, перестань буравить меня взглядом. Мы поговорим дома о твоем поведении. И на этот раз…
Луи сделал паузу и, оторвавшись от окна, бросил пристальный взгляд на жену:
– …нам НИКТО не помешает. Вам понятно, мадам?
Мсье де Бомон вновь отвернулся и погрузился в свои невеселые думы.
– Как бы не так, – пробормотала Франсуаза, решившая как истинная мать до конца защищать своего ребенка.
– Матушка, все хорошо, вы не переживайте за меня, – наклонившись к ней, проговорил юноша.
Он ласково посмотрел на мать и расплылся в тихой улыбке.
– А хотите, я что-то покажу вам? – спросил он внезапно.
– Ну хорошо, покажи, дорогой, – потрепав сына по щеке, сказала мадам д?Эон.
Достав из-под плаща плоскую коробочку, Шарль протянул ее матери.
– Только сразу не открывайте ее, матушка, – посоветовал он, – а то разбегутся.
– Разбегутся? – озадаченно посмотрела на него Франсуаза. – А кто здесь?
– Мои веселые друзья, – подмигнув, отозвался сын.
– Я смотрю, ты новую шалость задумал?
– Не совсем новую. Благодаря им я заработал почти сорок су! Вы представляете? – с гордостью заявил юноша.
