– Здорово, дядя, – сказал ему Сиплый.
– Здорово, родственничек, – ответил тот и кивнул на бочку. – Это у вас что?
– Самогон, – не задумываясь, ляпнул азиат.
– Не слушай ты его, – поспешил встрять старик, – он у нас вроде дурачка со справкой. В психушку сдавать жалко, вот и возим с собой…
– Я спрашиваю, что это у вас?
– Топливо для нашей машины. Про запас везем.
– А огнетушитель и ведро с песком имеется?
Огнетушителя у них отродясь не было, песка тоже.
– Не порядок, – сказал лейтенант и вылез из будки.
Хотели составить протокол и оштрафовать. Командир вступил в диспут. Слова не помогли. Пришлось откупиться десятью литрами бензина. Пока Рыжий искал шланг, пока протягивали этот шланг через окно к бочке, пока подсасывали и плевались проглоченными каплями бензина, время без зазрения совести уходило в вечность. Все реальнее вырисовывалась перспектива подъема по крутому серпантину в темноте. Рыжий чувствовал свою вину и вжимал педаль до упора, но старенький ГАЗ-66 был хоть и надежен, но не всемогущ. Быстрее он ехать не мог.
Командир тщательно изучал карту. Шоссе в этот момент как раз делало большую петлю, огибая предгорья. Эту петлю можно было срезать. Для этого нужно свернуть в ближайшее ущелье и по нему добраться до отмеченной на карте пунктиром грунтовой дороги. Что это за дорога – непонятно. Скорее всего – очень древняя. Такие сквозные дороги местное население использовало для перегона своих бараньих стад из одной долины в другую. Был риск, что проехать по ней невозможно, и тогда придется возвращаться обратно на шоссе. С этими горными дорогами может всякое случиться. Тектоника здесь неустойчивая, часто случаются обвалы или оползни. С другой стороны, если проехать по ней все же можно, то экономилось почти два часа пути…
Командир не то чтобы не любил риск, но он не любил неопределенность, которая обычно с риском связана. Хотелось найти что-нибудь понадежнее, однако ничего другого придумать уже было нельзя.
– Останови машину на обочине, поговорить надо, – приказал Командир.
Вообще-то он редко советовался с коллективом. В геологии в целом, и в геофизике в частности демократический строй не приживался. Всегда господствовала тирания различной степени жесткости. Но бывали моменты, когда Ткач позволял себе устроить некое подобие новгородского вече. Всего три раза такое бывало в его практике, и однажды на кону стояла жизнь человека. Человека тогда спасли, но как раз потому, что Ткач поступил по-своему и не стал никого слушать.
– Вот она, – Ткач медленно провел иголкой циркуля по пунктирной линии на карте.
Он сидел на камне у обочины, разложив карту на коленях, а остальные склонились над ним и следили за его рукой. Горячий июньский воздух обжигал лица. Ярко раскрашенная птица, размером побольше воробья, нагло скакала прямо по середине дороги.
– И что это такое? – недоверчиво спросил Рыжий, глядя в карту.
– По-моему, это баранья тропа, – ответил Командир.
– Хорошая задумка, Командир, – тут же согласился Митяня. – Лучше скосить угол, чем его объезжать. Тут по прямой до Карадона получается километров на сто меньше, чем по шоссе.
– На сто тридцать четыре.
– Как раз часам к шести будем. Может, и линию растянуть успеем.
– Может даже еще что-нибудь успеем, – хитро намекнул Командир, и от этого намека на сердце Митяни и Сиплого потеплело. Идея Командира сразу показалась им супергениальной, а риска окончательно застрять они теперь в упор видеть не хотели.
Сомнения были только у Рыжего. Он еще чувствовал свою вину, но все же рискнул высказаться.
– Ты уверен, что машина проедет по этой тропе? – спросил он. – Она же баранья.
– Вот же, бестия рыжемордая, – тут же накинулся на него Митяня. – Командир, наверно, лучше тебя понимает. А? Ты еще у мамки сиську ртом искал, когда он по этим тропам ездил.
– Не лезь, дед, не в свое дело. Не тебе по этой дороге ехать. Ты будешь в будке дрыхнуть, а я…
– Ах, ты шмакодявка сопливая! – старик завелся не на шутку. – Сначала машину водить научись, потом будешь рот свой разевать. Копыта бы пообрывать и перьев в задницу навтыкать, чтобы летал и кувыркался. Как только права на машину таким оглоедам выдают? То дернет, то шлёпнет, то пыхнет, то ляпнет. А мы тут, как дрова на подводе, бренчим и молчим.
