Александр Леонидович Миронов "Тварина"

– Успокойся, Никифор. Чего заводишься? Девочке что теперь, взаперти сидеть?

Они говорили не громко, однако через закрытую дверь, слышался их разговор. И ночь, слава бабушке, проходила более-менее спокойно. Ежели девочке урок был не впрок, и поздние возвращения с прогулок вновь повторялись, то у бабушки не сразу находились успокаивающие слова для дедушки, – он разряжался на внучке по полной программе, называя её такими терминами, от которых глаза расширяются, уши краснеют. И преобладающим среди них было одно, ставшее едва ли не любимым ещё при жизни бабушки словцо – тварина.

Тут уж и Катерина откапывала "топор войны", и дедушке тоже приходилось выкатывать бельма из глазниц от удивления и, возможно, от восхищения, поскольку сленг современной молодежи стал намного живописней. И тогда наступала чёрная полоса в её жизни. Когда на день-другой, когда на долгие недели. Мирила их опять же бабушка. Находила в дедушке потаенные точки в его характере, воздействовала на них, и они постепенно размягчали в нём закаменевшее сердце. Во внучке же она их хорошо знала, и добрым словом быстро восстанавливала в ней дух миролюбия. Она любила Катю, сочувствовала ей, и ещё за то, что у той личная жизнь как-то не складывается, а годочки уходят, и уже третий десяток подкатывает к своему зениту. Это хоть и не предел, но все же…

Но объединила их, деда и внучку, беда. Беда, навалившаяся на Анну Николаевну. Бабушка катастрофически начала слепнуть. Сын Вадим на своем "жигуленке" свозил её в областной центр МНТК. На диагностику нашлись средства, на операцию сразу нет. В МНТК поставили на очередь, на осень.

Этот срок удовлетворял всех: к этому времени поднакопят совместными усилиями денежки, и к празднику, к дедушкиному дню рождения, она выйдет к столу вполне здоровой, величавой, как это у неё когда-то получалось, и за праздничным столом споёт своим красивым сочным голосом его любимую песню – "По диким степям Забайкалья". Бог ей дал голос от природы. Она в молодости певала в капеллах и приглашалась в Народные хоры, и даже выступила с небольшой, но перспективной сольной программой. Дед заревновал невесть к чему, и ей пришлось пожертвовать талантом.

Однако операцию пришлось отложить, Анна Николаевна сломала ногу. Со спальни добиралась на ощупь до кухни и упала. Ковровая дорожка ли оказалась скользкой, в час неладный черти смазали, или же ветром край приподняло, тоже в час недобрый напахнул, и Анна Николаевна упала на ней.

Дед осерчал на бабушку и, похоже, очень. Такого подарка на свой праздник он никак не ожидал. Да и родственники тоже. Но для дедушки столь неуклюжее па, стало, видимо, невыносимым, и оттого он почти неделю не появлялся дома, жил на даче. Вся забота и хлопоты о больной легли на руки внучки. Когда она была дома, была и бабушка при догляде. Когда на работе, то старалась максимально подготовить для неё всё, что той будет необходимо в течение долгих двенадцати часов.

Ларек работал круглосуточно, поэтому продавщицы, Катя и её напарница, иногда их подменял хозяин для предоставления выходных, и то не частых, им приходилось работать по полусуткам. За столь продолжительное время девушки выматывались в этом металлическом "курятнике" – летом от жары и духоты, зимой от холода.

С работы Катя приходила и принималась за работу по дому: убирать за бабушкой, стирать, готовить еду, кормить – Анна Николаевна из-за глаукомы ослепла совсем. И так изо дня в день. Только появление деда немного ослабляло напряжение и внучке удавалось передохнуть, тут можно было выкроить время на личную жизнь, уделить его друзьям, сходить на какой-нибудь вечер, на чье-нибудь выступление из заезжих артистов. Да и так, хоть от души отоспаться. Но дедушка не так часто радовал своим посещением, и после его отъезда вновь наступали дни и ночи напряженных буден.

Но, она-то ладно. А вот каково было бабушке? Катя чувствовала, – дедушка за огородными делами прячется. Прячет свое охладевшее, если не сказать – холодное сердце. И когда случалось оставаться им одним, на той же кухне, она выговаривала ему.

– Ты б, дед, почаще домой наведывался. Анна Николаевна всё одна и одна.

