На танцполе пар все больше. Как креветки в мультиках, они приседали. Темноте разрежена голубыми лучами. Руки Дэниела все ниже, но Октябрина не пыталась его остановить. Ему будет, что рассказать. Пусть хоть так о ней поговорят. Пусть хоть так запомнят.
Октябрина подумала о родителях, когда рука Дэниела провела по ее животу. Что бы они подумали, если бы узнали, что она делает?
Телефон зазвонил не вовремя. Дэниел как раз, наверное, хотел схватить ее за шею или надавать на плечо, чтобы она снова опустилась. Октябрина ставила на беззвучный все контакты кроме одного. Опьянение как рукой сняло.
– Мне нужно выйти, – проговорила она и отстранилась от Дэниела.
Мужчина опешил. Когда Октябрина отошла, все еще стоял в прежней позе и ждал, что она снова подойдет, прижмется к его разгоряченному телу. Но Октябрина уже бежала на улицу. Никто следом не пошел.
На остановке, у стоявшей на «аварийке» машины, ждал Роман. Руки скрещены перед грудью, лицо напряжено.
– Мы уезжаем, – прошипел Роман. Даже не прошипел, а выдохнул сквозь зубы. Глаза темные, радужки от зрачка не отделить. Синий цвет огней делал его похожим на Деда Мороза, замерзшего в Великом Устюге.
– Я только приехала. Я никуда не поеду, мне весело тут!
– Ты поедешь. – Он подошел к ней и взял за локоть. Взял несильно, но достаточно крепко, чтобы понять – не отпустит. – Нечего тебе тут делать.
– А ты откуда знаешь? – хохотнула Октябрина.
– Я просто знаю.
– Все вы все знаете, но никто не хочет спросить меня! Ты не заберешь меня просто так! – засмеялась Октябрина, но почувствовала, как ресницы стали влажными. Она плачет? Не хочет ведь. Ей ведь было весело.
Влага застилала голубые огни вывески. Роман что-то сказал, потянул за собой, и Октябрина пошла. Хватка его железная, противостоять бесполезно. Октябрина поглядела под ноги. В груди тяжело, словно пуля застряла в сердце и не дает ему нормально биться. Даже дышать можно через раз.
– Пристегивайся, – сказал Роман. А потом добавил. – Пожалуйста. Тебе дать воды?
Октябрина то ли покачала головой, то ли смогла выдохнуть отрицание, но Роман отстал. Она пристегнулась дрожавшими руками. На теле, казалось, все еще чувствовались прикосновения незнакомца из клуба. Теперь они казались липкими, жаркими и тошнотворными. Хотелось помыться, стереть их с себя, но душа в машине Романа не было. Пришлось взять из бардачка салфетки и вытереть хотя бы шею.
– Примешь душ, когда приедем. Тебе надо бы умыться.
Октябрина уже представила, как будет тереться отельной мочалкой до красных пятен на коже. Стереть вечер с тела – не проблема. Осталось стереть их из памяти, а вот с этим проблемы. У Октябрины дома не было ничего крепкого, а Роман почти не пил и ей не разрешал.
– Хорошо, – выдохнула она и сморгнула влагу.
Октябрина отвернулась к окну и закрыла глаза, чтобы слезы не катились по щекам. Каждый раз она приходила в клуб с надеждой, что хотя бы с кем-то там нормально поговорит. Может, в очереди в туалет появится девушка, с которой можно будет обсудить проблемы, выплакаться в жилетку или короткий топик. Может, среди танцующих на танцполе парней нашелся бы тот, кто мог бы увидеть в ней что-то кроме короткого платья и парика, кто-то, кто мог бы посмотреть в ее грустные и выцветшие глаза и спросить, все ли нормально. Но Октябрина в который раз ошибалась и понимала, что делала одну и ту же ошибку из раза в раз. Здесь у всех все «нормально», какой бы кошмар ни творился дома.
– Мы едем в новый отель? – спросила Октябрина тихо, когда открыла газа и увидела незнакомую дорогу. Роман сидел неподвижно, только руки крутили руль. Он даже не моргал.
