Эмили Д. Джонсон "Как Петербург научился себя изучать"

Эмили Джонсон исследует истоки и эволюцию краеведения в Санкт-Петербурге в начале XX века по архивным материалам. В книге рассматривается деятельность движения за сохранение истории, которое возглавили участники кружка «Мир искусства» и авторы журнала «Старые годы», педагогического экскурсионного движения и Центрального бюро краеведения. Оригинальное издание этой книги (Penn State University Press, 2006) было удостоено премии South Central MLA и премии Николая Анциферова за лучшую работу иностранного автора о Санкт-Петербурге.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Библиороссика

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-907532-38-0

child_care Возрастное ограничение : 0

update Дата обновления : 09.08.2023

Во введении к этой книге Шредер упоминает, что он хочет опубликовать второй том, посвященный имперским пригородам, окружающим столицу. Этот план не был реализован. Однотомный путеводитель, который был издан, полностью посвящен городу Санкт-Петербургу [Шредер 1820: VII].

23

Работа Свиньина первоначально появилась как двуязычное издание с французским и русским текстами на соседних страницах.

24

Склонность к преувеличению была отличительной чертой Свиньина как писателя. Второстепенная фигура в истории литературы XIX века, он был предметом многих злобных эпиграмм и, по слухам, послужил образцом для Хлестакова в «Ревизоре» Гоголя. Свиньин оказал одну большую услугу литературному миру: в 1818 году он основал журнал «Отечественные записки». См. [Данилов 1915].

25

Джули Баклер утверждает, что литературные произведения XVIII века описывают Санкт-Петербург в более эклектичной манере, чем обычно считают ученые. Поэты часто писали о городе как в среднем, так и в высоком регистре, в контексте одного стихотворения они могли перейти от одического к более мягкому элегическому или идиллическому стилю. Точка зрения Баклер понятна, но я бы отметила, что все авторы, которых она цитирует, остаются в подавляющем большинстве доброжелательными в своей оценке города. Хотя, возможно, в какой-то степени эклектичные по форме, описания Санкт-Петербурга в литературных произведениях XVIII века удивительно последовательны в своей идеологической направленности [Buckler 2005: 67–73].

26

За исключением «Шинели», «Петербургские повести» Гоголя были написаны между 1833 и 1835 годами и опубликованы в 1835 и 1836 годах. Гоголь работал над различными набросками «Шинели» с 1839 по 1842 год. Впервые она появилась в его собрании сочинений 1842 года. Достоевский закончил свой первый роман «Бедные люди» в 1845 году и опубликовал его в 1846 году.

27

Включающая в себя элементы разных литературных жанров, «Панорама» пытается удовлетворить множество потребностей одновременно. В предисловии сам Башуцкий дает понять, что она представляет собой нечто среднее между традиционной историей, статистическим сборником и путеводителем. Он подчеркивает, что выбрал небольшой шрифт, чтобы читатели могли брать с собой на прогулки отдельные тома. Запланированный четвертый том должен был содержать больше материалов для туристов, включая подробные описания местной архитектуры и серию исторических экскурсов. Его публикации помешали финансовые проблемы [Башуцкий 1986, 2: 8–9]. Комментарии Башуцкого см. в [Башуцкий 1986, 1: VIII, XIII].

28

В последней главе этой работы я обсуждаю ряд книг, условно относящихся к путеводителям, в которых образ Санкт-Петербурга пронизан ужасом и пафосом. Написанные в трудные годы Гражданской войны, когда многие российские интеллектуалы стали воспринимать Северную столицу как мертвую или умирающую, эти тексты представляют Санкт-Петербург в виде безжизненных руин. Однако стоит отметить, что даже в этих мрачных произведениях прошлое Санкт-Петербурга, его культурное наследие воспеваются, словно в панегирике.

29

Можно, конечно, представить себе путеводитель, где автор дает советы, как свести к минимуму неудобства жизни в городе, который считается крайне неприятным, не прилагая никаких усилий для восхваления его достоинств или описания примечательных мест. Такая работа, однако, фактически отменила бы стандарт дискурсивных особенностей как для российского, так и для американского/западноевропейского путеводителя. Не поэтому ли описания путеводителей в романе Энн Тайлер «Случайный турист» так остроумны? Заставляя своего героя писать безрадостные путеводители для деловых путешественников, Тайлер одновременно высмеивает американскую ксенофобию и восторженную интонацию, которую мы ассоциируем с путеводителем как жанром. [Tyler 1986: 12–13].

30

См., например, предисловие к [Пушкарев 1839–1842, 1].

31

Князь-папа был главой Всешутейшего, всепьянейшего и сумасброднейшего собора – форума для пьяного разгула, созданного Петром I как пародия на обряды и церемонии официальной православной церкви.

32

Башуцкий, например, внес свой вклад в разработку очерка, а также путеводителя. В начале 1840-х годов он опубликовал антологию «Наши, списанные с натуры русскими», которая была составлена по образцу известного французского издания «Les Fran?ais et les Anglais peints par eux-m?mes» («Англичане и французы в их собственном описании»). Раздел, озаглавленный «Мелкая промышленность и шарлатанство в С. Петербурге» в [Пушкарев 1839–1842, 3: 1–55], можно с полным основанием назвать очерком.