– А там я на кого всё брошу? Заяц что ли придёт поливать, полоть? Ага, прополет он.

– Заяц, хм… Поди, зайчиха какая завелась?

И дед заводился.

– Какая зайчиха? Какая зайчиха?!. Вот придумала! Да я… Приедь, да посмотри, чем я там занимаюсь. Вот негодница! По себе меня меришь? Где он, твой королевич Елисей?

То, что дед может быть способным на какие-то мероприятия, связанные с сексуальными отношениями, Катя себе не допускала и в мыслях. До пятидесяти, ну от силы до шестидесяти лет, возможно, бывают индивидуумы. Раз Бог награждает отдельных людей каким-либо даром, то почему бы и не долголетними потенциальными возможностями в этом смысле? Но чтобы в семьдесят, – это в её сознании не укладывалось. Нет, в литературе, в том числе и художественной, ей встречались примеры, взять, хотя бы пример с писателем Гёте, отец которого произвёл его на свет, когда тому было за семьдесят, но за своим дедом она такого таланта просто не допускала. Не тянул он в её представлении на неординарную личность. Но ей нравилась реакция деда, и она, над ним потешаясь, разыгрывала его.

– Ну-ну, говори-говори… Тетке Полине достроил сарай, али она уже на дом замахнулась? Бабуле, Анне Николаевне, вон, позванивают доброжелатели. Дескать, побегиваешь к ней, по-суседски…

– Мне тоже позванивают, где ты и с кем шландыешь. Так што, теперь тебя на цепи держать?

– Что меня держать? Я вольная птица. А вот ты прижал бы хвостик-то, пока совсем не отпал, – посмеивалась она.

– Ну!.. Ну, Катюха! Ну, бесстыдница!

– Что бесстыдница? Больше бы дома находился, за бабушкой доглядывал.

– А тама-ка кто? – вновь заводился он. – Живо всё растянут-растащут. Сейчас у людей совести никакой не стало.

– Да и у нас поменило…

И дед исчезал на неделю, а то и дольше.

Дача находилась от города за сорок пять километров за селом Большая Елань, куда автобус ходил два раза в день: утром и вечером. Когда Никифор Павлович видел, глаза не подводили, он ездил на своём стареньком "москвиче". Потом перешёл на коммунальное обслуживание. Благо, что дачный посёлок был от их предприятия, и ветеранов оно обслуживало бесплатно. А не то, при таких ценах на билеты, никакой пенсии не хватило бы, себе дороже обходилась бы эта дачка. На других участках, сказывают, люди уже побросали свои "фазенды", фазендёры обанкротились. Никифор Павлович же не мыслил своего существования без земли. Когда, как не теперь, на старости лет, целиком ей отдаваться? И всякие проволочки, отвлекающие его от любимого дела, от земли, томили, злили его.

Катя этого не понимала.

10

Катя к деду вернулась по трём причинам. Если не считать четвертую – ностальгию. Но последняя для молодого человека не всегда может стать определяющей. Однако первые три были существенными и важными, даже жизненно необходимыми.

Первая – из-за квартиры. Как бы там не было, а жильё в нашей жизни главная необходимость. Оно притягивает к себе, вяжет по рукам и ногам, но в то же время и развязывает их, когда оно есть и в нужном месте. Вокруг жилья разгораются страсти, склоки и непримиримый антагонизм между родственниками, а порой и трагедии. Двухкомнатная квартира привязывала к себе и Екатерину, и крепко. Теперь же особенно, когда беспокойство охватывает не только за себя одну, но и за дочь. Потом она в ней прописана с детства, детство, считай, и прошло в ней. Перерыв в шесть лет можно опустить, поскольку она этот срок компенсировала и с лихвой, живя последующие десять со стариками. Это тоже, без приговора каторга. Да ещё с дедушкой Никифором Палычем.

И всё же, за все злоключения по его ли вине, по её ли, она к нему отчуждения не испытывала, в Катиной душе по-прежнему теплился огонёк любви к нему. Мало ли чего в семье не бывает, – а их совместное проживание она иначе не воспринимала как семья, – и шум и гам, теперь всё любо нам. Призабылись обиды. Теперь, став матерью, в ней тоже произошли кое-какие перемены. Сместились кое-какие понятия, принципы, следовательно, и произошло понимание отдельных моментов жизни, за которые не раз дед "промывал ей мозги". Да плохо, наверное. А тогда – до печёнок доставал.

Теперь она изменилась. Теперь она к нему со всем пониманием. Или почти, со всем. И с искренним дочерним (не скажешь же: внучечкиным, или внучачьим?) сочувствием. И после того, как он сообщил по телефону своей дочери, то есть Катиным родителям, у которых она жила после рождения Веснянки, что стал терять сознание, и однажды упал и разбил голову об батарею комнатного отопления, она поняла – пора ехать. Наскучила, как можно было уловить меж слов, дедушке жизнь одинокая, неприкаянная. Пришла их (её) пара за ним ухаживать. Но на приглашение переехать к ним, к дочери, даже на отдельную жилплощадь, которую можно было подобрать ему здесь на деньги за его квартиру, если её продать, он ответил категорическим отказом. Слагался на прах предков и прочих любимых родственников, что покоятся на погосте за городом, под деревней Биликтуй.

– Приезжайте-ка, лучше вы ко мне, к моему дню рождения, к юбилею. Кто знает, увидимся ли мы боле… – просил он по телефону, и голос был едва ли не загробный при хорошей слышимости, как по заказу. – Дорогу я вам оплачу. Ведь дачу-то я продал и меж вами деньги поделил. Найдите только на проезд в одну сторону…

На семейном совете было решено: старика срочно перевозить к себе! Катя и Веснянка останутся пока там в его квартире, и будут проживать в ней до момента операции девочки. Затем вернуться.

Операция стала второй необходимостью переезда на малую родину.

Поскольку Катя была прописана на жилплощади деда, в другом регионе страны, "аж за три локтя по карте", то и её дочь должна быть прописана по месту прописки молодой мамы. В этом случае, есть надежда на субсидии на операцию из местного департамента здравоохранения. Но как ей, Кате, так и её родителям хотелось, чтобы операция была проведена в Москве, поскольку здесь, полагали, и профессиональный уровень выше, и тот же сервис обслуживания. Да и самим молодым дедушке с бабушкой будет сподручнее, могут почаще приезжать в "Бакулевку", помогать при необходимости. Особенно, послеоперационный период беспокоил. Если здесь они рядом и под рукой, то там, в Сибири, они, дочь и внучка, одни. На дедушку-прадедушку надежда была плохая, за ним самим, похоже, нужен будет догляд.

Прописать внучку отцу не удалось. Это не прежнее время, при котором нечто подобное однажды проделывалось, только поколением раньше. Однако, уроки предков не всегда поучительны. И молодые дед и бабушка пошли было по старому кругу.

Но сколько не бегал основной хозяин жилплощади, чтобы прописать дитя малое, уже успевшее въесться в его душу и сердце, результат оставался нулевой. Во всех инстанциях ответ был один:

– Дети прописываются только по месту жительства матери.

– Но ведь мы тоже не чужие, родная кровь! И она наша кровиночка! Мы дедушка и бабушка. Она у нас родилась, два года прожила с нами…

– Мы верим, что вы дедушка и бабушка. Верим, что хорошие и что родная кровь. Да только для закона этого недостаточно. Согласно закону, она должна отбыть на место прописки своей матери и, желательно, вместе с матерью. Или же мамочку надо лишать родительских прав.

– Это ещё зачем? – изумился хозяин приватизированной жилплощади, на которую он, оказывается, не вправе прописать даже того, кто ему стал дорог с первых дней их знакомства. – А как же раньше, в Советские времена, дедушка, при живых родителях, прописал к себе на жилплощадь свою внучку?

– Тогда… Тогда жилье принадлежало государству, и Страна Советов решала, кого – куда сослать, а кого к кому прописать. И тем более в Сибири. А теперь, при поголовной прихватизации, детей, как котят на улицы вышвыривают.

– Так тут ей как бы два места на жительство предоставляется…

– Больно хитро. И тут государство поддаивать и там не упустить.

И так, установлено, хитрость не порок, но с государством не поиграешь. С законом не потягаешься, особенно тот, у кого в арсенале пшик, то есть не имеется в наличии подзаконодательных инструментов в виде красной, голубой, а лучше – зеленой наличности, как говорит Катя. Это давно пора было уяснить, а не жить совковыми представлениями… И потом, их квартира, не ахти какая большая по площади, чтобы на ней можно было разместиться четверым, даже родным и любимым. К тому же на ней был прописан при приватизации брат Гоша. Хотя, конечно, как говорится, не возьмёт лихота, не возьмёт и теснота…

Из тысячи появившихся на свет детей восемь рождаются с различными пороками сердца, как утверждает официальная медицинская статистика. И этот показатель не предел. А поскольку мы все в большей своей части воспитаны оптимистами, то верим – предела не будет. На то оказывает влияние экологическая обстановка на нашем зелёно-голубом шарике и запредельное количество стрессовых ситуаций, что воздействуют на молодых мам, и, быть может, что-то достается им (этим детям) и от пап. Но на каждое противное действие испорченной атмосферы, появляется что-то что оздоравливает, выпрямляет, исправляет эти нарушения. Что касается медицины, то и она не стоит на месте. Её врачующий скальпель проник во многие, если не во все, области человеческого тела слегка поврежденного мстящей матушкой-природой. Что касается сердца, то этот perpetuummobile (до определенного срока) изучен со всех сторон и потому, кажется, сложности проведения операции на нём опасаться не следует. Однако же хочется, чтобы она была проведена в добротной, если не лучшей клинике, при участии классного кардиохирурга, если не первоклассного, и при наличии порядочных условий содержании больных. Может поэтому кажется, что лучшее – это столичное, а лучше – заграничное. Но на лучшее, тем более – на заграничное, к сожалению, у большинства родителей, кто испытывает вину невесть за что перед своим дефективным чадом, средств нет. И потому они с надеждой обращают свои взоры на региональные бюджетные фонды с тощим кошельком. А когда "обмануть" милое государство в лице его строгого чиновника не удалось, Катя и её родители смирились: будь что будет. И она повезла Веснянку "за три локтя по карте". Они, приняв приглашение деда, все вчетверо направились на их историческую родину.

Была также надежда на близких родственников. К тому же отец намерен продать гараж, пусть не достроенный, но всё же какие-то деньги, и взять в сбербанке грабительский кредит под свою пенсию. А там, может быть, и дедушка Никифор поможет. Ему ли сейчас не заниматься благотворительностью и меценатством?

Тут выстраивалась и третья причина: уход за дедом. Это её долг и обязанность. И уж теперь они будут с ним жить в мире и согласии до скончания его лет. По крайне мере всё, что будет от неё зависеть, она сделает. Создаст для деда максимум комфорта, окружит его заботой и любовью. Глупостей, когда-то пудрившие ей мозги, теперь в ней нет. Хотя в глубине сознания, она те размолвки, скандальчики, скандалы, всё же не считала таковыми. Или почти не считала. Ведь был же в них смысл. В конце концов, проходил же какой-то созидательный процесс. Шлифовался характер, шло понимание того же смысла, формировалось мировоззрение, пусть не мирового масштаба, но и на индивидуальном уровне мир удержать тоже было делом не простым. Но она держала его, а теперь и подавно. В остатние годочки она постарается не омрачать деду жизнь. Да и он намаялся один, поди, остепенился. Теперь ли им не жить душа в душу…

Что касается ностальгии, как четвертой причине, – то это душевное и психологическое состояние, пожалуй, можно отнести к обобщающей. Она всё хорошее и плохое как бы всеобъемлет, фокусирует в одно нечто ёмкое, значимое, влекущее к себе. Если взять детство, до тринадцати лет, то это одна картинка на экране памяти. Если брать юношеские и молодые лета, с девятнадцати и до тридцати, то в памяти уже другая картина. В первом случае – радужная беззаботная, можно сказать, сказочная, если не считать каких-либо мелких сиюминутных огорчений, обид, теперь уже почти забывшихся. Во втором же – весёлая, юморная до слёз и страстная до умопомрачения. Если бы не было первой лубковой картинки, написанной детством, то вторая будоражила бы сознание, лишь при одном её упоминании. И для своего личного благополучия – лучше бы не страдать ею, ностальгией. Вызывает жалость к себе. Особенно к бабушке, к Анне Николаевне. Да и к дедушке тоже, – злости к нему она не испытывала. Его строгость, его придирчивость, его требовательность теперь высвечивались, как нечто даже необходимое.