– Мы не в отель едем. – Он выдохнул и потер глаза пальцами. Скульптура треснула.
– Мой дом в другой стороне.
– Я знаю. Мы едем ко мне.
– Но ты…
– Никого нет. Я сказал, что мы поедем ко мне.
Пререкаться у Октябрины не было сил. Весь мир, казалось, шел на нее войной, а она – молчала.
Глава 5
Шершавые толстые пальцы обожгли холодом бедра. Дыхание у уха тяжелое, частое, горячее. Сглатывает. Запах чистого белья смешивается с его запахом. Колючая щетина царапает ухо. Спешил. Без одежды уже холодно, но придется ждать, пока тепло вернется. Это случится не сразу.
Потолок в квартире матовый, отражения не видно, и Октябрина рада, что наблюдает за ними как за двумя размытыми пятнами, подсвеченными лунным светом. Мерные покачивания, тихий скрип подголовника кровати, стук о стенку. Хорошо, что соседей у Ромы нет, никто не услышит. Сильная рука сбоку от головы, вены над ладонью набухли. По лбу Ромы стекает соленая капля, и Октябрина следит, как она течет сначала над правой бровью, потом перемещается на переносицу и останавливается на кончике носа. Октябрина закрывает глаза и поворачивает голову. Капля падает ей на ухо, и Октябрина поворачивает голову снова, вытирает ее о подушку. Роман широкий, каким и должен быть мужчина его возраста. Тяжелый, если не будет удерживать себя на руках, раздавит Октябрину. Иногда она задумывается о том, что их разница в весе – почти ее вес. Словно их разница в возрасте лежит на ней горячим грузом. В Романе две Октябрины, одна настоящая, а другая – скрывающаяся. Октябрина закрыла глаза. Все-таки Роман не просто как никогда не включал свет.
Они редко засыпали вдвоем, но в этот раз он не отпустил. Накрыл одеялом, притянул к себе рукой и громко задышал в ухо. Кажется, все еще не отдохнул.
– Я так скучал по тебе, – говорит он и целует в макушку. До шеи тянуться неудобно.
– И я, – отвечает Октябрина, не открывая глаз.
Утро наступило быстро. Воскресенье Октябрина привыкла встречать у себя, и обстановка комнаты Романа показалась ей незнакомой. Светлое дерево, дорогой гарнитур, блестящие обои. Его жена приложила руку к ремонту, может, даже две, но она уехала, уехала на неделю, вернется только во вторник. Но на еще один день Октябрина остаться не сможет.
Она услышала голос Романа с кухни: пройти по коридору, свернуть направо. Кажется, она успела разглядеть кусочек гарнитура вчера вечером, когда Роман включал свет. Ванная комната у спальни, удобно. Октябрина сняла с приставленного к стене кресла свою одежду, кое-как оделась. Надевать все глупо, все-таки не клуб. Хотя бы минимально прикрыться от неизвестного чувства, которое в квартире было везде. В светлой ванной две пары зубных щеток, новые полотенца с вышивкой и бусинами, подставка с кремами, о которых Октябрина могла только мечтать. Ей на такие работать и работать, а ведь они кончаются быстро. У унитаза стоит диффузор с запахом хлопка, аккуратные ровные палочки. На стиральной машине стопкой сложены бежевые полотенца. Над ванной на подставке висят средства для душа – два средства для Ромы, остальные для жены. Октябрина выдавила на палец немного зубной пасты и отвернулась. У нее был такой же гель для душа, как и у жены Романа. Кому он подарил его раньше, ей или жене? Не спросить, а хочется.
– Ты проснулась рано. Я думал, ты спишь дольше, – сказал Роман и положил на тарелку два кусочка яичницы. – Даже умылась.
– Рабочая привычка не спать, – ответила она. Кожа еще горела после холодной воды. Вытирать лицо пришлось туалетной бумагой, чтобы лишний раз не прикасаться к чужим полотенцам.
– Кать, как тебе моя квартира? Не помню, была ты тут? Мне кажется, ты тут впервые.
