По кухне разлилась тишина – густая, вязкая. Мужчина смотрел на свою жену со смесью ужаса и недоверия на лице.
– В детстве. – она помолчала. – Мои родители по ночам обсуждали магию и запрет на неё.
–Я подслушивала. – женщина говорила монотонно. – Они часто ругались из-за этого. Говорили, что надо прятаться, что надо уезжать… Я так и не поняла от кого мы должны прятаться – от магов или от Комитета.
– Вы пробовали это выяснить?
Женщина смешалась.
– Нет. У родителей я не спрашивала – боялась, что попадёт за подслушивание.
– А через другие источники? Архивы?
– Нет. Я боялась. Боялась привлечь внимание. Боялась узнать, что я волшебница. Я не хотела в тюрьму.
– Я вас понимаю.
Мне было жаль эту женщину. Сколько она продержится? Будет ли винить себя в произошедшем? Я посмотрел на неё снова и понял, что она уже считает себя виноватой.
– Вы не могли ничего изменить. – сказал я. – Вы не виноваты.
Женщина подняла на меня затравленный взгляд и опустила глаза.
– Вы знали, что над ним издевались одноклассники? – задал я следующий вопрос.
– Да. – после недолгого молчания ответил отец. – Мы думали, что он преувеличивает, что он должен научиться выстраивать отношения и решать конфликты самостоятельно. – мужчина встал, посмотрел на жену сверху вниз и снова сел.
Я хотел им сказать о том, что они ошиблись, но не стал. Наверное, они и сами поняли это в тот момент, когда узнали, что их сын покалечил двоих мальчишек и погиб.
– Что теперь будет? – спросила мама мальчика.
– Ничего. – я пожал плечами.
– За нами будут следить? – задал вопрос отец.
– Наблюдать какое-то время.
– А те мальчики? Которых он… – Так и не смогла договорить мама паренька.
– Живы. Поломаны, один из них лишился ноги, но жить будут. – я вздохнул. Родители мальчика переглянулись и, наконец, взялись за руки. Такой простой жест, который так много о них сказал.
Спустя два часа я сидел в кабинете и, не отрываясь, смотрел в окно. В отделе стояла тишина, разбавленная скрипом ручек. Каждый писал свой отчёт о проделанной работе. Когда все закончат мы обсудим дело, подошьём отчёты в папку и передадим Николаю Ивановичу.
Наш начальник – Николай Иванович Просо, убирал такие происшествия в особую секцию, анализировал и собирал статистику. С каждым годом дел по непроизвольному выбросу магии становилось всё больше и больше. Волшебники, не знающие о своей сущности, рано или поздно выпускали магию. Неконтролируемо – из-за страха, стресса или злости. Убивали непосредственно силой они редко – для этого недостаточно было выпустить чистую энергию, а вот отдача убивала практически всегда. В лучшем случае – самого незадачливого мага, в худшем – всех окружающих. Всё чаще происходили взрывы из-за энергии, ушедшей в воздух, или люди, случайно оказавшиеся рядом погибали в страшных муках. Сейчас выросло поколение людей, даже не подозревающих о своей сущности. Те, чьи родители были обучены магии, как правило, учили детей спускать давление силы. Поэтому раньше проблема неконтролируемого выброса магии стояла не так остро.
Каждый сотрудник нашего отдела надеялся, что полный запрет на магию снимут. Потому что мы видели их – людей, которые не понимали как и почему они убили кого-то, или осматривали их покорёженные тела. И неизвестно что страшнее. Мы общались с их родными, которые в страхе смотрели друг на друга, теряя доверие к родственникам. Задавались вопросами: Кто из них маг? Кто мог бы оказаться следующей жертвой? Встречались среди обвиняемых и те, кто догадывался о своей сущности, но, как мама сегодняшнего мальчишки, боялись что-то искать. Или боялись что-то найти. Хотя, что более вероятно, боялись привлечь к себе внимание Комитета.
Я занёс папку с делом в кабинет Николая Ивановича, положил на пустой стол и отправился в архив. Надо найти всё, что возможно про Дарью Волковскую и Павла Миляева. Их дело прогремело два года назад и затихло. Точнее – дело Миляева, про Волковскую в нём упоминалось мельком. Сейчас мы выстроили аргументацию в пользу отмены запрета на магию на основе дела Миляева. Если Степан Петрович Мирный нашёл информацию, значит я должен найти её опровержение. Иначе наши надежды угаснут на неопределённое время.