33

На самом деле последний абзац рецензии Аксакова, хотя и негативный в его оценке роли Санкт-Петербурга в русской культуре, может быть истолкован как поощрение изображения различных регионов России: «С того времени, как в русской литературе появилась мысль о народности, отдельные области огромной России начали выказывать свои особенности и в литературе. Покорный общему движению, и Петербург выразился в литературной деятельности и придал ей свой особенный характер; сосредоточивая в себе богатства России, он усилил книжную торговлю и этот торговый характер придал и литературе» [Аксаков 1981: 166].

34

Стоит отметить, что в Москве традиция путеводителей во второй половине XIX века процветала. Два фактора, вероятно, объясняют ее продолжающееся развитие: образ Москвы в этот период не был столь проблематизирован, как образ Санкт-Петербурга, южная столица занимала менее заметное место в произведениях русской литературы, чем ее северный аналог, поэтому авторы путеводителей сталкивались с несколько меньшей конкуренцией. Обзор путеводителей по Москве второй половины XIX века см. в [Александров 1986: 27–32].

35

В этот период также появилось несколько новых путеводителей по современному Санкт-Петербургу. См., например, [Михневич 1874]. Также продолжали появляться очерки, посвященные текущей жизни, в том числе множество работ, изображавших столичное «подбрюшье» и низшие классы. Две из лучших подборок физиологических зарисовок конца XIX века: [Бахтиаров 1994; Животов 1894–1895].

36

См., например, [Бурьянов 1838, 1: 33, 43].

37

Первая статья Бенуа о «Старом Петербурге» появилась в «Мире искусства» № 15 (1899) под псевдонимом Б. Вениаминов. И. Э. Грабарь и И. А. Фомин также опубликовали статьи, восхвалявшие художественное наследие начала XIX века. Фомин писал главным образом о Москве.

38

Бенуа А. Н. Монплезир // Мир искусства. 1901. № 2–3. С. 121–122.

39

Бенуа А. Н. Архитектура Петербурга // Мир искусства. 1902. № 4. С. 84.

40

Вениаминов Б. [А. Н. Бенуа]. Агония Петербурга // Мир искусства. 1899. № 15. С. 17.

41

Статья впервые опубликована: Мир искусства. 1902. № 1. С. 1–5.

42

Я имею в виду памятники работы Карло Растрелли и Этьена-Мориса Фальконе. См. [Heard 1954: 352–354]. Ученые по-разному воспринимают одежду, в которую облачен Петр I на памятнике Фальконе. Лавровый венок на голове царя наводит на мысль о связи с Римом. Халат, плащ и сапоги, в которые одет царь, и медвежья шкура, служащая ему седлом, как отмечает Джули Баклер, кажутся скорее «фольклорными» и, возможно, связывают Петра I с Александром Невским. Взятая в целом, статуя отчетливо напоминает памятник Марку Аврелию на Капитолии в Риме [Buckler 2005: 73].

43

Грабарь описал работу Росси в следующих выражениях: «Какой размах, какая ширь архитектурных проектов! Этому человеку не терпелось построить целые площади и улицы. Римляне – то были его учителя, и он хотел, чтобы его архитектура была сравнима с их архитектурой. Величие и великолепие римских сооружений времен Агриппы, Адриана и Каракаллы привлекли его воображение, и он мечтал превратить Петербург во второй Рим» [Грабарь 1994: 354].

44

В своих пышно украшенных композициях архитекторы конца XIX века специально выступали против чистых, строгих линий и однообразных фасадов обширных имперских ансамблей Санкт-Петербурга. Однако в более широком смысле их работа также сигнализирует о бунте против классических стандартов в целом. Величественные дворцы, построенные во времена правления Екатерины II и Павла I в стиле «ранней классики», в определенной степени также подверглись нападкам. Сторонники русского стиля часто шли еще дальше, отвергая все построенное в «чужом», заимствованном стиле.

45

Ричард Вортман подробно рассказывает о политических последствиях русского стиля в своей статье [Wortman 1985].

46

В статье 1984 года «Петербург Александра Бенуа» Л. К. Долгополов предполагает, что в своей критической прозе Бенуа сосредоточился исключительно на великолепном «внешнем облике» Санкт-Петербурга и не смог обнаружить «скрытую сущность», которая занимала русских писателей от Пушкина до Белого. Долгополов, однако, утверждает, что в своем творчестве как художника, особенно в иллюстрациях к пушкинскому «Медному всаднику», Бенуа вышел за пределы собственной точки зрения, отказавшись от «идеалистического отношения к городу, которое было характерно для XVIII века и было возрождено в “ретроспективных” работах кружка “Мир искусства”», и следовал основному направлению российского культурного развития. Как будет показано далее, я полагаю, что Долгополов заходит в своем анализе слишком далеко [Долгополов 1984: 391, 401, 403].

47

Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом