В вертолёте, кроме бортстрелка, обнаружилась симпатичная, голубоглазая и румяная во все щёки тётенька с пишущей машинкой на коленях, кутающаяся в телогрейку.
– Я старшина Популина, секретарь военного коменданта Лхаги полковника Самсонова, – представилась она.
– А как ваше имя-отчество? – галантно поинтересовался Шпыря.
– Пульхерия Потаповна.
– Ой, Пульхерия Потаповна, я вижу, термос у вас большой! Чайку не нальёте ли? А то в роте пересохло! Пожалуйста!
Термос пошёл по кругу. Потерпевшие крушение вертолётчики пили горячий сладкий чай и кряхтели от удовольствия, ибо изрядно озябли на скале, открытой всем ветрам, а вода во фляге кончилась уже через три часа.
На закате приземлились в Лхаги. Вертолётчиков распихали по палаткам десантников, а Пульхерии показали, где живёт военный комендант. Прижимая к животу пишущую машинку, она вошла в палатку начальника и, по совместительству, любимого человека, обнаружив там лежащие вповалку тела числом четыре. Исторгаемый ими перегар можно было резать ломтями!
– Михаил Игнатьевич! … Миша! … Мишенька! Я приехала… – несмело позвала Пульхерия, но ответа не получила.
Вздохнув, вышла на свежий воздух, под звёзды. Куда идти? Где ночевать? Стройная фигурка шагнула навстречу: Томирис!
– Пойдёмте ко мне ночевать, Пульхерия Петровна. А завтра свою палатку поставите!
– Потаповна я, а ни какая не Петровна! – ворчливо огрызнулась старшина Популина, – Никак запомнить не можете!
Ночевать в одной палатке с Томирис ей не хотелось, ибо ревность пузырилась, бурлила и клокотала в сердце, как содержимое сортира, в который бросили дрожжи. Но деваться было некуда: не проситься же на ночлег к солдатам?
Через час после заката, уже в полной темноте, в город вернулся Тепляев с командой. Нельзя сказать, что он был бодр и свеж. Далеко не! Добредя до своей палатки, не обнаружил там ни военкома, ни партсекретаря.
«Вот те на! Куда они подевались?»
Разгадывать эту загадку не было сил. Достав из рюкзака фляжку со спиртом, сберегаемым для экстраординарных случаев, отхлебнул граммов восемьдесят, сочтя свою запредельную усталость подходящим поводом. Принюхавшись, учуял слегка протухшую ножку жареного улара, принесённую запасливым Андреевым с пира. Поколебавшись, съел, так как очень проголодался, дав себе слово извиниться потом перед товарищем. Последней мыслью Зиновия Степановича перед тем, как заснуть, было:
«Наградить меня, конечно, не наградят… но и не накажут. Не за что! А что шпионы за границу ушли, так она сама виновата: зачем так близко оказалась?»
Глава седьмая
Утром, разлепив пальцами веки, полковник Самсонов обнаружил около себя… угадайте, кого? Правильно, Пульхерию! Радость мощно всколыхнула его, заставив покривиться от головной боли.
– Пуля, ты ли это? – квакнул он пересохшей глоткой.
– Ага!
– А ты когда?
– Вчера вечером, на вертолёте прилетела.
– Вот здорово!
Самсонов огляделся: кроме них в палатке никого не было. И Попрыгин, и Андреев, и товарищ Михеев исчезли, оставив после себя остатки праздника, в смысле две полных бутылки водки и одну початую, а также толстый слой тяжёлого перегара. При виде водки Самсонова замутило, а желудок скрутило спазмом.
Правильно поняв его состояние, женщина протянула жбан с холодным кумысом:
– Вот, Мишенька, опохмелитесь!
Опорожнив ёмкость в три глотка, Мишенька громко рыгнул и немедленно почувствовал прилив здоровья в организм! Он обнял Пульхерию и требовательно притянул к себе. Та догадалась, что у него на уме, и гибко вывернулась:
– Нет, милый, не сейчас!
– Это ещё почему?! – изумился измученный воздержанием человек.
– А вдруг кто войдёт?
Прочитав на лице мужчины жестокое разочарование, Пульхерия расширила обоснование отказа:
– Белый день на дворе, а вы же военный комендант! Сейчас посетители попрут косяком!
И обещающе улыбнулась:
– А, вот, ночью – не попрут!
И точно: буквально через несколько минут пришёл майор Попрыгин.
