Светлая сторона тьмы. Сборник рассказов
Роман Брюханов
Первая книга рассказов дальневосточного писателя Романа Брюханова. В каждой истории герои преодолевают себя и обстоятельства, добро борется со злом и побеждает. Кажется, так и должно быть. Но автор ведет нас глубже самого замысла и идеи рассказа, он показывает, что «тьма» скрывается не в страшном животном с одним глазом, а в том, как ведет себя отец семейства по отношению к жене и сыну, тьма – в людях (рассказ «Кандар»). В рассказе «Шифр» автор довольно серьезно размышляет над будущим русского языка и над сутью человеческого общения, в рассказе – язык словно растворяется в технологических приемах и приборах; в рассказе «Юный техник» автор переживает о будущем поколении, которое может переступить порог технологической «черной дыры» и отправиться в неизвестное будущее. Особый интерес вызывает сама структура книги: автор собрал свои рассказы как некое движение от «темного» к «светлому», и в этом движении он, скорее всего, видит свою просветительскую и литературную задачу.
Роман Брюханов
Светлая сторона тьмы. Сборник рассказов
От автора
Однажды, когда я учился в седьмом или восьмом классе, я признался своему отцу, что терпеть не могу писать сочинения по литературе. Это было действительно так, поскольку зачастую свобода выражения мысли ограничивалась у нас рамками точки зрения автора учебника или преподавателя (что часто совпадало). К тому же я недоумевал, как можно пытаться догадываться, что именно хотел выразить автор своим произведением: может быть, он ничего не хотел выразить, а просто рассказал интересную на его взгляд историю (взять хотя бы знаменитый случай с Дарьей Донцовой, Валентином Катаевым и его повестью «Белеет парус одинокий»).
Как бы то ни было, папа тогда сказал, что, коли так, писателем мне, наверное, никогда не стать. Я думаю, своими словами он хотел подбодрить меня и дать понять, что не стоит слишком переживать по этому поводу.
Признаюсь честно, не помню, что я тогда подумал и как воспринял отцовское замечание. Скорее всего, принял, как должное, и пошёл писать очередное сочинение. Чего я точно не решил тогда, так это становиться писателем несмотря ни на что, вопреки всем препятствиям. Не возникло тогда у меня такой мысли. Папы не стало в 2020-м, однако он был для меня непререкаемым авторитетом, и та фраза осталась со мной навсегда. Я до сих пор помню, как он её сказал, вплоть до интонаций, и вспоминаю каждый раз, как сажусь за новый рассказ. Это в какой-то мере помогает оставаться в рамках и не задирать нос.
Назвать себя писателем может кто угодно, но по-настоящему писателем автора текстов делают читатели. Формула проста: если у тебя есть читатели, ты – писатель, если таковые отсутствуют (по разным причинам), то, не обессудь – ты просто складываешь слова в предложения и являешься единственным в мире, кто восхищается результатом этого труда. Жестоко, но правда.
Сборник, который вы держите в руках, для меня – первое издание моих произведений в отдельной книге. Раньше мои рассказы выходили в дружном строю с другими, зачастую более достойными произведениями более искусных мастеров литературного искусства. Это позволяло немного расслабиться, ведь в альманахе можно спрятаться за спинами других авторов и, являясь частью общей картины, выглядеть неплохо. Теперь же вся ответственность лежит целиком и полностью на мне. Некому подставить мне крепкое литературное плечо со словами: «Ничего, дружище, сейчас я сглажу своим мастерством твои огрехи». Сегодня я перед вами такой, какой есть. Уж что получилось из меня за двадцать лет писательского труда, то в книгу и попало, не взыщите.
Сборник, как следует из названия, посвящён обсуждению спорных опросов, связанных не только со светом и тьмой, но и (что более важно, на мой взгляд) с той границей, которая между ними пролегает. Где она, эта граница? Насколько легко её перейти? Почему чаще и проще люди переходят из света в тьму? Хочется ведь верить, что мы движемся наоборот – на светлую сторону. Вот я и предлагаю вам сегодня пройти этот путь вместе со мной, из темноты в свет. Можем взяться за руки, а можем просто держать друг друга в поле зрения.
Не могу не сказать спасибо всем тем людям, благодаря которым появился этот сборник. Руководителю агентства «Новое слово» Максиму Федосову, который таки уговорил меня издаться отдельной книгой и терпеливо вычитывал все мои тексты в течение трёх лет. Редакции журнала «Дальний Восток», в особенности Александре Викторовне Николашиной и Тамаре Николаевне Савельевой, которые поверили в меня и впустили на страницы своего издания, руководству Дальневосточной государственной научной библиотеки в лице Татьяны Юрьевны Якубы и Раисы Вячеславовны Наумовой, которые объяснили мне, что теперь я – дальневосточный писатель, и мне с этим жить, хочу я того или нет. Писателю и преподавателю литературного мастерства Андрею Венедиктовичу Воронцову, который возился со мной целых полгода и сумел донести до меня, что, как и главное для чего нужно писать. Моим однокурсникам Любови Цветковой, Юлии Пургиной, Анне Федотовой и Сергею Трофимову, которые читали всё без исключения и вносили свои, часто очень полезные, замечания, поддерживали и конструктивно критиковали. Конечно же, моим самым первым и самым главным читателям – супруге Людмиле и маме Любови Алексеевне, без поддержки которых всё это было бы невозможно.
Самое главное «спасибо», конечно же, моему отцу. Теперь я знаю, что теми своими словами он просто подзадорил меня, дал такого пинка, что я стал тем, кем стал. На самом деле он был самым первым, кто верил в то, что я буду писателем. Так что эту книгу целиком и полностью я посвящаю своему отцу.
Единственное, о чём я жалею, так это о том, что он её не увидел.
Мистические рассказы
Кандар
Зверёк жил в норке у самого входа в грот, Максим знал это. Пару раз он чуть было не увидел его, заметил самый хвостик, юркнувший в темноту. Если бы не отвлекся тогда на пролетавшую мимо чайку, было б чем похвастаться перед одноклассниками после каникул. Далась ему эта чайка. Чайки не прячутся по норам, а летают себе: смотри на здоровье!
Не проходило дня, чтобы Максим не бегал проведать зверька. Как только голос отца становился громче, а речь сливалась в один длинный звук, мальчик вдруг вспоминал, что сегодня ещё не был у грота. Ему казалось в такие моменты, что зверёк тоскует не меньше, чем он сам, сидит, поджав хвостик, у входа в нору и, переступая с лапки на лапку, смотрит в сторону куста с мелкими белыми пахучими цветками, из-за которого всегда появлялся Максим. Тайком, чтобы не заметил отец, мальчик прокрадывался к двери на задний двор коттеджа, арендованного семьей на время отпуска на Самоанском побережье, осторожно прикрывал её, огромными прыжками пересекал песчаную площадку, умело лавируя между качелями, невысокой деревянной горкой и покосившимся грибком, отгибал край жестяного забора и, воображая себя индейцем, несся через густую мангровую рощу к морю.
В свои десять лет он понимал, что простоять час в углу за побег, пускай даже в компании с висящим над головой пауком – менее серьезное наказание, чем видеть, как краснеет лицо отца, а шея начинает походить на густо овитый лианами ствол дерева. Жаль было лишь, что наказание расстраивало маму.
Роща сразу принимала Максима в свои объятья, закрывала его листьями, смыкала за его спиной лиановые алебарды, шумела ветвями, заглушая его шаги. Деревья радовались мальчику, а он – деревьям. Он нежно касался пальцами стволов, растущих вдоль тропинки, провожал взглядом бабочек, встревоженных его появлением, низко кланялся толстым сучьям, пригнувшимся к земле, быстрыми короткими вдохами втягивал в себя ароматы прелой травы и стелющихся по земле больших красно-желтых цветов. Свой куст мальчик замечал издали: здесь ветви деревьев образовывали длинный ровный коридор, расширявшийся у самого моря. Не всякому индейцу разрешалось пройти здесь. Корни деревьев коварно выныривали из-под земли, стоило как следует разогнаться, и Максим трижды падал, сдирая кожу на ладонях и сбивая в кровь колени, прежде чем научился ставить ноги так, чтобы корни не доставали его.
Куст с белыми цветками стоял на самом краю крутого песчаного обрыва. Максим смело сигал с него, ногами прочерчивая две глубокие борозды в горячем желтом песке. Морские ветры за долгие годы обратили ветки кустарника к роще, но цветы упрямились и поворачивали мордочки к солнцу, чуть подрагивая от смеха, гордые свободой поступать так, как им хочется.
Едва приземлившись, Максим скидывал сандалии, перекатывался влево и бросался бежать к огромной черной пасти грота, зиявшей в тридцати шагах от куста. Песок обжигал босые ноги, ветер ерошил соломенного цвета вихры, швырял в мальчика соленые брызги, шутливо пихал его в бок, дергал за рубашку. Каждый раз Максиму казалось, что вот-вот он увидит скрывающиеся в норе лапки зверька, а может быть даже разглядит цвет его шкурки, но отверстие, куда с трудом мог бы поместиться кулак взрослого человека, пустовало. Мальчик готов был поклясться здоровьем всех своих родных, что на песке под норкой мог различить отпечатки лап таинственного животного – крошечные коготки оставляли мелкие бороздки, а пяточки выдавливали неправильной формы окружности. По следам было видно, что зверек кружился на месте, словно не решаясь уйти и в то же время стремясь поскорее спрятаться от палящего солнца, соленого ветра и хищников, которые могли жить в мангровой роще.
В один из дней Максим сбежал из дома, как только услышал звонкий удар о стену гостиной, крик мамы и ругань отца. Проделав привычный путь, мальчик плюхнулся на песок у самой норки и долго вслушивался в звуки бешено колотящегося сердца, пытаясь понять, стучит оно так от индейского бега по джунглям или от переживаний за маму. Он скинул голубую льняную рубашку и подставил солнечным лучам живот, ставший шоколадно-коричневым за две недели отдыха.
– Ты здесь? – спросил в норку.
Внутри что-то шевельнулось.
– Я пришёл, – сказал мальчик. – Посижу здесь с тобой, ладно? Мне домой сейчас нельзя.
Максим перевернулся на живот и долго всматривался в темноту норы. Ему показалось, что в глубине блеснули бусинки глаз.
От грота веяло прохладой и сыростью. Волны закатывались в него, шурша галькой, по сводам носились солнечные блики.
– Представляешь, сегодня я нашел на заднем дворе бутылку с письмом! Рыл ход под забором, чтоб не дергать этот лист, а то он гремит, и нашел бутылку! – Максим заглянул в норку, чтобы убедиться, что зверек его слушает, и обратил взгляд к морю. – Я не открыл её, а спрятал под кроватью. У меня есть фонарик, мне дед подарил. А у тебя есть дедушка? И сегодня ночью я устрою настоящее пиратское собрание. Ты придешь? Я накрою стулья одеялом, чтоб получилась палатка, включу фонарик и открою бутылку!
Лицо мальчика расцвело. Он сложил ладони так, будто держит бутылку, и поднял их высоко над головой.
– А вдруг там письмо от капитана, который затерялся в океане, и ему нужна помощь? – воскликнул Максим. – Тогда мы построим плот или даже яхту и поплывем его спасать! Ты и я! Представляешь? Это будет путешествие века! Про нас напишут книгу!
Он вскочил на ноги и подбежал к кромке воды, позволив волнам омыть его ступни. Руки взметнулись к голове, поправляя воображаемую треуголку.
– Или нет! – обернулся он к норке. – Вдруг там карта сокровищ, которые пираты зарыли на этом острове триста лет назад! И никто не мог их найти, потому что пираты поубивали друг друга, а карту нарисовал и спрятал тот, кого убили первым, и он никогда никому не смог ничего рассказать! Точно! – мальчик захлебывался от восторга. – Тогда ты поможешь мне своим отличным нюхом искать место, где зарыт клад, и мы станем самыми богатыми на свете. Я куплю нам отдельный остров, и построю тебе огромный дом! Там будет много ходов, норок и всяких игрушек. Ты сможешь кушать всё, что захочешь, а еду нам будут привозить на вертолете!
Дрожа всем телом, Максим принялся прыгать на месте, вскидывая руки к небу.
