Вспомнился паучок из сна.
Мальчик бережно свернул бумагу и сунул её за резинку шорт. Огляделся. Он не узнавал местность, а это значило, что он потерялся, родители долго будут его искать, и ему опять попадет от отца. Возвращаться под навес, где его могла поджидать старуха, Максиму не хотелось. Он присел на бордюр, обхватил ноги руками, положил подбородок на колени и стал ждать.
Его нашли спустя час. Мальчик сразу понял, что необходимость оставить покупку сувениров и в самое пекло таскаться по рынку в поисках сына привела отца в бешенство. Взмокшее, раскрасневшееся лицо его будто пульсировало, ноздри расширились, шея вздулась жилами.
– Ты где был? – прорычал отец сквозь зубы, сжимая кулаки. Мама попыталась мягко перехватить руку мужа, но тот отпихнул её, даже не удостоив взглядом.
Максим съежился, прижался к ограждению и поднял ладони к лицу, инстинктивно защищаясь.
– Я спрашиваю, где ты был?! – рявкнул отец, сбил одной рукой слабую защиту сына, а другой отвесил ему звонкую оплеуху, да так, что в глазах мальчика поплыли круги. – Какого черта ты убежал сюда?! Мы с матерью целый час шляемся по долбаному базару, ищем этого говнюка, а он тут сидит, прохлаждается! – Отца понесло. – Какого черта я потащил вас в этот отпуск, если с вами нормально не отдохнешь! То одна хрень, то другая!
Максим молчал, прижав руки к уху, ноющему от отцовского удара. Он знал, что отвечать что-либо бессмысленно, только больше злить отца. Мальчик напустил на себя виноватый вид и стал разглядывать пальцы ног. Для убедительности всхлипнул.
– В такси! – гаркнул отец, пихнув сына в шею и бросив на жену гневный взгляд, от которого она отшатнулась, словно от удара.
Мама приобняла Максима за плечи и повела его к стоянке белых с желто-зелеными кругами на боках такси, шепча слова утешения. Мальчик, однако, этих слов не слышал. Он погрузился в свои мысли и стал мечтать о том, как было бы здорово сейчас оказаться на берегу моря, у норки таинственного зверька, рассказать ему о произошедшем, поплакать, попросить совета и, может быть, помощи.
За окном такси мелькал уже не казавшийся восхитительным самоанский пейзаж. Поднялся ветер, пригибавший пальмы и вытягивающий их длинные изумрудные листья параллельно земле. Максим прижался пылающим ухом к прохладному стеклу и в очередной раз нащупал в кармане письмо.
Никогда он ещё не чувствовал себя более одиноким.
– До завтра не гуляешь, – мрачно сказал отец, когда они вошли в дом. Он уселся на кухне, налил себе виски из большой бутылки и уткнулся в планшет.
Путь на задний двор был отрезан.
Мама собрала разбросанные по гостиной вещи и ушла в ванную. Мальчик прокрался вслед за ней и заглянул в дверной проем. Мама, тихо всхлипывая и утирая лицо ладонями, складывала грязную одежду в стиральную машину. Закрыв дверцу машины, она уткнулась в нее лбом. Мамины плечи стали вздрагивать, однако она не издала ни звука, только задышала чаще и глубже.
Максим вернулся в гостиную и, изучив обстановку, бесшумно выскочил из коттеджа через главный вход.
Линия домов преграждала доступ к мангровой роще, и мальчику пришлось добежать до конца улицы, чтобы найти выход к морю. Свернув за угол, он сбавил шаг, однако то и дело оглядывался проверить, не идут ли за ним. Ветер крепчал. Деревья рощи угрожающе шумели, далеко впереди слышался гул моря. Тучи закрыли дневной свет и провисли низко над землей, будто хотели разглядеть, кто тут обижает маленького мальчика.
Дойдя до рощи, Максим обернулся. В десяти шагах позади него трусила большая рыжая лохматая собака.
– Фу! – крикнул мальчик. – Пошла вон!
Собака остановилась и зарычала. Максим попятился к деревьям, стараясь держать пса на виду. Животное сделало несколько шагов, оскалив зубы. Максим поднял с земли камень и швырнул его в собаку. Та без особого труда увернулась и басовито залаяла. Шерсть на её загривке встала дыбом. Услыхав лай, из-под ближайшего забора выскочили ещё два пса, небольшой белый в черных пятнах и огромный, даже больше, чем первая собака, черный, с разорванным в клочья ухом. Все три оскалились и стали приближаться к мальчику.
Внутри у Максима похолодело. Издав истошный вопль, он бросился бежать через рощу к морю. Собаки ринулись за ним.
