Только я заканчиваю третий курс хореографического отделения, а ребята с эстрады.
Я верно сказала, что участники группы талантливы, даже тот же наркушник Сева, черт бы его побрал, и тот считается лучшим клавишником потока.
Groove-мейкер группы басист Саня Бергенен, он же Берг, – настоящий фундамент группы, является лауреатом многочисленных международных конкурсов и фестивалей. Соло-гитарист Илья, офигенный аранжировщик и композитор группы. Это его музыку играют ребята под слова, которые пишут все вместе.
Ну и, собственно, отец группы – мой Матвей Свирский: хороший вокалист, но поступивший почему–то на инструментальщика, хотя как гитарист, если честно, он такой себе.
И я ему об этом говорила.
– Моя доля, сдачи не надо, – абориген бросает на стол купюры и прищурено смотрит на меня. – Мы отдыхать.
Сева встает одновременно со своей мерзко хихикающей подружкой и протискивается между сидящими.
От радости, что эта наркушная сволочь сваливает, – расползаюсь в довольной улыбке, и пусть он это видит.
– Погоди, Ветер, провожу, – Матвей убирает руку с моей коленки и прислоняется очень близко к уху, – не скучай, детка, я быстро.
Ненавижу эти его «малышки», «детки», «киски».
Обвожу взглядом каждого сидящего за нашим столиком: Илья откровенно обменивается слюнявыми бактериями со своей девушкой, Берг тискает какую-то девчонку, извивающуюся на его коленках, а Боря, как обычно, что-то чекает в своем телефоне.
А мне скучно.
Я не могу сидеть на месте и вечно ищу проблем на свою задницу.
Так говорит Матвей.
Подвигаюсь ближе к Боре и заглядываю в его телефон.
– Что делаешь? – кладу голову ему на плечо и пытаюсь рассмотреть мерцающий экран.
Стробоскопы ослепляют и проходятся по мне лазерными лучами. Неприятно.
– Ммм? – не отрываясь от телефона, спрашивает друг.
– Дай мне, – пытаюсь вырвать из рук Бори телефон, но он ловко увиливает от меня.
– Отвали, у меня важная катка*, – отворачивается и прячет руки с телефоном под столом.
– Ну Бооорь, – ною я, – мне скучно. Пойдем танцевать?! – толкаю кулаком друга в плечо.
– Блть! – ругается Боря и поворачивается ко мне. – Просрал из-за тебя.
Победно улыбаюсь!
–Танцевать, Боря! – вскакиваю с диванчика и тяну друга в самую кофейную гущу.
На танцполе не протолкнуться.
Мы здесь все, как селедки в банке с душком: потные, вонючие, мокрые и слизкие.
Но это совершенно не мешает нам с Борей зажечь!
Наши танцы – гибрид из моих профессиональных классических па и Бориного мужского стриптиза из какого-нибудь малоизвестного пригорода.
Но выглядим мы всегда шикарно!
Сельский Бурлеск на гастролях!
Тремся с Борей попами, а руки друга незатейливо проходятся по моей груди. Такое я могу себе позволить только с ним. Потому что мой парень – ревнивый собственник и мне ни раз от него прилетало за такие откровенные танцы. Мне кажется, Матвей ревнует меня даже к балетному станку.
А вот Боря имеет статус «неприкосновенности», потому что все в группе считают, что Бориска – гей.
Если честно, я бы хотела, чтобы так оно и было, уж больно нравятся мне наши с ним жаркие танцы!
Потому что танец – моя жизнь. Я не представляю себя настолько наполненной и цельной в чем-то другом, только в танце. Танец добавляет в мою жизнь новые ощущения, спрятанные глубоко внутри, дает возможность стать кем-то иным, свободным.
Танец – это моя душевная музыка, а каждое движение – его нота. Любой танец звучит по-разному, с присущей только ему громкостью, ритмичностью, тональностью и ладом. Танец – мой наркотик, и подсела я на него давно, еще в детстве.
– Нравится жопой крутить, да, киска? – дергаюсь, когда мою талию обхватывают руки Матвея. – Свободен, – нахально кивает Борису и прижимает меня к себе теснее.
– Ты чего, Мот? – отшатывается Боря и непонимающе смотрит на парня.
– Мне просто не нравится, как танцует моя женщина.
– Если тебе не нравится, как танцует твоя женщина, возможно, эта женщина не твоя? – продолжает Боря, а у меня опускается челюсть, как у скелета из кабинета биологии.
– Боря, нах** пошел, умник недоделанный, – зло цедит Свирский.
Ошарашенно смотрю на Матвея. Здесь, в полумраке задымленного клуба, я отчетливо различаю расширенные зрачки, расфокусированный взгляд и то самое выражение лица, которого боюсь: агрессивное, животное, необузданное.
–Заканчивал бы ты, друг, с этим. Совсем на голову отбитым становишься. Юль?
– Че ты сказал? Боря, свалил бы ты, нахрен, скорее, а то некому будет завтра бабушек Аллилуей в церкви развлекать, – Матвей дергается в сторону друга, точно озлобленный бык на корриде.
Бросаюсь вперед и встаю между парнями. Я не хочу, чтобы мой друг пострадал из-за меня, сегодня я и так лишила их заработка.
– Боря, всё нормально. Мы разберемся, – умоляюще смотрю на друга.
Иди же, ну.