– И я заберу туда маму и… деда, и Никитоса… и ещё кого-нибудь позовем. У тебя есть, кого позвать? Мама будет так рада! Я сделаю ей бассейн и большую комнату с мягким диваном… А кухни вообще не будет у нас, потому что мама нам не кухарка и не прислуга, понимаешь, друг? Нам станут готовить в ресторанах и будут привозить еду в таких пластмассовых коробочках с крышками, а мы только будем заказывать новые блюда. Каждый раз новые! Только шоколадный коктейль я буду постоянно заказывать. Ты пьешь шоколадный коктейль?
Максим сел рядом с норкой и обхватил колени руками. Он делился со зверьком планами на будущее и версиями о том, что спрятано в бутылке, пока рыжее солнце не коснулось горизонта. Море стихло, галька в гроте лениво перекатывалась вслед за неспешными волнами, прохлада пещеры сменилась холодом. Накинув на плечи рубашку, мальчик попрощался с загадочным другом и, захватив по пути обувь, побрел через помрачневшую рощу к дому.
Выстояв час в углу, из которого сбежал даже паук, Максим закрылся в своей комнате и, как обещал зверьку, построил шатер из одеяла и двух старых деревянных стульев. Некогда ярко-зеленая бархатная обивка на их спинках выцвела и стерлась до желтых пятен, из которых буграми торчал порыжевший поролон. Палатка получилась хоть куда: тяжелое ватное одеяло свисало до самого пола, не пропуская наружу ни лучика света, так что даже загляни кто-то из родителей в комнату – с виду всё в порядке. А там уж Максим что-нибудь придумает.
Тусклый свет фонарика, чьи батарейки изрядно подсели за долгие ночи с книгой, превратил шатер в настоящее пиратское логово, мрачное и немного зловещее. Мальчик установил фонарик лампой вверх и представил, что это факел.
Бутылка из зеленого стекла, закупоренная выструганной из дерева пробкой, пахла землей и плесенью. Максим осторожно стер с сосуда остатки засохшей грязи влажной салфеткой и осмотрел содержимое на просвет: скрученный в тугую трубочку лист бумаги, перевязанный бечевкой, кусочки пожухлой травы, останки засохших насекомых. Сердце мальчика затрепетало, когда он осторожно вынул пробку из горлышка, несколько раз провернув её против часовой стрелки. Сверток бесшумно выскользнул на пол. Коричневатая бумага сохранила на своей поверхности отпечатки чьих-то грязных пальцев – наверное, зарывший бутылку сначала выкопал яму, а уж затем свернул письмо в рулон. Максим замер над ним, боясь дышать. Неизвестно, сколько лет бутылка пролежала в земле, а вдруг бумага развалится от неосторожного прикосновения, и тогда невозможно будет понять, кто и зачем её спрятал.
Юный исследователь аккуратно перерезал бечевку мамиными маникюрными ножницами и только после этого выдохнул. Прижав край бумаги к полу, Максим осторожно развернул сверток. В самом центре листка черными чернилами каллиграфическим почерком были выведены три слова:
KANDAR – ANDAF – ZEIST
В правом нижнем углу стояла приписка мелкими буквами: «aussprechen laut».
Мальчик взял фонарик и обследовал каждый квадратный сантиметр бумаги. Следов каких-либо других надписей не было. «Странно, – подумал он. – А где же просьба о помощи от капитана или карта сокровищ? Что это значит?».
– Кандар, – прошептал Максим, – андаф… зейст? Или цейст? Это на каком вообще?
Внизу хлопнула дверь. Донеслись звуки отцовского баса, срывающегося на крик. Родители вернулись из бара, и отец опять был чем-то недоволен.
Действуя быстро, но аккуратно, Максим свернул лист, вынырнул из шалаша, сунул бутылку с веревкой и пробкой под кровать, записку – под подушку. Затем сдернул одеяло, подхватил начавший заваливаться стул и прыгнул на кровать, натянув одеяло до глаз. Дыхание постепенно выровнялось, отцовский голос внизу стих. Мальчик слышал, как за окном разгулялся ветер, заставляя скрипеть качели на заднем дворе, куда выходили окна комнаты. «Кандар… кандар… кандар», – крутилось в голове Максима. Три слова вместе были похожи на маршрут по трем городам, название какого-то лекарства или… заклинание?