– В отелях привычнее, – сказала Октябрина и оглядела стол, который накрыл для нее Роман. Омлет, жареный хлеб, порезанные яблоки, даже пирог. Он не готовил пирог, не скажет, что не готовил. Не признается, что это пирог жены. Наверное, она старалась.
Октябрина откусила кусочек и почувствовала, как на языке рассыпался привкус ее духов. «Диор», может, «Дольче и Габбана». Октябрина приносила пробники таких духов домой, но не могла позволить себе часто ими пользоваться. Девушка наколола на вилку еще кусочек. Красная начинка, малина, раскалывается и красит тарелку брызгами алого. Она видела ее. Она знает ее. Если бы у Романа был ребенок, вполне мог учиться у нее в классе, отвечать на уроках или вовсе быть ее однокурсником в университете. Он мог бы даже закончить раньше на пару лет, если бы Роман и его жена затеяли ребенка чуть раньше, чем ее родители. Октябрина снова отколола кусочек пирога. Кажется, Октябрина съедает ее по кусочку. Между зубами застрял короткий волосок, прорезал полоску по десне. У жены Ромы короткие светлые волосы. Октябрина видела ее на фотографиях.
– Тебе нравится моя квартира? – повторил Роман и подлил ей кипятка в чай. – Ты вечно пьешь холодную воду, а не чай. Так не принято.
– Не принято кем? – попыталась улыбнуться Октябрина и уже пальцами отломила еще кусочек пирога. На вкус как пальцы. Еще немного и почувствуешь хруст ногтей на зубах.
– Везде, где я был, пьют горячий или теплый чай. В холодном чае вкус чайных листьев не раскрывается, – сказал Роман и протянул руку за телефоном. Он взял его одной рукой, уложил в центр ладони и второй, уже свободной рукой, начал листать ленту новостей. – Курс опять повысился. Но все равно придется покупать здесь хотя бы часть. Мне еще с двумя пересадками лететь.
– Почему не купить там? – спросила Октябрина, сделала глоток чая и обожгла язык. – Там… Там же должна быть валюта.
– Иногда они не выдают больше определенной суммы наличными, а мне на карту переводить нельзя. – Роман отпил чай и снова замахал пальцем по экрану. – Я лучше наличку в карманах привезу, чем заплачу огромные налоги.
Пирог жены на тарелке быстро кончился, а брать больше Октябрине показалось неприличным – она уже достаточно принадлежавшего жене Ромы потрогала и отобрала, чтобы съедать ее пирог. Куда Роман уезжал, Октябрина толком не знала. Он работал в международной компании, названия которой никогда не говорил, занимался продажами и часто бывал на заводах – от его костюмов, даже после стирки, иногда пахло дымом. Начинал, как и многие мужчины его поколения, инженером. Так бы и работал, наверное, на рабочим заводе, если бы в девяностые не подсуетился и не начал бы дружить с правильными людьми. Октябрине он вот уже второй год говорил одно и то же: «Дружи с правильными людьми, бери пример с меня», но так как «правильных друзей» у Октябрины так и не появилось, а со своими друзьями Роман ее знакомить не собирался, слова его оставались просто словами.
– Сколько тебе еще дней работать? – спросил Роман и раскрыл леденец.
Он пил чай с леденцами или странными конфетами с приторной сладкой начинкой, от которой у Октябрины сводило зубы. Октябрина поглядела на вазочку с конфетами и заметила среди трюфелей, австрийских конфет с Моцартом на обертке и упаковок, которых Октябрина раньше не видела, «Коровку» и батончики Рот Фронт. Иногда Галина Георгиевна приходила из магазина и выкладывала на кухонный стол пакетики с конфетами. В каждом пакетике не больше шести конфет, «на попробовать», и среди пакетиков всегда были «Коровки» и батончики с красных обертках.
– Дней? Не знаю, совсем немного, но я особо не считаю, – прошептала Октябрина и сглотнула. Привкус «Коровки» она ощутила даже не откусывая от конфеты и кусочка. Вязкий, ядерно-сладкий, приклеивающийся к зубам вкус, который не запить даже горячим чаем.