У Бори раздуваются крылья носа, сжаты кулаки, и весь он предельно собран, чтобы дать отпор. Но силы-то не равны.
Свирский – здоровый бычара, а Боренька – худой циркуль с меня ростом.
– Лучше беги, Боря, – провоцирует его Мот, нахально складывая руки на груди, – защитник хренов.
Прикрываю на секунду глаза. Вот же придурок!
– Борь, – прошу друга.
Переводит взгляд с меня на Матвея и обратно.
Жду.
«Уходи, уходи, уходи», – мысленно посылаю ему сигналы.
Сомневаясь, Боря еле заметно кивает, разворачивается и уходит в сторону нашего столика.
Выдыхаю.
Поворачиваюсь к своему неадекватному парню и собираюсь уже разнести его к чертям, но не успеваю, потому что Мот грубо хватает меня за подбородок, больно вдавливаясь в него большим пальцем.
– Всем так открыто себя предлагаешь, да, Юляшка? – по моей спине пробегают мурашки, только не от удовольствия, а от страха. – А мне не даешь, – впивается в кожу шеи, жестко втягивая ту в рот.
Сволочь, опять оставит засос.
А у меня экзерсис в понедельник у Смелковского, который и так меня не жалует.
– Отвали, – хочу оттолкнуть Свирского, но Матвей мертвой хваткой удерживает запястье, отчего то начинает саднить.
– Куда собралась? Опять динамишь?
– Отпусти. Ты делаешь мне больно, – пытаюсь выдернуть руку, но тщетно.
– До каких пор ты будешь держать меня на голодном пайке, а, Юляшка? – скалится Матвей, нервно шмыгая носом.
– До тех, пока не перестанешь мне врать. Ты опять под чем-то, Мот? – толкаю его в грудь. – Ты обещал.
– Я чист. Ты задолбала меня контролировать, – толкает меня в ответ.
Я оступаюсь, но клубное месиво не дает мне упасть. Меня кто-то ловит, и я незамедлительно срываюсь прочь, пока мое тело свободно.
– Юль, – слышу, как орет Свирский, – да твою ж мать!
Выбегаю из прокуренного душного помещения, и тело моментально холодеет. На улице конец мая, но в Москве вечерами прохладно. Обнимаю себя руками и радуюсь, потому что в заднем кармане комбинезона нащупываю телефон.
Набираю Борю и молюсь, чтобы друг с абсолютным музыкальным слухом расслышал среди бьющих басов мой звонок.
– Юлька, ты где?
Слава Богу!
– Боря, я на улице, у входа. Забери, пожалуйста, мою рубашку и рюкзак, – умоляюще прошу друга, – только Свирскому ничего не говори.
– Понял, жди.
Отхожу подальше от курящих. Завистливо смотрю и мечтаю вдохнуть свой любимый чернично-ванильный десерт.
Мне нужно успокоиться.
*катка – партия в компьютерную игру.
Глава 4. Юля
– Пссс, Юлька, – слышу, как зовет меня Алка, но не рискую отвечать, потому что Смелковский опять недобро на меня поглядывает.
–Так, стоп-стоп-стоп! – шлепает в ладоши Александр Маркович. – Наталья Владимировна, давайте еще разок со второй репризы, ну никуда не годится! Хуже пингвинов! – обращается к нашему концертмейстеру Смелковский, а по залу проносится недовольный гул несогласия.
Потому что Александр Маркович Смелковский – садист классического танца! Он реально измывается над нами, забывая, что мы – современники, а не классисты. Он дерет с нас не три, а все четыре шкуры, но больше всех достается почему-то мне.
Я не знаю почему Смелковский меня не взлюбил еще с первого курса. Только по его дисциплине «Методика классического танца» у меня проблемы, а по всем остальным я примерная хорошистка. И как вспомню, что нам с ним сюивить* до конца учебы, так каждый раз вздрагиваю.
Я терпеть не могу классический танец! Возможно, я бы лояльнее к нему относилась, если бы вел эту дисциплину кто-нибудь другой.
Я терпеть не могу классический танец и Смелковского тоже! Будь он проклят со своими батманами и арабесками!
– Внимание! Прэпарасьон! И… пятая позиция, томбэ** с полуповоротом сюр ле ку дэ пье,*** – орет этот садюга, а по залу вновь раздается гул возмущения.
– Что за бунт? Шевелите своими жирными задницами!
Ну что за придурок сказочный, а?
Да в нашей группе ни одной девочки больше 55 кг нет, ну что он несет?
Ненавижу!
– Юлька, – шепчет Алка, – ау, Сурикова!
– Ну? Чего тебе? – не разжимая губ, спрашиваю подругу.
– А где у Мота сейчас занятия, знаешь?
Свирский–то ей зачем сдался?
– Не знаю, – грубо отвечаю и делаю поворот. – И знать не хочу.
– Воу, в королевстве не все спокойно? Поругались, что ли? – не унимается Алка.
– Сурикова! – ну вот, а попадает, как всегда, мне. – Я смотрю, вы у нас лучше всех подготовлены, что даже во время экзерсиса поболтать успеваете? – довольно выплевывает Смелковский, будто только и ждал, за что можно зацепиться. – Тогда будьте так любезны, расскажите всем нам, как должны работать руки во время исполнения томбэ с полуповоротом сюр ле ку дэ пье от палки?**** Кстати, этот вопрос будет на теоретическом экзамене. Ммм? Мы все ждем, Сурикова.
Вот гад.