Мальчик петлял между деревьями, привычно перепрыгивая через торчащие корни и уклоняясь от свисающих лиан. В какой-то момент погоня захватила его, он вновь ощутил себя индейцем, путающим следы в диком лесу, воображая, что за ним гонится огромный медведь гризли или стая волков, и ему во что бы то ни стало нужно прорваться к своему стойбищу, где братья-индейцы несколькими меткими выстрелами уложат преследователей и принесут их в жертву богам охоты. Собаки не отставали. Каждая из них пыталась вырваться вперед, из-за чего они мешали друг другу и злобно переругивались, однако скорости не сбавляли.
Стоило Максиму вынырнуть из-под крон мангровой рощи, как его встретила плотная стена ветра и соленых брызг. Дыхание перехватило, по телу пробежал озноб.
Спасительный грот, чьи выступы могли послужить укрытием для мальчика, оказался дальше, чем обычно. Максим взметнул сноп песчаных брызг, вскочил и бросился к нему. Псы замешкались, зарывшись в песок, но быстро сориентировались и с громким лаем продолжили погоню.
Достигнув грота, Максим пришел в ужас. Пещера была наполнена водой! Огромные волны, взбитые в белую пену, с грохотом разбивались о стены грота, и высокий выступ оказался затоплен.
Беглец развернулся лицом к собакам и вытянул вперед руки, защищаясь. Животные поняли, что жертве никуда не спрятаться, остановились и, угрожающе рыча, стали приближаться к Максиму. Мальчик бросил взгляд на норку своего невидимого друга и подумал, что самое время ему появиться и помочь. Мысль, стремительная, как порыв морского ветра, мелькнула в его голове.
Максим достал из кармана письмо, развернул и завопил, пытаясь перекричать грохот волн:
– Кандар! Андаф! Цайст!
Собаки зашлись грозным лаем.
– Кандар! – голос мальчика срывался и хрипел. – Андаф! Цайст!
Звери приблизились на расстояние трех шагов. Он разжал пальцы, и письмо унесло ветром.
– Кандар! Андаф! – Максим выбился из сил и последнее слово сказал уже тихо. – Цайст.
Земля под ногами содрогнулась. Псы присмирели и замолкли. Ещё один толчок тряхнул пляж. Почва вокруг норки неизвестного существа покрылась трещинами, верхний слой грунта осыпался и сполз на песок. Под ним оказалась дыра размером с хороший арбуз. По мере того, как дрожь усиливалась, края норы проваливались внутрь, отчего она расширялась и вскоре достигла величины автомобильного колеса.
Максим попятился назад, не ощущая, как брызги волн, разбивавшихся о стены грота, мочат его рубашку. Собаки заскулили и стали топтаться на месте, от их свирепости не осталось и следа.
Из провала в земле показалась черная зубчатая пика. Она вытянулась на пару метров вверх, затем согнулась пополам и заостренным концом уперлась в землю. Максим вспомнил маленького паучка, прятавшегося между стаканами в его сне, и понял, что это не пика, а лапа. Вслед за ней показалась ещё одна, которая уперлась в песок с другой стороны норы. Две другие лапы воткнулись в грунт сверху, ещё две – снизу. Землетрясение достигло максимума. Лапы существа напряглись, впились в землю, и тогда из провала показалось бочкообразное тело, вытянутое, мохнатое, с черным лоснящимся брюхом и бледно-желтой спиной, украшенной причудливым рисунком. Двое щупалец свисали вниз, на их концах клацали, сжимаясь и разжимаясь, исполинских размеров клешни, каждая из которых, казалось, запросто перережет напополам лошадь. На морде существа блестел один черный, как смола, глаз, по его поверхности бешено сновал белесый зрачок.
Ноги Максима подогнулись, и он сел на мокрый песок.
Существо вытянулось на ногах-пиках и выросло до размеров самых высоких самоанских пальм. Черно-желтое тело покачивалось на упругих лапах из стороны в сторону. Раздался громкий звук разрываемой плоти, и под глазом разверзлась покрытая мелкими зубами пасть омерзительного розового цвета. На песок из нее хлынул поток вязкой слизи. Распрямив ноги, существо подалось вверх и издало протяжный вой.
Собаки, прижав уши и поджав хвосты попятились, развернулись и бросились бежать тем же путем, каким преследовали мальчика.
Существо повернулось в их сторону. Пронзительный вой вновь огласил округу. Потоптавшись на месте, будто бы вспоминая, как нужно двигаться по земной поверхности, подземный житель ринулся за убегавшими животными. Нагнав наименее расторопного пса, существо резко согнуло ноги, нырнув к земле, схватило собаку клешнями и, подняв высоко в воздух, разорвало на две части, залив свою желтую спину кровью и ошметками плоти. Части бедного животного отлетели в стороны. Второго, рыжего, пса существо нанизало на лапу и, волоча его тело за собой, устремилось за самой большой черной собакой. Ей почти удалось добежать до опушки мангровой рощи, но паук подпрыгнул высоко вверх и мягко приземлился перед обезумевшим от страха животным. Существо разинуло пасть и, издав дикий вопль, сомкнуло челюсти на шее собаки.