– Ну, в июне ты свободна будешь? – Скомканный фантик раскрывался с потрескиванием словно выброшенный из костра уголек.
– Не сразу, но буду. А что?
– Хотел съездить с тобой куда-то. – Роман провел рукой по выбритый щеке и пригладил седевшие волосы. – Мы ни разу вдвоем никуда не выезжали. Отдохнуть бы тебе не помешало.
Светлые стены слепили. Белая кухня, стол из бежевого дерева, такие же стулья. Тарелки с цветочной каемкой, фигурные столовые приборы: ручки с узорами, с птицами и растениями. Оранжерея на подоконнике, каждый цветочек в новом горшке. Под часами совместная фотография Романа с женой: стоят на фоне водопада. Октябрина хочет спросить, где этот водопад, но другой вопрос срывается с языка:
– Ты женат, как это возможно?
– Что возможно? – Он взял еще одну конфету, «Мишку на севере», развернул сначала бумажную обертку, потом фольгу и скомкал их в шарик. – Мы же будем отдыхать без моей жены. Ты и я.
– А что ты скажешь своей жене?
– А что я говорил раньше, тебя не волновало. – Он улыбнулся.
– Раньше мы никуда не уезжали.
«Раньше» Октябрина произнесла тихо. «Раньше» – уже почти два года. Два года они видятся, переписываются и скрывают, что знакомы. Никто из подруг Октябрины не знает даже, сколько ему лет и есть ли он на самом деле.
– Если тебя беспокоит, скажу, что уехал в командировку. Летом они тоже бывают. Но она в любом случае против не будет. Мы почти в свободных отношениях.
– А это обязательно? Мы же и так жили, так бы и жили.
– А что бы и не поехать? – Роман улыбнулся. – Я вот тебя у моря часто представляю. Тебе бы очень подошел тот купальник, который я тебе купил. Ты же его не выкинула?
– Не выкинула, лежит у меня дома.
– А ты не надевала его еще? – Роман взял новую конфету.
– Надевала один раз, в бассейн ходила с подругой.
– Надо будет после хлорки постирать. Пусть лучше солью напитается.
Октябрина часто думала о том, что на самом деле делал Роман в командировках. Чем он торговал? Сколько дней на самом деле тратил на одну сделку? Может, в другом городе его тоже ждет какая-то девушка, может, младше и красивее Октябрины, и собирает чемодан в их поездку на двоих, о которой «никто все равно не узнает».
Но ревновать глупо. Особенно, когда изменяют с тобой. Особенно, когда утверждают, что в этом нет ничего дурного и что жена не против.
– Я хочу отдохнуть, понимаешь? – спросил он. – Куда-то подальше отсюда, в другую страну.
– У меня нет «заграна». Его делать сейчас долго.
– Это не проблема. Я все решу.
Он сказал это так, как говорил и раньше. Он говорил так в первый год почти каждый раз, когда Октябрина сталкивалась с трудностями.
Октябрина помнила, как они познакомились. Многое в жизни забывала, но это воспоминание зарубцевалось в ней навсегда. Это случилось еще в университете – Роман приехал в их корпус заключать договор на поставку чего-то в университет. Встреча в лучших традициях кино: пересеклись взглядами в коридоре, Роман улыбнулся, Октябрина – потупила взгляд. Она помнила этот день так, словно каждый раз, когда они с Ромой встречались, день случался заново. Фойе университетского корпуса: стойка охранника, играющая у него телепрограмма на телевизоре за стеклом, шум спешащих после третьей пары студентов, шелест тетрадных листов в пустоте, грохот банок из-под энергетиков, отправляющиеся в мусорное ведро, звуки расстегивающихся молний, руки, достающие из боковых карманов и со дна сумок студенческие билеты, шум кофейного автомата, у которого стоит Женя и ждет, пока в маленький пластмассовый стаканчик наберется ее напиток (кофе без молока, даже тогда Женя уже отказывалась от порошкового молока), что-то говорит, но Октябрина не слышит. Роман стоит напротив входа, разговаривает с кем-то из управления университета. Он говорит с мужчиной в водолазке, а смотрит на нее и улыбается. Ровна спина, почти военная выправка, но расслабленная, чистый и выглаженный костюм светло-голубого цвета, чтобы его сразу было заметно, а под длинными брюками со стрелками – белые кроссовки, которых, казалось, не касалась пыль. Может, он летел над землей или остановил машину у входа, чтобы не испачкаться. Октябрина видит, как человек в водолазке уходит, а Роман остается. Октябрина говорит Жене, чтобы та шла на пару без нее. Женя спрашивает, что случилось, а Октябрина говорит, что нужно срочно сходить в отдел практик или что-то в этом роде. Сказала что-то, чему Женя поверила. Женя ушла. Запах порошкового кофе из автомата, явно не стоивший столько, сколько за него просили, затерялся в волосах Октябрины. Роман пошел в ее сторону, и Октябрине показалось, что он пройдет мимо, но у автомата остановился.