Сиплый смотрел на старика с любовью в плутоватых глазах.
– Чего ты вылупился на меня, балаболка нерусская?
– Красиво говоришь. Прямо, как Пушкин.
Ткач сложил карту и убрал ее в планшет.
– Все равно другого варианта у нас нет, – сказал он. – Попытка не пытка. По коням!
Переехали небольшой каменный мост, свернули с шоссе и поехали вдоль бурливой речушки. Скоростью пока пришлось пожертвовать. Дорога в ущелье была узкая и ухабистая. После дождя по такой дороге только на танке ехать.
– Что-то мне эта идея тоже перестала нравиться, – произнес Сиплый, глядя в окно.
С обеих сторон от дороги поднимались вверх зеленые склоны. Справа, за рекой, склон был густо покрыт деревьями, слева – несколько покруче, с короткой травянистой щетиной. На нем только кое-где можно было увидеть одинокую сосенку или разлапистый дуб, раздавшийся вширь от избытка света и отсутствия конкуренции. Чем дальше уезжали они по этой дороге, тем глубже становился каньон. Река от поворота к повороту бурлила на порогах громче и злее, и все теснее прижимала дорогу к левому склону. Скалы иногда нависали так низко, что, казалось, вахтовке никак не протиснуться под ними.
– Что тебе еще не нравится? – недовольно отозвался Митяня на слова Сиплого.
– Да вот это. Как может в таких камнях образоваться какая-то тропа? Разве динамитом ее прорубить.
– А ты лучше не думай ни о чем, профессор. Твое дело солому кушать и хвостом махать. За тебя Командир думать будет.
Виталик, глядя в окно, тоже испытывал угнетающее чувство, словно бы оказался наглухо замурованным со всех сторон. Эти скалы, покрытые местами серым лишайником, эта бурлящая под колесами река, одинокие убогие деревца, растущие прямо из камня – таких пейзажей ему не приходилось видеть в своей жизни. Это ли и есть тот самый Кавказ, стихотворения о котором заставляли заучивать на память в школе. Восторгаться этим нельзя, этим можно только ужасаться. Он покосился на Шурика. Тот, закрыв глаза панамой, продолжал шевелить губами.
Прошло достаточно времени, а желанная тропа так и не появлялась. Даже такой тихоходной скоростью они уже давно должны были выехать на нее.
– Может быть, карта врет? – осторожно спросил Рыжий.
– Это серьезный документ, а не рисунок маслом, – резко ответил Ткач. – Ее еще при Сталине составили. Тогда за каждую черточку отвечали головой. Если здесь обозначена тропа, значит, она должна быть.
– Но по спидометру мы ее уже полчаса назад проехали…
– Давай, ты лучше помолчишь.
Рыжий притих. С Командиром, когда он такой, лучше не связываться. Может врезать без предупреждения. Синяка не будет, но звездочек в глазах на американский флаг хватит.
Уже во всю вечерело. Горы багровели в лучах заходящего солнца. Того и гляди, за следующим поворотом появятся заснеженные вершины первых трехтысячников. Как назло, по пути не попадалось ни одного селения и ни одной встречной машины. Хоть бы спросить, правильно едем или нет. Зачем тогда эта дорога нужна, если никто здесь не живет, и никуда она не ведет?
Ткач выругался про себя от досады. Если сейчас поворачивать обратно, то к ночи даже до устья Карадона не добраться. Двигаться вперед тоже было бессмысленно. Просто чертовщина какая-то прет весь день…
– Еще метров пятьсот проедем, тогда встанем и осмотримся, – решил он.
Они остановились на небольшой поляне в излучине реки, где росло несколько молодых березок. Здесь скалы немного отступали и давали простор для того, чтобы развернуть машину в обратном направлении.
– Куда это нас прибило? – первым делом спросил Сиплый, вылезая из будки.
– Тебе не все равно? – сквозь зубы осадил его Ткач. – Сидишь в машине и сиди. Зарплата не за выработку идет.
Сиплый переглянулся с Рыжим. Тот сделал страшное лицо. Сиплый все понял и кошачьим шагом пошел к кустам у речки. Там уже рядком стояли Митяня и Шурик, а чуть поодаль скромно расположился Виталик.
– Ты чего от коллектива отбиваешься? – крикнул ему Сиплый. – Не стесняйся, у меня все такое же и в том же количестве.
– Что говорит Командир? – спросил его Митяня.
– А ничего не говорит. Злой наш Командир. Рыжий даже пикнуть боится. Я так понимаю, мы снова вляпались. Вот до чего доводят всякие эксперименты. Ехали бы по шоссе, уже сейчас к Карадону подъезжали бы.
– Твое дело ишаков пасти, а не Командира обсуждать.
– Обсуждай, не обсуждай, а до места мы сегодня не доберемся, – Сиплый осмотрелся по сторонам, застегивая ширинку. – Лучше бы уж здесь заночевали. Места вроде бы неплохие. Тихо и вода рядом.
– Хватит болтать, пошли к машине. Командир без нас разберется.
– Ты иди, а я еще постою, пейзажами полюбуюсь. Свистнешь, если что.
– Я тебе свистну, я тебе так свистну, что оглохнешь на два уха.
Вместе с сумерками в ущелье опускалась вечерняя прохлада. От бурлящей реки подуло свежестью. Сиплый лег под деревцем, со скрипом вытянул травинку из корневища, засунул ее в рот, всосал в себя сладкий сок.
На погустевшем небе зажглась первая звезда. Когда Сиплый был маленьким, он любил лежать на стогу и смотреть в черное небо. Отец с братьями ложились под телегами, чтобы ночной дождик врасплох не застал, а он забирался на стог свежескошенной травы и подолгу смотрел на густые крапинки звезд. Какие мысли тогда были в голове, сейчас уже и не вспомнить. В памяти осталось только вот это удивление бесконечностью времени и пространства. Ему тогда казалось, что и его жизнь будет безграничной, как это звездное небо.
– Лучше бы уж здесь заночевали, – вслух сказал он.
На душу накатило вдруг лирическое настроение. В голову, как всегда в такие минуты, полезли строки из любимого «Евгения Онегина»:
Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь, бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок…
Сиплый знал всего «Евгения Онегина» наизусть, чем не раз приводил в изумление жителей поселка. Даже в свои запойные годы, в самом безобразном состоянии он мог вдруг брякнуть цитатой из поэмы, причем очень подходящей к случаю. Из его испитого рта эти строки звучали как нежная бетховеновская соната из мусорного бака. Собутыльников это очень веселило. Декламации Сиплого они воспринимали, как фокусы циркача. Зато Митяня почему-то приходил в ярость, когда Сиплый вдруг начинал говорить пушкинским ямбом. Он считал это надругательством и над русским человеком и над самой природой. Люди, подобные Сиплому – с монголоидным лицом и арестантскими манерами, – способны разве что на похабные тюремные песни. Таково было мнение старого ворчуна.
– Монгол! – позвал Митяня через несколько минут.
Сиплый продолжал лежать, закинув ногу на ногу и мечтательно глядя на единственную звезду.
– Монгол, шайтан в твою душу! Иди дрова собирай.
Сиплый приподнял голову.
– Остаемся, что ли?
– Остаемся. Командир сказал, что рано утром поедем обратно.
– Вот это отлично. На ночь глядя, что за дорога, – он подскочил и выплюнул травинку. Поэтическое настроение тут же улетучилось.
Командир понуро сидел на походном брезентовом стульчике и мысленно подводил неутешительные итоги. Сегодняшний день они фактически потеряли, завтра потеряют еще как минимум половину. С учетом предусмотрительно отведенного резерва времени еще можно рассчитывать на то, чтобы сделать полноценных тридцать профилей, но для этого надо сильно постараться. И еще для этого нужно немного везения, с которым у них сразу что-то не заладилось. Если вдруг в оставшиеся дни зарядит дождь, а этого исключать нельзя, то мечты Зиновия Федоровича о светлом будущем поселка, останутся лишь мечтами, потому что в дождь вообще работать нельзя. Пока, конечно, паниковать рано, но надо было разработать какой-то план на случай если придется, сокращать объем работ. От количества профилей зависит качество информации. Если оруденение дайки локальное, то разреженная сеть профилей может не уловить аномалии – она просто ускользнет, как рыбка в слишком крупную ячейку невода. Следовательно, надо наметить какой-то предел, ниже которого опускаться ни в коем случае нельзя. Например, двадцать профилей. Командир расстегнул планшет, достал карту, блокнот, карандаш, сделал быстрый расчет. Получалось, что расстояние между каждым профилем составит около двухсот метров – это вполне допустимо при таком масштабе съемки. Можно даже заложиться на семнадцать профилей, пятнадцать, но никак не меньше. Еще можно пожертвовать частью крайних пикетов на профилях, которые вынесены за пределы самой дайки. Правда, при этом теряется часть очень важной приграничной информации. Можно было бы для сравнения взять трехреченскую дайку – Ткач захватил материалы по ней – но там оруденения вообще не обнаружили, поэтому сравнение не очень корректно…
Остальные члены отряда суетились вокруг увлекшегося расчетами Ткача. Практикант доставал походную посуду из машины, Шурик разматывал антенну для рации. Из-под днища машины торчали босые ноги Рыжего. Митяня заломал одну из березок и обсекал ее от ветвей. Сиплый, как всегда, от работы отлынивал.
