– Ты душишь романтика в своей душе.
– Масло масляное.
– Помнишь, как мы поступали? Когда Василий Степанович бутылкой мух гонял на экзамене по физике.
– А потом он её из окна выбросил и попал секретарю учебной части по руке.
– Да, потом прибежала Ольга Сергеевна и устроила скандалище.
Мы прыснули и стукнулись лбами, из-за чего засмеялись во весь голос. В коридоре послышались шаги. Как только дверь начала открываться – мы спрятались под стол. Человек зашёл в аудиторию, постоял несколько минут перед преподавательским столом и вышел. Мы вылезли, весело переглянулись и медленно спустились к кафедре. На столе теперь лежал список абитуриентов и аккуратная стопка с билетами.
– Давай билеты спрячем? – спросила я.
– Не лучшая идея. – Пашка, как всегда, остудил мой пыл. Но не до конца.
Я пожала плечами, взяла со стола список абитуриентов, засунула его примерно в середину стопки с билетами, выровняла пачку, посмотрела на Павла с вызовом. Он улыбнулся, взял меня за руку, и мы побежали к выходу из аудитории. Пустой коридор встретил нас гулким эхом, по паркету пролетел пучок пыли. Мы прильнули к окну. Перед главным входом в здание столпились вчерашние школьники. Мы наблюдали за ними из другой жизни и радовались, что это испытание уже пройдено и немного завидовали тому, что ещё в самом начале пути.
Ольга Сергеевна стояла в дверях и громким, хорошо поставленным голосом, зачитывала имена и фамилии. Те, кого она называла подходили к преподавателю философии. Четверо других преподавателей стояли чуть в стороне, ожидая своей очереди. Они будут следить за поделенными на группы абитуриентами на вступительном экзамене. Рыжеволосая девушка из толпы подняла глаза и посмотрела прямо на нас. Мы, не сговариваясь, помахали ей рукой. Чистая радость наполнила эти воспоминания солнечным светом.
Тогда жизнь была простой и понятной. Не обременённой глухой тоской, которая давно поселилась в сердце. Не нагруженной неудачами, обманутыми надеждами и разбившимися мечтами.
Я открыла глаза. Мои мысли вернулись в пыльную комнату. Здесь Пашка не появлялся уже очень давно, но всё оставлено так, будто он вышел совсем недавно. Где же он? Крупная дрожь снова прошла по моему телу. Трясущимися руками я, не с первого раза, закрыла окно, потом неровной походкой вышла из комнаты, медленно закрыла дверь, бросив последний взгляд на пыльный комок, потревоженный движением воздуха, и наткнулась на горничную. Она поздоровалась, но отвела глаза и тут же шмыгнула в ближайшую дверь. Я зашла к себе, взяла куртку и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, вышла из здания кафе.
Ветер выдувал тепло из-под куртки, морозил щёки и руки, играл с волосами, то бросал их вперёд, перекрывая обзор, то отбрасывал назад, бил в лицо, наполнял лёгкие свежестью. Периодически влажная взвесь, висящая в воздухе, проливалась моросящим дождём. Мы медленно шли по улице, болезненно наслаждались холодом, ветром и обществом друг друга.
Мы учились на четвёртом курсе и нас отправили за методичками, которые почему-то остались в типографии. Ехать было далеко, никто не хотел переться на другой конец города в такую погоду. Кроме нас.
Я в очередной раз поправила волосы, опустила руку и почувствовала, как мизанца коснулся мизинец. Обхватил его и не отпустил. Руки моментально заледенели, но пальцев никто не отнял.
-Может кофе? – спросил Пашка.
-А, давай! – я засмеялась, глядя на его покрасневший нос.
Кофейня встретила нас теплом и горячими булочками с корицей. Пашка бросил рюкзак с методичками в угол, ушёл к барной стойке, а вернулся с дымящимися чашками и ароматными булочками. Сел рядом, прижался плечом к плечу.
-Примёрз? – спросила я, радуясь тому, что румянец сейчас больше похож на реакцию замёрзшей кожи.
-Нет, конечно. Я же хладнокровный ледяной тролль. – он погрозил мне ложкой.
-Ой, да ладно тебе, ледышка. – я пихнула его плечом и обхватила руками ароматную кружку. – А я примёрзла.
-К чему?