– Не подскажите, насколько хорош здесь кофе? – Его голос оказался низким, с хрипотцой, но достаточно юным, как тогда подумала Октябрина.
– Мерзкий, почти дерь… – Октябрина запнулась и почувствовала, как щеки налились огнем. – Не нужно его здесь брать, вы лучше на улице в кофейню зайдите, прям напротив.
– Неужели все так плохо? – Он улыбается. Выглядит еще моложе. – А почему же вы тогда покупаете его здесь?
Октябрина думает, что не может позволить себе каждый день ходить в дорогущую кофейню и брать там кофе, но отвечает:
– А я и не беру. Я стояла с подружкой.
– А кофе вы любите? – Он выпрямился. Намного выше ее, а Октябрина не Дюймовочка.
Когда Октябрина отвечает, что против кофе ничего не имеет, он вдруг говорит:
– Пройдемся? Я покажу вам самый лучший кофе.
Октябрина не могла сказать ничего. Она подняла сумку с пола, закинула на плечо. Октябрина не потрудилась даже отряхнуть донышко сумки, и пыль посыпалась с черной ткани на пол. Он спросил ее имя, она ответила. Его зовут Роман – он произнес имя с рычанием, улыбаясь. Октябрина хотела было спросить его полное имя, но Роман словно предвидел и предупредил, что нее любит, когда его зовут полным именем. Спросил, сколько Октябрине лет, а когда услышал заветную цифру, улыбнулся шире.
«Интересно, если бы он услышал цифру меньше, позвал бы?» – подумала Октябрина, пока доставала студенческий со дна сумки. Дольше, чем следовало: Роман начал смотреть на часы. В фойе никого нет, а это единственный раз, когда их могли бы застать вместе. Женя узнала, что Октябрину срочно отправили в место практики, подписать документы. Октябрина про себя ликовала: впервые ее пригласил на свидание (а она не сомневалась, что это именно свидание) не сверстник, у которого нет денег на попкорн в кино, а состоятельный красивый мужчина с работой и в костюме. Его нельзя упустить.
Само же свидание Октябрина помнила плохо. Роман заказал два кофе с мудреными названиями и два десерта, но сам почти ничего не ел и задавал множество вопросов, большую часть которых Октябрина не могла вспомнить после того, как вышла из кафе. После первого свидания одна летела домой с улыбкой, иногда останавливалась и смотрела на новый номер в «Контактах» в телефоне. Она чувствовала себя главной героиней, но потом в жизни все оказалось совсем не так красиво, как в фильмах.
С каждым днем Роман разворачивался как капуста, отрывал от себя листик за листиком и оставался обнаженным. Его нагота Октябрине сначала не нравилась, а потом девушка привыкла. Роман, кажется, привык к ней больше.