Мальчик подскочил на кровати и воровато обернулся к окну. Спрыгнул, выглянул на пустующий двор, задернул шторы, бегом вернулся в постель.
Мысли о заклинании ещё долго не давали ему уснуть, но, когда усталость взяла верх, Максиму приснились несметные сокровища, открывающиеся его взору после произнесения заклинания, как в пещере Аладдина, и чудесный остров, который он купил для себя, своей мамы и зверька, и длинные столы, заставленные самыми вкусными блюдами. Мальчик подходил к столу с коктейлями, выбирал шоколадный и жадно выпивал его через толстую соломинку. Стакан каждый раз чудесными образом наполнялся, стоило только произнести заклинание, и Максим пил и пил любимый напиток без остановки.
А потом он заметил на столе между стаканов серого паучка, вроде того, что висел в углу.
– Ты кто? – спросил Максим.
– Я – Кандар, – ответил паучок.
И вмиг всё исчезло.
На следующий день после завтрака отец повез Максима и маму на рынок в Апиа, чтобы набрать сувениров родственникам. Бумагу со странными словами мальчик сложил вчетверо и сунул за резинку шорт. Время от времени он доставал записку и украдкой разглядывал черные буквы, бормоча их про себя, будто пробуя на вкус снова и снова.
Ещё утром, пока отец был в душе, Максим выпросил у мамы телефон и нашел в поисковике, что фраза в углу написана на немецком и означает «произносить громко». Он завопил, что было сил, захлопал в ладоши и перекувыркнулся через кровать. Онлайн-переводчик объяснил, что ZEIST читается «цайст», но никакого значения не имеет, как и первые два слова. Вспомнился паучок из сна. «Кандар – это имя», – подумал мальчик.
– Ты чего кричишь? – в комнату заглянула мама. Лицо её выглядело усталым, глубокая вертикальная морщинка пролегла между бровями. Роскошные рыжие волосы, запах которых всегда так нравился Максиму, были стянуты в тугой хвост на затылке.
– Я просто, – мальчик лег на кровать, накрыв телом телефон и записку.
– Ну ясно, – она улыбнулась с такой нежностью, что Максиму захотелось немедленно её обнять, однако секретность информации показалась ему важнее. – Спускайся завтракать.
Максим потратил ещё пятнадцать минут на поиски следов немцев на Самоа. Он прочитал, что в начале XX века Германия считала западные острова архипелага своей колонией, а в 1907 году эти места посетил Гвидо фон Лист, оккультные идеи которого впоследствии развивал Адольф Гитлер. Статьи выдавали всё новые ссылки, изучать которые времени уже не было, и Максим поспешил на завтрак.
Центральный рынок самоанской столицы даже в будний день напоминал разворошенный муравейник. Всюду сновали носильщики с тележками, груженными большими волосатыми кокосами и зелеными бананами, огромные гроздья которых выглядели, как куски чешуйчатой кожи дракона. Самоанские женщины, смуглые, грузные, одетые в цветастые юбки и просторные блузы, перекрикивались, стоя за прилавками на удаленных друг от друга рядах, перемежая самоанские слова с английскими. Между ними проворно курсировали дети, доставляя то сдачу, то какой-нибудь товар, то таская записки на клочках грязной замусоленной бумаги.
Первый эшелон рыночных рядов занимали аккуратно сложенные на земле горы кокосовых ядер, рядом с которыми сидели загорелые мужчины в мокрых от пота рубашках. В отличие от женщин они по большей части молчали, с презрительным равнодушием разглядывая проходящих мимо иностранных туристов. Дальше, под навесом, располагались неспелые бананы, ощетинившиеся ананасы, желто-зеленые гладкокожие папайя, внушительных размеров тыквы и какие-то неизвестные Максиму фрукты с яркой оранжевой кожурой.
Ближе к центру рынка располагались прилавки с тканями, одеждой и сувенирами: раскрашенными круглыми камешками, магнитами и прочей мелочью.