Пашка обнял меня, не давая ответить. Кружка звякнула об блюдце, вставая. Пашка укрыл руками от холода, выдавил его изнутри весь, без остатка. Стало жарко – то ли от объятий, то ли от эмоций, хотя, скорее всего, от всего вместе взятого.
-Замёрзнешь – заболеешь, лечи тебя потом. – проворчал раскрасневшийся Пашка.
Я смущённо хихикнула. Когда объятия разжались – кофе окончательно остыл. Пришлось идти за новым. Булочки растворились, будто их и не было, а за окном разошёлся дождь – косой, с сильным ветром, от которого не спасли бы зонты, даже если бы они у нас были. Мы молча, с тоской смотрели в окно, но на погоду никак не влияли наши вздохи.
Мы вышли на улицу и дождь с ветром мгновенно выбили тепло из под наших курток, но тепло в сердце выбить было невозможно. Руки грелись друг об друга, а смущенные улыбки не сходили с лиц.
Пашка. Почему я после университета уехала в столицу, а не в Мадан? Почему ты не позвал? Знал, что я хочу добиться чего-то. Знал, что не откажусь. Пашка, ты знал, что я ждала, когда ты позовёшь меня? Что уехала, только потому что ты не окликнул. Не остановил. Что теперь?
Дорога стелилась под ноги, вела меня. Я смотрела только вперёд, но не видела ничего. Перед глазами крутилась жизнь, которая пронеслась в универе, урывая минуты между парами.
Тоска гнала меня от кафе над озером. Вела по узким улицам, мимо площади “Смены”, всё глубже в городские трущобы. Улицы становились уже, дома неприветливей. Людей здесь практически не было. Предчувствие беды накатило, завладело мыслями.
Я вышла на улицу без тротуаров, зажатую между домом и забором. Сзади послышался гул мотора. Тоска в груди превратилась в ледяную глыбу. Медленно, впитывая взглядом каждую трещинку на асфальте, я обернулась. Серебристый внедорожник ехал прямо на меня. Лицо водителя было скрыто тёмным шарфом, только глаза – пустые, без тени эмоций, сосредоточенные, блестели из-под козырька бейсболки.
Я замерла. Глубокий вдох. Медленный выдох. Сердце проталкивало кровь, заставляло её стучать в висках, отсчитывать время. Тук. Тук. Тук.
Я смотрела на внедорожник, и он раздваивался в моих глазах. Перед внутренним взором такой же джип летел на нас с Пашкой.
Не сговариваясь, мы рванули к забору вдоль дороги, но внедорожник вильнул вслед за нами.
Внутри меня всё замерло, натянулось струной и лопнуло. Волна силы поднялась из глубины души, из самой сердцевины. Пальцами я чувствовала Пашкину руку, которая задрожала и выскользнула из моей. Я машинально отметила этот факт, но осознать так и не смогла.
Я стояла в одиночестве посреди дороги и даже не пыталась отойти. Внедорожник приближался ко мне. Ближе. Вдох. Ближе. Выдох.
Сила, непознанная, накопленная годами, поднялась во мне, приблизилась к границам дозволенного.
Я смотрела на внедорожник, и перед моим внутренним взором разворачивался другой день.
Джип летел на нас с Пашкой целенаправленно. Быстро. Тук. Тук. Тук – стучала в висках кровь.
Сила поднималась из глубины, сметала шелуху, наросшую на моей памяти. Чинила разум, заполняя бреши на месте воспоминаний. Отделяла былое от привидевшегося.
В памяти плыл такой же джип.
Нёсся, рыча мотором, целенаправленно на нас. Энергия волной прокатилась перед нами – мной и Пашкой. Заставила внедорожник остановиться и, неиспользованная до конца, откатилась. Воздух стал твёрдым, как камень.
“Отдача. Как от автомата? Почти.” – Вспыхнули слова, сказанные недавно. Нет, ещё не сказанные – тут же подсказало подсознание. Их скажет инспектор из Комитета. Потом. На следующий день.
Два года назад. Это было два года назад.
Сбоку послышался вздох. Сила откатилась в сторону звука. Пашка упал, смялся, как сдутый матрас. Я не запомнила, как сделала шаг. Как грохнулась на колени. Вцепилась в тело, из которого исчезала влага. Тёмно-карие глаза закатились.
Я стояла на асфальте, смотрела на приближающийся внедорожник, но не могла пошевелиться. Память калечила. Убивала.