4. Дарья
– Дашк, у меня есть просьба.
Павел сидел за своим любимым столиком кафе и вертел в руках ручку. Перед ним лежала закрытая папка с документами. Официант, подошедший на расстояние двух шагов, поймал взгляд хозяина и удалился со скоростью спринтера. Я внутренне подобралась. Не то, чтобы я ждала чего-то невыполнимого, но весь внешний вид Павла говорил о том, что просьба мне не понравится.
– Какая?
Павел нахмурился, между его бровей чётче обозначилась морщинка. Он протарабанил пальцами по столу и, будто решившись, заговорил.
– Ты была права – под меня кто-то копает. Могу предположить, что кто-то влиятельный. Возможно даже из Комитета.
Мои пальцы сами собой нащупали пуговицу на манжете и начали её теребить.
– Почему ты так думаешь?
Павел продолжил, глядя на озёрную длань.
– Я долго думал – зачем под меня копать? Дедовского влияния я не имею. Особых ценностей тоже. – Павел помолчал. – Мне кажется, что им нужно кафе, а не я.
– Почему ты думаешь, что твоя единственная ценность – это кафе?
– У меня больше ничего нет. – пожал плечами Павел.
Я положила голову на скрещенные руки и попыталась успокоиться. Когда комок в животе перестал сжиматься, я спросила.
– Может ты преувеличиваешь?
– Сомневаюсь. За мной явно следят. К тебе приходили. И не только к тебе.
– Это могут быть совпадения.
– Хотелось бы, но я так не думаю.
– И что за просьба? – спросила я после продолжительной паузы.
– Я хочу переписать кафе на тебя. – Пашка посмотрел на меня жалобным взглядом.
– Зачем? – я вздрогнула. – Ты с ума сошёл?
– У меня нет родственников. И тебе я доверяю. Как только всё уляжется – перепишем его обратно на меня. – Павел улыбнулся.
– Почему ты думаешь, что это поможет?
– Я просто не хочу, чтобы оно досталось кому-то другому. Даже гипотетически.
Мы замолчали. Пуговица была пришита крепко, поэтому за её сохранность можно было не переживать. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня до чёртиков напугала просьба Павла. Я растерялась – что мне делать с кафе? О каком гипотетическом случае говорит Пашка?
Почему мне кажется, что он о чём-то не договаривает?
Вслух я спросила:
– Что я должна сделать?
– Подписать эти бумаги. – Паша открыл папку и протянул мне её вместе с ручкой.
– Надеюсь, я об этом не пожалею. – я стиснула ручку до ломоты в пальцах и коряво подписала бумаги.
– Я тоже, Дашка. Я тоже.
Я, наконец, поймала мысль, которая никак не могла оформиться во мне с начала этого разговора.
– Пашка, а тебе предлагали продать кафе?
– Один раз. Сразу после смерти папы приходил какой-то человек. А что?
– Слушай, ты не думаешь, что проще купить у тебя кафе, чем строить интриги?
– Не проще, Даш. Я не могу продать это кафе.
– Ну да, оно же теперь моё. – я усмехнулась.
– Не в этом дело. Это кафе невозможно продать в принципе. Только подарить или передать по наследству. Причём это должно быть искреннее желание.
– Как так? – у меня по спине пробежали мурашки. – Попахивает магией.
– Она и есть. Но это сложная магия. Древняя. Человеку её не обойти.
– Паш, я не понимаю. Объясни толком. – пуговица всё-таки оторвалась и с металлическим звоном покатилась между столиками. Мы проводили её глазами, но не сдвинулись с места.
– Место для кафе было выбрано не случайно. Я пока не могу объяснить подробнее. Просто поверь мне.
– Это из-за магии? – я понизила голос до шёпота.
– Говори нормально. – Павел покачал головой, но спохватился и кивнул. – Я не могу рассказать больше.
– Так, стоп. Паш, если я должна что-то знать про кафе – расскажи мне.
– Кафе стоит на особенном месте. Сюда не могут войти комитетские без приглашения – у меня есть несколько догадок по этому поводу, но ни одна не выглядит правдоподобной. К гостям не стоит приглядываться. Здесь останавливаются… разные люди. Впрочем, кафе тебе само подскажет.
– Как?
– Узнаешь. – Павел улыбнулся.
