Валерий Павлович Киселёв "Случайности одной жизни. Закономерности или мистика?"

* * *

С парты скатилась ручка на пол. Надо спросить разрешение учительницы, чтобы поднять её. Держу руку, но она не видит меня – сижу на последней парте, и продолжает диктовать. Я понимаю, что теперь не успею записать, но и поднять ручку без спроса – не решаюсь.

– «В чём дело, Киселёв?» – спрашивает наконец учительница. Пытаюсь объяснить, чуть не плача. – «Давно бы поднял…». И продолжает диктовать.

* * *

Кто-то крикнул, что Шмага убил Тайгу, любимую собаку нашего двора. Она, чёрная, маленькая, лежит, мёртвая, вытянув ноги, у мусорного бака. С воплем бегу за Шмагой, он от – меня. Врываюсь в его квартиру, с рёвом бью его ногами, руками, он орёт, а я бью и бью…

Через 45 лет, такую же Тайгу, сосед, офицер в отставке, на моих глазах зарезал ножом у нашего дома, чтобы не мешала спать пустым лаем его маленькому сыну… Шла война в Чечне…

* * *

Учительница называет оценки за диктант. «Петров – три…, Крюк – три, Скамницкий – два, Козлова – четыре…». Делает паузу, смотрит на меня: «Киселёв… Как всегда – пять…». Пришёл домой, портфель бросил в прихожей, сел на пол, и плачу: «Опять двойка за контрольную по арифметике…». Пришёл отец со службы: «Почему тут сидишь?». Рассказал. – «Ерунда какая… Я в пятом классе школу чуть не сжёг, и то не ревел».

Потом бабушка рассказывала, как из-за отца чуть не сгорела школа – бросил мячик в печку, он выкатился, горящий…

Школа эта лет через 20 сама развалилась, от старости…

* * *

Поезд. Мы с братом – мне лет 9, Серёжке на год меньше, одни едем к бабушке из Красноярска в деревню в Вологодской области. Отец посадил нас на поезд, – «Смотри за Серёжкой!». Через всю страну – двоих малышей, и не боялись же… Какая-то большая станция, толпы людей. Вышли на перрон, Серёжка куда-то убежал. Нервничаю, поезд уже гудит, вот-вот тронется, а его нет и нет. В последние мгновения он подбегает к вагону, проводница за руки втаскивает его, я реву, кричу, бью его…

Все остальные дни дороги он смирно сидел у окна.

* * *

«Ети, ети, разьети…» – говорит дядька Сивиря, нахлёстывая вожжами кобылу. Он встретил нас с братом на станции Харовская. Едем на телеге, 50 километров, впереди лошадь, машет хвостом. Едем долго. По сторонам лес, дядька Сивиря ругает лошадь, то и дело добавляя: «Ёлки зелёные…» Дорога плохая, даже не для телеги. Опрокинулась боком, в огромную лужу, в грязь упал наш чемодан, да и мы с братиком сползли в эту лужу. – «Ёлки зелёные!» – говорит дядька Сивиря, и много разных нехороших слов, таких же, когда отец, пьяный, ругается с матерью. Вроде бы не утонули, выбрались, грязные, мокрые. Достали и чемодан. Потом узнал, что это место называется – Степачиха.

Много лет спустя, проезжая по уже нормальной грунтовой дороге на иномарке, пытался найти это место, где опрокинулась наша телега. Нет, не найти, по сторонам одни «Ёлки зелёные»…

С дядькой Сивирей интересно было ловить неводом рыбу. То дело невод цеплялся за траву, дядька со словами «А задинем, так отдинем…» – снимал трусы и – бултых в воду. Как жаль, что я не записал его рассказ – матюк на матюке, как он однажды гнал стадо свиней из деревни в райцентр – 50 километров! Жаль, что писатель Василий Белов своего «Африканыча» написал не с дядьки Сивири – повесть была бы ещё интересней.

* * *

Солдатский клуб, в части, где служил отец. Мы, мальчишки, сидим на полу перед сценой. За нами – сотни солдат, кашель, густой запах портянок и немытых тел. На сцену вышла молодая яркая женщина, и – запела: «Подставляйте ладони, я насыплю вам солнце…». Голос – сильный, необычный, нежный. Солдаты и кашлять перестали, и запах портянок исчез. Это была Лариса Мондрус, дала концерт в воинской части. Удивительный голос её и красоту запомнил на всю жизнь… Она была – как из другого мира…

За городом было кладбище, как-то забрели туда с мальчишками: столько солдатских могил! Железные памятники со звёздочками, на фотографиях – молодые лица. Войны нет, а солдаты погибали. Строили они какой-то огромный секретный завод…

* * *

В городе появился театр. Строили его солдаты, отец был командиром роты. То и дело ходили всей семьёй в этот театр. За несколько лет на всю жизнь наслушался опер и оперетт.