Я… я… Он… Пашка… Это же я. Его. Я. Пашка…
Сила поднялась, достигла границ внутреннего и вылилась наружу, пронеслась передо мной, остановила машину. Начала откатываться назад, неиспользованная до конца. Коснулась моих ресниц. Воздух начал твердеть, мир сжиматься, и схлопнулся бы до острия иглы, если бы не толчок в бок, который сбил меня с ног, перебросил через забор, уронил на траву. Руки, колени, внутренности – мне показалось, что трясётся всё моё существо. Прогремел взрыв, выбил кусок забора, накрыл волной горячего воздуха. В наступившей внезапно тишине, над головой послышался хриплый голос.
– Живая? – пожилой мужчина сидел рядом со мной на корточках и разглядывал с сочувствием в светлых глазах.
Я кивнула. Краем глаза заметила, что лежу на траве, в палисаднике частного дома. Поднялась на ноги, опёрлась об остатки забора, прислонилась к нему всем телом. Каким чудом он не упал на нас? Мужчина уже на меня не смотрел – шёл куда-то к дому. Я не стала смотреть куда, меня это не заботило.
Два года. Два года. Прошло уже два года. Почему? На дорожном покрытии темнел провал, осколки кирпича покрывали газон, как пепел. Стояла тягостная тишина. Снова появился мужчина, за ним следом пришла женщина со стаканом воды. Она робко протянула его мне, а я взяла и выпила, не придав происходящему никакого значения. Потом меня отвели в беседку и усадили в кресло. Память ворочалась во мне, занимала своё место, укладывалась в сознании. Два года, после гибели Павла слились в одну неделю, идущую по кругу. Два года с тех пор, как я его убила. Убила. Своего лучшего друга. Пашку.
Я сидела в беседке, оперевшись руками об стол и в моей памяти оживал совсем другой день. До боли похожий на этот, но совершенно другой. От силы, поднявшейся во мне на дороге, не осталось и следа. Только фантомное ощущение пустоты внутри – не духовной, но физической. Будто между внутренностями образовалось свободное пространство, ничем не заполненное и звенящее.
Подошли люди в серой одежде, о чём-то спросили мужчину – я не расслышала. Меня взяли за предплечья и повели к машине скорой помощи. Да, помощь бы мне не помешала – подумала я. Только не такая. Кости целы, синяки пройдут, а вот память… Как справиться с потоком воспоминаний – вымышленных и настоящих. Десятков вариантов первых недель жизни в кафе. Настоящих разговоров с Павлом и придуманных больным воображением?
Беглый осмотр бледного молодого врача в больнице вызвал лишь недоумение, вслед за ним пришёл другой – пожилой и грузный, похожий на медведя. Он проверил рефлексы, заглянул в глаза, заставил приседать и стоять на одной ноге с закрытыми глазами, потом что-то записал в новую, только что заведённую, медкарту и вышел. За ним вошли двое уже знакомых людей в серых костюмах. Они снова взяли меня за предплечья и повели к машине. Я хотела спросить куда меня везут, но так и не решилась. Побоялась услышать такое страшное слово – “тюрьма”. Машина подъехала к невзрачному зданию за пределами города. Там нас уже ждали люди, одетые в бронежилеты и с дубинками на поясах. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Неотвратимость моего будущего накрыла сознание снежной волной.
Мужчины взяли меня за предплечья и повели по узким, почти не освещённым коридорам. Вперёд, направо, налево, снова направо, потом вниз, вниз, вниз, пока воздух не стал прелым, как в подвале, который не открывали много лет. Там, в ярко освещённом, в отличие от верхних коридоров, помещении была всего одна дверь. Чёрная, массивная, тяжёлая даже на вид. Она открылась передо мной медленно и беззвучно, обнажила камеру с окрашенными в серый цвет стенами, узкой койкой и унитазом. Я посмотрела на него и вздрогнула всем телом. Меня ввели в камеру и отпустили. Дверь закрылась так же медленно и так же беззвучно. Это конец – подумала я, сидя на узкой кровати. Это конец.
Может…
– Нужно время. – сказал доктор со смешными – круглыми как у совы, глазами. – Вы напуганы, вам нужно время. Вы должны свыкнуться со своей новой ролью. – он развёл руками, став ещё больше похожим на сову.
Я молча кивнула и вышла из кабинета. Там, в коридоре, меня уже ждала Аня. Аня, которая знала, что со мной что-то не так, но не подозревала, что я каждый раз встречаюсь с ней заново. Она молча меня обняла. Так же молча отпустила, взяла за руку и повела домой. В кафе.
– Почему меня отпустили, Ань? – спрашивала я у сестры раз за разом. – Почему меня не казнили?
– Потому что никто не пострадал. – отвечала мне Аня, но её бледное лицо говорило о большем.
Сейчас. Сейчас никто не пострадал, а тогда…
– Если я магичка, то и ты можешь быть волшебницей? – спрашивала я у Ани, но она отрицательно качала головой.
– Сказали, что тебе магия передалась от матери, а мы сёстры по отцам. – отвечала она.
Меня продержали в тюрьме всего несколько дней. Бесконечные осмотры, анализы, разговоры, вопросы, вопросы, вопросы. Тысячи глупых вопросов, на которые я не знала ответа. В голове стоял густой туман.
Я сидела на кровати, в полной темноте и смотрела в стену. Под кроватью зашелестела чешуя – я не пошевелилась. Марик молча улёгся на моих коленях.
Меня не казнили. Меня отпустили.
Почему?
5. Фёдор
Майское солнце пригрело столицу. Наконец-то весна вошла в мою любимую фазу – когда всей кожей ощущается близкое лето. Девушки переоделись в юбки покороче, на каждом пятачке прогретого солнцем тротуара примостилось хотя бы по одному представителю бродячей фауны. Кошки и собаки лежали на солнечных островках и старательно не обращали внимания друг на друга. Я вошёл в полумрак архива, хлопнул по стойке кулаком и крикнул:
– Эй, пыльные крысы! Где вас носит?
Из глубины архива послышались шаркающие шаги – значит, сегодня на смене Ян. Он вышел из-за стеллажа с большой дымящейся кружкой в широких ладонях, прошёл к стойке, поставил кружку, и, не глядя на меня, достал из недр тумбочки папку. После чего он, наконец, поднял на меня светло карие глаза и ухмыльнулся. Его молодое лицо от этого перекосило и, незаметный шрам на левой щеке, вдруг, стал виден чётко, как будто кожу расчертили сверхострым ножом.
– Гоблин ты длиннорукий, Федя. – произнёс Ян с издёвкой.
– Завидуешь?
– Нисколько. – Ян протянул мне папку правой рукой, на которой не хватало двух пальцев, но передумал и прижал папку к груди. – С тебя должок. – Сказал он с кривой улыбкой.
– Чего тебе на этот раз? – я закатил глаза, но тут же улыбнулся.
– Кактус.
– Чего?
– Кактус Хамецереус Сильвестри. И горшок к нему. Хотя нет, горшок не надо.
– Завтра принесу.
– Сегодня.
– Обойдёшься.
– Тогда и ты обойдёшься. Ты вообще время видел? У меня час назад рабочий день закончился. – Ян говорил спокойно, чуть растягивая гласные.
– И что же ты тогда здесь делаешь?
– Отдыхаю. После того, как за три дня перерыл весь архив. Дважды. Чтобы тебе – гоблину болтливому, найти информацию по делу, закрытому два года назад.
– От этого дела, дорогуша, зависит отмена запрета на магию.
Брови Яна скользнули вверх.
– В самом деле?
– Мирный где-то нарыл информацию, что Миляев был обучен магии. Но это абсурд.
– Это… Это возможно, Федь. – Ян задумчиво протянул мне папку.
– Обученный маг погиб из-за отдачи?
– Он был не один во время… Аварии.
– Знаю. С ним была подружка. Волковская.
– Да. Она внучка графа Волковского. И необученный маг, соответственно.
Я взял папку. На кончиках пальцев появилось знакомое покалывание.
– Здесь все материалы по родословной Волковской и всё, что было в газетных подшивках про Миляева. – сказал Ян.
– А остальное по Миляеву?
– Сгорело. Помнишь, пожар в архиве? Данные по Миляеву сгорели полностью. – Ян нахмурился – не любил вспоминать тот день.
– Спасибо, дружище. Кактус завтра принесу. – я кивнул старому другу и вышел из архива в вечерний город.
Папка жгла руки. В машине я не удержался – открыл её и погрузился в чтение. Отголоски истории сорокалетней давности оживали на страницах сухих архивных документов. Я начал с Волковской. Прочёл все выписки из загсов, роддомов, больниц. Адреса, города. Я вчитывался в отчёт и нутром чувствовал, что причиной этих несуразных переездов, абортов и смены профессий был страх. И этот страх имел под собой весомое основание.