Подошёл официант и молча протянул мне пуговицу. Я поблагодарила его и в задумчивости покрутила металлический кругляш в пальцах. Эта пуговица совсем как я – осенило меня. Её так же теребят, треплют из стороны в сторону, пока не оторвут, а она катится, влекомая инерцией, пока не остановится в укромном месте. Потом её ищут, вытаскивают из пыльной щели и заново пришивают на старое место, чтобы, спустя время, снова оторвать.
Я стояла в своей комнате, оперевшись руками о подоконник, и невидящим взглядом смотрела на озеро. Воспоминания ползали по моим венам, медленно пробивались сквозь капилляры, но не приближались к сердцу. Почему я вспомнила этот разговор? И почему я не могу вспомнить, когда он был? Пашка за последние три дня так и не появлялся. Я прислонилась лбом к стеклу, впитала кожей его прохладу и, пока оно не успело нагреться, отстранилась.
– Что здесь происходит? – спросила я вслух у пустоты.
– Ничегоосс в масссштаабаахх всселеенноойсс. – ответила пустота голосом Марика.
Я резко обернулась и обнаружила дракончика, который лежал на моей кровати, свернувшись клубочком. Его вытянутая голова покоилась на лапках, а глаза переливались янтарной желтизной. Я прищурилась.
– Как ты здесь оказался?
– Я вссегдасс быллс сдессь. – равнодушно ответил Марик.
– Всегда – это с моего приезда?
– Нетсс.
– С основания кафе?
– Раньшеессс. – довольно промурлыкал дракончик.
Я села на корточки перед кроватью и посмотрела в глаза Марику.
– Насколько раньше? – мне показалось, что ответ на этот вопрос откроет для меня что-то важное.
– Тысс покасс не поймёшьсс. – улыбнулся Марик. – Посжессс.
Я вздохнула. Марик сел, наклонил голову, затем вытянул хвост, сполз с кровати и исчез. Тишина легла на плечи меховым воротником. Значит Марик был здесь ещё до строительства кафе. Кафе построил Филипп Миляев сразу же после “смены”, то есть примерно сорок три года назад. Пашка говорил, что раньше здесь был пустырь. Зачем строить кафе на пустыре? Из-за особого места? Звучит глупо. Почему именно кафе? Филипп Миляев предполагал, что деревня превратится в город и подползёт вплотную?
Я упорно пыталась поймать за хвост догадку, но она, как маленькая ящерка, выскальзывала и пряталась. Тогда я сделала то, на что не могла решиться со вчерашнего утра.
Я вышла из комнаты, повернула направо, прошла до конца коридора и без стука толкнула дверь в комнату Павла. Она тихо открылась. Я вздохнула и вошла внутрь.
Кровать была заправлена, но смята, будто кто-то валялся на ней поверх покрывала. На тумбочке лежала книга. Я попыталась разобрать название, но не смогла. Тогда я подошла, подняла её и выронила. Слой пыли, потревоженный движением, поднялся в воздух небольшим облачком. На тумбочке остался чистый прямоугольник на том месте, с которого я подняла томик. Открытый рюкзак лежал на полу. В нём не нашлось ничего, кроме кроссовок и чистой футболки. Я прошла в ванную. Зубная щётка на месте, полотенце, которого я случайно коснулась, сбросило слой пыли. Я обернулась и увидела свои следы на полу. Пыль лежала на всех поверхностях толстым слоем. Сквозь ватную пелену страха, я осознала – в эту комнату уже давно никто не заходил.
Где же Пашка?
Моё нутро похолодело, я обхватила себя за плечи. Не помогло. Озноб бил меня крупной дрожью. Тогда я открыла окно, которое распахнулось с таким оглушающим скрипом, что я внутренне сжалась в ожидании, когда сюда прибежит персонал. Но никто не пришёл. Ветер тут же поднял пыль со всех поверхностей, погнал по полу серые комочки. Я прислонилась к косяку двери и закрыла глаза.
Пустая аудитория наполнилась солнечным светом, как стакан водой. Мы сидели на самом верху – я и Павел. За окном летели облака. Белые, как чистые листы, разложенные по столам. Нас попросили разложить бумагу для абитуриентов и мы, закончив задолго до срока, засели здесь, чтобы не маячить перед нервными преподавателями, которых мы раздражали своими шутками и хихиканьем.
– Смотри, здесь будет сидеть сын чиновника из столицы.
– Чванливый и зажравшийся, как индюк.
– Тогда рядом с ним пусть сядет девочка-заучка из деревни.
– Рыжая бестия с воооот такими формами.
– Да ну тебя. – я стукнула Пашку кулаком по плечу, и мы засмеялись.
– А в конце они поженятся.