На площади у театра нас принимали в пионеры. Помню, как, запыхавшись, бежал домой, гордый, пальтишко нараспашку, в только что повязанном красном галстуке, и пел: «Близится эра светлых годов, клич пионера всегдабудь готов…»

* * *

В четвёртом классе заболела наша учительница, Раиса Ивановна. Всем классом пришли к ней домой. Она лежала, смотрела на нас и плакала. Мы стояли, молчали, не зная, что говорить и не понимая, почему она плачет.

Уходили мы от неё уже какими-то другими. Наверное, повзрослевшими.

* * *

Быстрый ручей Миниха в деревне… Босиком в ледяной воде, переворачивая камни, вилкой ловим с мальчишками пескарей и налимов. Ноги сводит от холода, и ничего, не болели. Первый пойманный на удочку окунь, потом – здоровенный лещ. Мальчишеское счастье… Через много лет мой сын, тогда пятилетний, на этом же месте с лодки поймал на удочку своего первого окуня…

Рядом с Минихой – дедова кузница. Стучит молотом, на наковальне – красные зубья бороны. Попробовал, интересно. Столько вокруг разных железок, а запах от горна… Нашёл в углу старую подкову: «Дед, разогни…». Не сразу, но подкова разгибается. Попробовал и я – никак, маловато ещё силёнок.

Кто-то завёл лошадь в станок из столбов, как в клетку, дед схватил её за ногу, подвернул, во рту гвозди, и – раз-раз их в подкову. Ещё немного – лошадь бежит в гору, гривой машет, сверкая подковами.

* * *

Отец читал почти всё свободное от службы время, и нас приучал, включая и маму. Завёл специальную тетрадь, куда записывал прочитанные нами книги. Я читал запоем, даже ночью, в школе – на уроках. На алгебре читал «Спартака»… В каком-то году прочитал ровно 100 книг.

Брат Серёжка читать не любил, за что был не раз наказан. Отец привязывал его ногу офицерским ремнём к ножке стола, чтобы не бродяжничал, а читал.

Однажды, чтобы хоть как-то его стимулировать, отец записал в прочитанные им книги стихотворение Некрасова со словами «Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она…». Я тогда еще возмущался такой поблажкой.

* * *

В городе открылся Дворец пионеров. Записался в судомодельный кружок. Выточил модель подводной лодки. Гордился, что сам. Лет через 40 мне, уже журналисту, довелось побывать на настоящей подводной лодке – «Нижний Новгород», на Северном флоте. Поразили её величина и мощь. Идём с делегацией по отсекам, у меня развязался шнурок на ботинке. Пока завязывал, нагнувшись – за мной задраили люк. Пришлось ждать, пока меня не хватились. Вспомнил тогда и модель подводной лодки, сделанную своими руками. А брату довелось строить настоящие подводные лодки.

В каком-то военном городке на Севере меня поразили стоявшие бок о бок десятки подводных лодок со ржавыми бортами.

Стоял на стапеле завода «Нерпа», смотрел на поднятый остов АПЛ «Курск» с разорванной взрывом носовой частью, и не мог сдержать слёз… Уважаю моряков-подводников, – «Под чёрной пилоткой – стальные глаза…».

* * *

Как изменились за каникулы наши девчонки… Мы уже в 6-м классе. Моя соседка по парте – Ирина Зубавина, яркая, черноглазая, с короткой причёской, тонкими манящими губами. Похожа на актрису Ольгу Павловец. Стало не до учёбы: голова сама поворачивается налево – смотреть на неё. Наконец, меня пересадили на первую парту… Вертеть головой стало сложней. Через полгода мне пришлось поменять класс, школу и город – отца перевели на другое место службы.

А через много-много лет узнал: Ирина, моя первая детская любовь, уже дважды вдова…

* * *

В 6-м на классном часе читал у доски поэму Михаила Дудина «Песня дальней дороге». – «Негодуя, беспокоясь, жить и петь – моя печаль, бесконечно длинный поезд, нескончаемая даль…». Читаю и раскачиваюсь от волнения. Одноклассники слушают, показалось – с изумлением.