Максим попытался подняться на ноги, но конечности его не слушались. Уже ни ветер, ни крупные капли дождя, начавшие падать на песок, ни волны, бушевавшие за его спиной, не имели значения.
Существо не спеша подобрало клешнями всех поверженных собак и, разорвав их на куски, отправило в рот. Ещё пережевывая последнюю жертву, оно приблизилось к мальчику. Максим накрыл голову руками и зажмурил глаза. Ожидание тянулось вечность. Когда он решился открыть глаза, то понял, что ничего страшного не произошло. Огромный паук распластался рядом с мальчиком и внимательно разглядывал его своим единственным зрачком, издавая грудные урчащие звуки. От него пахло сырой землей и паленой шерстью. Существо начало посвистывать и покачиваться вперед-назад, слегка подталкивая Максима в колено. Максим поднялся на ноги.
– Ты – Кандар? – спросил он.
В ответ раздался продолжительный свист.
– Ты – Кандар, – прошептал мальчик. – И ты защитил меня. Я знал, что ты мой друг.
Он протянул руку вперед и осторожно погладил Кандара по мохнатому черному боку. Урчание стало громче.
Небо над морем разрезала молния. Незаметно сгустившиеся сумерки озарились яркой вспышкой. Дождь участился.
– Мне надо домой, – сказал Максим. – Я сейчас должен уйти. Но я вернусь к тебе, слышишь? Ты живи в своей норе, а я к тебе вернусь. Я буду часто приходить.
Кандар прерывисто засвистел и поднялся на полную высоту своих ног. Он несколько раз качнулся, клацнул клешнями и проворно забрался в провал, пропихнув в него тело и втянув внутрь лапы. Мальчик подошел и заглянул внутрь: темно и пахнет плесенью. «Пожалуй, даже такой дом лучше моего», – подумал он и, промокший и дрожащий, поплелся знакомой тропинкой к коттеджу.
Взволнованный произошедшим, Максим не подумал о том, что отец мог всё ещё находиться в кухне. Вывозившись в грязи, он пробрался через свой подкоп, на дне которого начала скапливаться лужица, пересек игровую площадку и уже открыл дверь заднего входа, когда вспомнил о своей ошибке. На удивление, сердце не сжалось, как обычно, в ожидании окрика или оплеухи. Непривычное спокойствие владело мальчиком.
Отца, однако, за столом не было.
Вместо этого взору Максима открылась картина страшного беспорядка. Стол был усеян осколками стекла и залит резко пахнущей жидкостью, вероятно, виски. Большая клякса распласталась на стене над мойкой, в самой мойке лежало отколотое горлышко бутылки и гора осколков. Вывернутая наружу дверца холодильника обнаруживала полную разруху внутри: полочки были разбиты, продукты грудой лежали на полу, от холодильника к столу протянулся молочный ручей. Два стула валялись в разных углах кухни, у одного из них отсутствовала ножка. В доме стояла тишина, настолько плотная, что было слышно, как разбиваются о дно мойки капли воды из кухонного крана.
Мальчик поднял стул и придвинул его к столу.
На втором этаже раздался грохот, словно уронили шкаф, затем закричала мама.
Максим бросился наверх, перепрыгивая через две ступени, рывком распахнул дверь родительской спальни. Опрокинутое трюмо преграждало вход. Пошатываясь, у дальней стены комнаты стоял отец с пустым стаканом в руке. Постель была смята, белая простыня усеяна красными крапинками.
– Папа! – Максим перепрыгнул через трюмо. Голос его задрожал. – А мама где?
Мужчина повернулся к сыну. Глаза его налились кровью, губы сжались в тонкую полоску, нижняя челюсть подрагивала. Отец смотрел будто бы сквозь мальчика, не понимая, кто перед ним.
– Максик, – раздался слабый голос матери. – Иди, милый… Иди к себе. Мама сейчас придет.
Мама лежала между кроватью и стеной. Она схватилась за покрывало и попыталась подняться, но постель сползла вниз, и женщина со стоном упала. Вторая рука стала шарить по стене в поисках опоры, и Максим увидел, что один из пальцев неестественно изогнут, а предплечье покрыто кровью.
– Лежать, тварь! – заорал отец и швырнул в жену стакан. Тот разбился о стену в десяти сантиметрах над её головой. Женщина зарыдала.
Не отдавая отчета в своих действиях, Максим перемахнул через кровать и, боясь взглянуть в сторону мамы, встал между ней и отцом. Мальчик до боли сжал кулаки и широко расставил ноги.
– Только попробуй, – тихо, но твердо сказал он. – Только тронь её ещё раз.