Он почти полгода скрывал, что женат, а следующие полгода потратил на то, чтобы уговорить Октябрину думать, будто их встречи – это в порядке вещей. Он с женой вместе только из-за имущества, им невыгодно его делить. Но между ними ничего нет. Первый год Роман с Октябриной почти не виделись: Роман уезжал из командировки в командировку, встречался с ней в отеле. Разлука напитала фантазию Октябрины, и девушка думала, что Роман на самом деле договорился с женой. Он даже утверждал, что его жена тоже ездила отдыхать с другим мужчиной. Октябрина жила с мыслями о том, что Роман на самом деле хороший мужчина. А если и не слишком хороший – то во всяком случае тот, которого она заслужила.
До того как они начали видеться часто, Октябрина и поверить не могла, что когда-то узнает Рому с обыкновенной, «человеческой» стороны, которой, как ей казалось, у него нет вовсе. Он был мужчина в самом расцвете сил. Высокий, в костюме. Белые зубы, прореженные аристократичной сединой волосы. Но оказалось, что он тоже разбрасывал вещи, храпел и даже не всегда расчесывался. Роман громко разговаривал по телефону, плевался, когда никто не видел, бросал окурки на газоны и чесал спину о стену. Он не всегда слушал, а когда слушал, не всегда слышал. Но он просто человек, Октябрина понимала. Даже если он не слушает ее, хотя бы находится рядом. Хотя бы на расстоянии звонка в те часы, когда его можно сделать безопасно. В остальное время – его можно найти хотя бы на расстоянии сообщения. Они записаны друг у друга так, что никто никогда не догадается, кто скрывается за номером.
Через несколько месяцев после начала отношений, Октябрина почему-то почувствовала, что надо уйти. Но в жизни замены Роману она не нашла. На сайтах знакомств, среди сотен мужчин, – тоже. И осталась.
Когда Октябрина уже обувалась, из кухни вышел Роман и протянул ей букет маленьких белых цветочков, похожих на коробочки хлопка.
– Она не видела его? – прошептала Октябрина и не сразу взяла букет в руки. Он мокрый, только из вазы.
– Она вернется во вторник. Любые цветы за это время завянут.
Он стоял в дверях кухни. За спиной его – белые скатерти и чашки, подобранные под цвет гарнитура. Домашние пироги и леденцы, такие, какие Роман особенно любит. Чужие руки создали этот дом, но другие руки им пользовались. Октябрина натянула на голову капюшон и открыла дверь.
– Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подвез? – спросил Роман.
Октябрина, не оборачиваясь и не смаргивая слезы, собравшиеся в уголках глаз, сказала:
– Нет, я сама. Пока. – И через несколько секунд скрылась в темноте лестницы.
Как дошла до троллейбусной остановки, Октябрина не помнила. До нее далеко, но время пролетело быстро. Может, Октябрина бежала или вовсе перестала осознавать время. Асфальт под ногами был новый, после ночного дождя поблескивал, а мимо, по дороге, проезжали машины и поливали ее водой. День предстоял жаркий.
По дороге домой Октябрина открыла папку с файлами на телефоне. Название такое, чтобы никто не понял, что там, если бы украл ее телефон. В разных текстовых файлах, в подпапках, хранились биографии известных личностей из Википедии. Папки исчезали каждый год, как только Октябрина становилась старше. Исчезли уже «Восемнадцать», «Девятнадцать», «Двадцать», «Двадцать один», «Двадцать два» и «Двадцать три».
Октябрина открыла папку «Двадцать четыре» и наугад выбрала актрису, которая стала известной в двадцать четыре. Октябрина еще раз сверила информацию, отняла от одной даты дату рождения. Все правильно, двадцать четыре. В двадцать четыре она обеспечила себе вечность хотя бы в чьих-то глазах. Над актрисой хранился поэт – тоже стал известным, издал первый сборник стихов, который получил награды, в двадцать четыре. А до них были те, кто сделал себе имя и в восемнадцать, и в девятнадцать. Раньше была даже папка с теми, кто прославился до совершеннолетия, но ее Октябрина удалила. Невыносимо было открывать ее, она и не открывала.
Каждый год она давала себе еще один шанс стать известной, сделать себе хоть какое-то имя, хоть где-то, пусть и не слишком известное, но важное хотя бы для кого-то. Но который год уже не укладывалась в сроки.