Много лет спустя еду на машине по Ярославской области, на дороге табличка: «В этой деревне родился поэт Михаил Дудин». Пытался вспомнить слова той его поэмы. Только первые строчки…

* * *

Январь 1966-го, переезжаем на новое место службы отца – городок Ужур Красноярского края. Пока шли от станции до дома – в морозном тумане, то и дело оттирали друг другу носы и щёки. Дошли. Сибирь!

Новый класс в школе, и новая любовь. Наташа Лобанова… Пышные светлые волосы, большие голубые глаза, тонкие черты лица. Не смел даже поговорить с ней. Думал, что она меня и не замечает. Однажды, зимой, на улице – она навстречу. «А ты почему не здороваешься?» – спрашивает. Растерялся, поздоровался. Долго оглядывались друг на друга.

«Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег…» – когда слышу эту песню – вспоминаю Наташу.

Скоро её отца перевели на новое место службы, и больше мы никогда не виделись.

* * *

В седьмом классе записался в секцию бокса, в школе. – «Я ваш тренер, Валера Великохатский, чемпион Сибирского военного округа». Солдат, крепыш со стальными кулаками. После нескольких тренировок из примерно 30 мальчишек нас осталось меньше половины – гонял нас тренер безжалостно, да и мы мутузили друг друга до крови. Особенно часто дрались с Вадькой Нефёдовым, одноклассником. В тринадцатом поединке он расквасил мне нос, и о мечте стать таким же чемпионом как Валерий Великохатский, пришлось забыть.

Но бокс, как спорт, полюбил на всю жизнь, и выручали меня уроки нашего тренера не один раз.

* * *

И снова перевод отца на новое место службы – в город Горький. Новый класс. На перемене ко мне пристал главный школьный хулиган – Васька Кувыкин. Дрались до крови. Одноклассники нас окружили – ни один за меня не заступился. Бокс пригодился.

Больше он не приставал, а одноклассники стали смотреть на меня с интересом.

* * *

Возвращаемся из деревенского клуба, большой компанией мальчишек и девчонок. Мне – 15 лет. Провожаю Веру Соболеву, такую же девочку – светловолосую, с васильковыми глазами. Взял её под руку, идём и молчим всю дорогу, километра два. Ночь, луна ярко светит. Поля вокруг – как на картине Куинджи. Чувствую, что она дрожит, хотя лето же, тепло. Только много лет спустя понял, что дрожала она не от холода, а от того, что идёт с парнем. Не помню, почему, но это было единственное наше свидание.

Через несколько лет узнал, что Вера рано вышла замуж, овдовела, и сама вскоре умерла, оставив двух дочерей. – Когда слушаю песню «Верка» в исполнении Расторгуева – вспоминаю Веру… «Что прошло, то прошло, ничего не исправить…».

* * *

«Нету дела важнее деревенского, почётнее, чем крестьянский труд…»., – полюбил поэзию Маяковского. Летом после 9-го класса освоил несколько деревенских работ. Научился косить. И так разошёлся на лугу между Лысовской и Трушовской, представляя себя товарищем Давыдовым, героем романа Шолохова из «Поднятой целины», который, правда, пахал, а не косил, что меня еле остановили. Научился метать стога. Когда-то на этом лугу стояли десятки стогов сена, сейчас он зарос ёлками, грибы между ними растут. Научился доить корову, по-настоящему. Пальцы с непривычки болели, титьки у коровы надо было тянуть не со всей силы, а плавно. Мои двоюродные сёстры – Нина и Лида, помогали матери на дойке с детства.

Тётя Лина, сестра мамы, дала в благодарность два пирога, с напутствием: «Как придитё, так и поедитё…» Т.е., как придёте домой, так и поешьте.

Всей семьёй помогали бабушке убрать лён с поля, рвали, ставили его в суслоны. Бабушка сказала, что когда-то это поле было, до колхоза, нашим. Сейчас здесь только кусты да ольха…

В августе с другом детства Серёгой Смирновым на поле у Лаврихи сеяли озимую рожь. Надо было, не зевая, после разворота трактора с сеялкой, дружно дёргать за рычаги, чтобы сыпалось в пашню зерно.

Огромное было поле. Давно оно заросло люпином да дурной травой.