– Слышь, старый, – азиат стрельнул плутоватыми глазами в сторону Ткача. Вид у него был заговорщицкий. – Может, разведаешь у Командира насчет причальных?
Митяня замялся и тоже посмотрел на Командира. Тот, не видя никого, черкал в блокноте карандашом и при этом шевелил губами, совсем как Шурик, читающий молитву. Предложение Сиплого было и к месту, и ко времени, и к всеобщему интересу. День все равно зря пропал, так уж пусть вечер с пользой дела пройдет. Завтра еще неизвестно, сколько в машине трястись. Пока до Карадона доедем отрезвиться успеем. Но, как-то боязно было подходить с таким вопросом к Командиру. Бедовый сегодня день получился. Настроение у Командира непредсказуемое. Он там про свою поляризацию думает, формулы какие-то решает, а мы тут к нему со своей водкой…
– А ты сам подойди, – предложил старик.
– Если я подойду, то он точно не разрешит. У тебя какой-никакой, а авторитет. А я для него кто?
– Это точно. Авторитета у тебя никакого. Одни сопли на палочке.
Старик еще раз глянул с опаской на Ткача.
– Может, Шурика попросить? Командир его ценит.
– Давай уж тогда сразу Практиканта, – разозлился Сиплый. – Чего ты, дед, как маленький? Не хочешь выпить, так сразу и скажи. Мы что зря ее вчера покупали? Я, между прочим, на это дело последний чирик выложил. А зачем, спрашивается? Когда в Карадон приедем, все равно он нам выпить ни грамма не даст. Так и привезем обратно в поселок.
– Настоится, слаще будет.
– Слаще будет, – перекривлял его Сиплый. – Ну и сиди трезвый, раз так хочется. Я тоже перебьюсь. Мне, что ли, одному надо? Я могу по полгода в рот ни капли не брать.
– Это ты Практиканту будешь брехать. Твои полгода самое большое на неделю тянут…
В это время Ткач вышел из своего заторможенного состояния и быстро осмотрелся вокруг, словно та учительница, которая только что внимательно изучала классный журнал и вдруг подняла глаза над очками только для того, чтобы приструнить пару двоечников на задней парте.
– Вы чего там шушукаетесь? Сиплый мигом дуй за дровами, а ты, дед, помоги Шурику растянуть антенну. Сейчас связываться с поселком будем.
– Будет сделано, Командир! – по-армейски гаркнул Сиплый и подмигнул Митяне. – Давай, не теряйся.
– Постой, – Митяня хотел схватить его за рукав, но тот увернулся и пошел к реке.
– Гром гремит, кусты трясутся, что там делают!?… – заорал азиат во всю глотку, продираясь сквозь заросли приречных кустов.
– Охальник басурманский, – проворчал ему вслед Митяня, хотя такие стишки от Сиплого он готов был слушать с большей охотой, чем Пушкина.
– Ты не порти анекдот, там медведь малину рвет! – продолжал орать Сиплый, прыгая по камешкам к противоположному берегу реки. Там растительность была богаче и сухие ветки найти легче.
Старик подошел к Шурику. Тот молча разматывал антенный провод и подсоединял его к клеммам рации. Вид у Шурика был сосредоточенный, губы шевелились сами по себе, руки – сами по себе. Разорвись поблизости бомба, он бы, наверно, и не заметил. В этой панаме, да с черной бородой он был похож на басмача, а не на ревностного молитвенника и большого знатока радиоэлектроники.