– Уйди в сторону, маленький ублюдок! – язык отца заплетался. – Я разберусь с ней, а потом дойду и до тебя. Вы будет знать у меня! Вы все будете знать!
Он стал приближаться. Максим было отступил, но сжал зубы и поднял кулаки. Отец ударил наотмашь, и мальчик влепился в стену, больно стукнувшись головой.
– Я предупреждал, – пролепетал мужчина. – Теперь в сторону, сын. Это не твой бой.
– А вот и мой, – сказал Максим, поднимаясь и размазывая по щеке кровь, вытекшую из носа, – Ты больше не посмеешь трогать маму, пап.
Отец усмехнулся.
– Кандар! – громко произнес мальчик. – Андаф! Цайст!
– Что за чушь ты несешь? – отец схватил сына подмышки и швырнул через всю комнату, в трюмо. – Лежи там и не вставай, сучий выродок!
Дом содрогнулся.
– Землетрясения не хватало, – пробормотал отец.
Повторный толчок, сильнее.
Мужчина повернулся к жене. Ей удалось сесть и привалиться спиной к стене. Она всхлипывала и прижимала к груди поврежденную руку.
Сквозь завывания ветра за окном прорвался протяжный звериный вой. Максим встал на четвереньки и потряс головой. Она кружилась, на правом виске наливалась большая шишка.
Вой повторился, уже ближе.
– Откуда здесь волки? – спросил отец.
Наконец, Максим пришел в себя и поднялся на ноги.
– Больше никогда, – сказал он. – Слышишь, отец? Никогда.
На первом этаже с оглушительным звоном вылетело окно.
Chef-d'Cuvre
В тот вечер я пришел навестить моего друга Стёпу Ермакова, потому что он перестал выходить на связь. Иногда такое случалось, но стоило приехать, и выяснялось, что Стёпа находился в творческом кризисе или безбожно пил, а эти два состояния в его случае часто дополняли друг друга.
Когда я подошел к его квартире, меня удивила главным образом не раскрытая нараспашку входная дверь, а половина ноутбука с торчащими из неё проводами на полу прихожей. Пришлось как следует вглядеться, чтобы убедиться, что я не ошибся. Я щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Тогда я поддел увиденный предмет ботинком, вытолкнул его в пятно света, льющегося из комнаты, и мои опасения подтвердились: Стёпа разломал свой ноут. Не разуваясь, ибо Степан этого очень не любил – когда в его квартире разуваются – я прошел в единственную комнату, где застал друга лежащим в трусах и майке на диване и подпирающим взглядом потолок. Майку раскрашивали красно-желтые пятна. На полу в углу комнаты лежала верхняя половина компьютера. По монитору расползлись нити трещин.
Я огляделся.
Рабочий стол Стёпы пустовал, пол укрывали исписанные мелким почерком листы бумаги. Там же, как гильзы из расстрелянной пулеметной ленты, валялись ручки и карандаши, сточенные до трехсантиметровых огрызков. На комоде в компании с китайским радиоприемником стояла любимая и единственная Стёпина жёлтая пол-литровая кружка, с края которой свешивались хвосты чайных пакетиков, не меньше пяти штук. Один хвостик был обмотан вокруг ручки. Сосуд окружали обломки печенья, на одном из обломков восседал таракан.
Порядок обнаруживался только на книжном стеллаже, где книги стояли ровно, корешок к корешку, строго по алфавиту и в соответствии с жанром. Другой мебели у Стёпы не было.
Я принялся собирать листы бумаги с пола. Сразу заговаривать с другом было недопустимо. Творческие кризисы случались у него и раньше, но до сего дня ноутбук их благополучно переживал. Когда я выуживал карандаш, закатившийся под диван, Стёпа заговорил хриплым простуженным голосом.
– Лестница, брат.
Я поставил стакан с карандашами на стол и уставился на друга.
– Лестница?
– Лестница, – повторил он, по-прежнему глядя в потолок. – Лестница в небо. Лэд Зэппелин.
– Это она тебя довела?
– Можно и так сказать.
– А как ещё можно сказать? – Стёпа любил, чтобы ему задавали наводящие вопросы.
– Эта песня гениальна, брат, – сказал друг и повернул ко мне небритое лицо с огромными темными кругами под глазами. – Ты так не думаешь?
– Она прекрасна, – сказал я, разведя руками. – О чём тут говорить? Это шедевр.
– Вот! – Степан рывком сел на диване. – Это шедевр! Это чертов шедевр! И никто, и ничто не властно над ним! Она была шедевром в семьдесят первом, и она шедевр сейчас, через пятьдесят лет. Полвека, брат!
Стёпа вскочил и заметался по комнате, ероша свои черные, слегка припудренные сединой волосы. Он выхватил из стакана ручку и стал грызть её со стороны стержня.