11

После того, как дедушка выгнал Катерину, Анна Николаевна осталась одна, беспомощная, неухоженная и часто голодная. Никифор Павлович всё также уезжал на фазенду. Уезжал утром, и вечером, если не забывал, возвращался. На сутки, а то и надвое бабушка оставалась, предоставленная сама себе. Ту еду, что он готовил и оставлял на стуле, бабушка сослепу иногда опрокидывала, случалось и судно. Но воду в полиэтиленовой бутылке берегла пуще своего ока, которое, в сущности, ей теперь было не столь нужным. Катя, живя у подруги, до приезда своих родителей, прибегала к бабушке. Просчитывая время, она угадывала отсутствие деда, и ухаживала за ней. Та радовалась её появлению, плакала и говорила ослабевшим языком:

– Ты уж на деда сильно не серчай. Ему ведь тоже нелегко. Твой грех и его гнетёт.

– Мне уже не четырнадцать и даже не пятнадцать лет. Мне уже почти вдвое больше. Это-то он может понять?

– Он-то может, да гордыня не позволяет. Воспитаны мы маленько по-другому.

– Он хочет, чтоб я замуж вышла и тогда родила? Нет. Не будет этого. Пусть бы он тогда побеспокоился и о потенциальном для меня женихе, воспитал бы его по своему образцу и подобию. А то, куда не глянешь, замуж выходить не за кого, одни дебилы вокруг. Выйди, да потом майся с ним. Нет уж! Мы уж так уж как-нибудь уж. Я для себя дитя хочу. И я его на сей раз рожу. Пусть он хоть на понос изведётся, а по евонному не будет.

– Не горячись. Он ведь хочет, чтоб всё по-человечески, по нормальному было.

– Хотел бы, чтобы было по нормальному, тогда не надо было нам с Алешкой мешать. Он вынудил аборт сделать, так пусть теперь притихнет. Нет? – я и без него, без его помощи проживу. Мать с отцом ждут, не дождутся внука или внучки, а ему, видите ли, правнук или правнучка – шерсть дыбом поднимают. Пусть щетинится, ершится, этим меня теперь не проймёшь.

– Когда, говоришь, Татьянка приедут за тобой? – спросила бабушка о дочери.

– К Новому году.

– Под мой день рождения, – с задумчивой грусть проговорила она. – Дожить бы…

– Доживёшь.

– Пока ты здесь, постараюсь. Ты уедешь, наверное, и я помру.

– Почему?

Бабушка пошамкала беззубым ртом – протезы лежали в стакане – и неопределенно сказала:

– Чувствую…

И прожила она ровно три с половиной месяца после Нового года, после отъезда Кати с родителями. По какому-то роковому совпадению умерла на второй день после рождения правнучки, как бы своей смертью освобождая ей жизненный путь.

12

Уже вернувшись на место прописки, она узнала от подвыпившей соседки, впрочем, это её почти естественное состояние, кое-какую подробность о последних днях Анны Николаевны.

– Как-то звоню к нему. Никифор Павлович: открывай, говорю, дело есть. А он через дверь:

– Какое ещё дело? – только, видимо, приехал с фазенды.

– А я ему: тебе тут, говорю, кой-чего какие-то родственники оставили. Возьми, говорю… Он только открыл дверь, а я его в сторону и к бабе Анюте.

Соседка закачала головой и брезгливо зафыркала, отплёвываясь.

– В комнате у неё – вонище, продохнуть невозможно. Она сама белёсая, што снежинка. Уж не говорить, не двинуть ручечкой не могёт. Глаза, как у чумовой, раскрыты широко, а ни хрена не видят… Дай грамм сто, горло сушит.

Катя налила ей полстакана водки и себе немного.

– Давай, помянем, – сказала соседка и залпом выпила. Потом долго порхала, вздрагивала, заедая огурцом и кусочком хлеба. – Он ведь её взаперти держал, никого к ней не пущал. Сам чёрте знает, куда уматывал. Мы на лавочке под окном сидим, её песни слушаем. Волосы дыбом встают, как она поёт, или воет. Вот я и вломилась, штоб удостовериться… Хорошая бабка была, чего он так-то с ней?.. А может, я ни черта не понимаю в колбасных обрезках? Он может, тоже уморился с ней, сердешный? Умирать не умирает, а маяты сколь создаёт… Давай ещё по маленькой и пойду я. Не могу я здеся…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69544360&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.