После сорока минут ходьбы по рынку, показавшихся Максиму вечностью, родители остановились у одного из прилавков и принялись откладывать в сторону понравившиеся сувениры, переговариваясь между собой и торгуясь с продавцом. Про сына на некоторое время позабыли. Воспользовавшись этим, мальчик отошел к соседнему ряду и спрятался за углом, где свисающие с перекладин ткани образовывали небольшую комнатку, вход в которую был прикрыт тюлем. Внутри в полумраке раздавался едва слышный храп.
Убедившись, что за ним не следят, Максим развернул письмо. Заклинание нужно произнести громко, говорила записка. Вот бы она ещё объясняла, что произойдет потом. Вдруг это чья-то шутка, а никакое не заклинание? Будет обидно, если ничего не произойдет. «Надо прогладить её утюгом, – подумал мальчик. – Может, тут есть надписи невидимыми чернилами, в книжках всегда так делают те, кто хочет что-то спрятать».
Он уже собрался спрятать записку и вернуться к родителям, которые, судя по голосам, начали переругиваться, как из-за сетки вынырнула смуглая костлявая рука и схватила его за запястье. От неожиданности Максим оцепенел. Он дернулся, что было сил, но дряблая на вид рука оказалась на удивление сильной. Вслед за ней из полумрака показалось сморщенное лицо старухи. Один глаз её был прищурен, на веке зрел большой прыщ, второй глаз – ярко-голубой, очень ясный и чистый, будто бы искусственный – внимательно разглядывал мальчика. Дыхание Максима перехватило, он сделал ещё одну попытку вырваться и обмяк, руки и ноги перестали слушаться.
Старуха перевела взгляд на бумагу, сильнее сжала запастье и ткнулась носом в щеку мальчика. Пахнуло чесноком и гнилью.
– Was ist denn das? – Прошипела она. – Wo hast du das gefunden?[1 - Что это такое? Откуда это у тебя? (нем.)]
– Пустите, – залепетал Максим. – Я не понимаю.
– Wirf mal aus dem Kopf, darin zu lesen![2 - Не вздумай это читать! (нем.)] – Старуха затряслась, разжала пальцы и отдернула шторку. – Du brauchst nicht, es zu lesen!
Старая самоанка выросла в размерах, поднявшись высоко над Максимом. На ней болталось грязное желтое платье, едва прикрывающее тощую смуглую грудь. Она распрямилась, схватилась за шесты, на которых держались стены её комнатки и стала выбираться наружу. Шаткая конструкция закачалась. Лицо старухи исказилось не то болью, не то ужасом, прищуренный глаз приоткрылся, под веком обнаружилось слезящееся бельмо.
Оцепенение прошло, Максим попятился, комкая бумагу и запихивая её в карман.
– Wirf das mal weg! – Закричала старуха. – Ich sage dir doch, wirf weg![3 - Выкинь это! Говорю тебе, выкинь!]
Максим наткнулся на корзину с фруктами, опрокинул её, чуть было не упал сам, однако удержался на ногах, повернулся и побежал. Старуха что-то кричала ему вслед, но мальчик летел между рыночными рядами, перепрыгивая через мешки и сумки, стремительно удаляясь от того места, где стояли его родители. Кто-то из продавцов попытался схватить его за руку, но Максим вырвался, нырнул под прилавок, выскочил с другой стороны и понесся дальше, оставив позади шеренги исполинских тыкв.
Он остановился, только когда выбежал из-под навеса и налетел на ограждение у края проезжей части. Развернулся и вжался в ограждение спиной, снуя глазами по рыночным рядам, выискивая признаки погони. Легкие вспыхивали болью, живот свело судорогой.
Старухи не было видно. Никто за ним не гнался. Продавцы неспешно шли по своим делам, туристы лениво обмахивались веерами, лишь один торговец кокосами пристально смотрел на мальчика.
Максим извлек из кармана скомканное письмо. Старая бумага местами раскрошилась, но надпись по-прежнему читалась хорошо. О чём говорила эта сумасшедшая? Почему она так испугалась написанного? Мальчик догадывался, что она говорила по-немецки, а значит, прочитав записку, поняла что-то такое, от чего ей стало страшно.
– Кандар, – прошептал Максим. – Кто ты такой?