– Товарищ полковник, я там палатку привёз вам под комендатуру, и мебелишку складную: стол, стулья. Сегодня ожидается ещё десант: полевую кухню сбросят и электрогенератор. Ну, и по мелочи оборудование.
– Вот, спасибо! – пожал ему руку Самсонов и пошёл устраиваться.
Большая штабная двухкомнатная палатка отлично вписывалась в пейзаж! Два складных стола – один для себя, один для секретарши. Угнездившись, Самсонов вызвал Хи-Лоня. Пульхерия при виде Томирис громко засопела, но сдержала ревность.
– Вот, что, достопочтенный старец, аэродром бы надо построить.
– Что такое аэродром? – деловито спросил тот.
– Это такое ровное, без кочек, ямок и камней поле… А размеры вот такие… Тут, на севере, за лесом, есть ровное место. Хорошо бы побыстрее!
– Да. Я распоряжусь нынче же. Но, людям надо будет заплатить! Сколько платишь, Михаил?
Самсонов озвучил стоимость работы, рекомендованную специалистами, экономистами-строителями из Душанбэ. Он понимал, что без бульдозеров и прочей тяжёлой техники быстро не будет, но аэродром был абсолютно необходим в первую очередь. На лошадях много не привезёшь, да и вертолётами тоже.
– Замётано! Я направлю на эту работу две тысячи женщин, – ошарашил его тем временем Хи-Лонь, – Всё сделают за два дня.
– Два!? Дня?! – потрясся военный комендант, ожидавший два месяца.
– Ну! Быстрее не получится.
– Да, я… это… два дня нормально… – забормотал Самсонов, – А… почему женщин?
– Не мужское это дело, землю копать и камни таскать!
Хи-Лонь ушел, а полковнику Бабкину была отправлена радиограмма:
«михась таджику тчк бородатые женщины построят аэродром два дня тчк шлите деньги N рублей тчк подпись михась»
Во второй половине дня снова прилетели самолёты. Сбросили оборудование и ещё триста десантников, а также железный шкаф с деньгами. Шкаф, к сожалению, во время приземления треснулся об скалу, поэтому дверцу открыть долго не удавалось из-за перекоса. Могучий майор Попрыгин в конце концов открыл ломиком, но закрыть обратно не получилось. Самсонов приуныл: как теперь деньги и секретные документы хранить? Снова выручил Хи-Лонь: привёл шестерых мужиков, которые утащили шкаф в кузницу, и вернули через час совершенно исправным. Только краска вспузырилась и частично облезла от нагревания. За эту работу работяги потребовали сто восемьдесят рублей. Самсонов не знал, много это или мало, но заплатил, не забыв взять расписку для отчётности.
Короче, работа и быт налаживались. И личная жизнь тоже! Ночью комендант-полковник незаметно проник в палатку старшины Популиной, где… ну, в общем, понятно, да? Правда, получилось не сразу и с немалыми трудностями, несмотря на длительное воздержание. Горная болезнь изрядно вредила прокреативному акту.
Тем временем в кабинете товарища Рассулова зазвонил телефон правительственной связи. Генсек Таджикской Компартии вскочил, схватил трубку и вытянулся по стойке «смирно»:
– Алё! Рассулов на проводе!
В динамике загремел голос дорогого Леонида Ильича:
– Ты там что?
– То-есть, Леонид Ильич? Я… это… работаю!
– А прессу сегодняшнюю смотрел, р-работничек?
– Прессу? А как же, конечно смотрел!
Товарищ Рассулов судорожно пытался сообразить, что именно в сегодняшней прессе так взволновало верховного вождя.
– А американскую?
– Н-нет ещё… свежую пока не доставили…
Голос Брежжнева слегка смягчился:
– Да, и верно… я, вот, чего звоню: по «Голосу Америки» только что сообщение было о том, что Советский Таджикистан совершенно насильственным образом присоединил к себе вольный город Лхаги, расположенный на территории суверенного Афганистана! Сказали, что увидели это со спутника и сфотографировали. В газетах грозились фотки опубликовать!
У товарища Рассулова отлегло от сердца:
– Пиз… ой, я хотел сказать, врут всё америкосы, как гады! Хольев вертолёт посылал, они до метра всё проверили и убедились: наша территория, не афганская! Столбы пограничные сфотографировали! Стоят, где их тридцать лет назад вкопали!
Тут он вспомнил, что Леонид Ильич более серьёзно реагирует на крепкие выражения, и страстно воскликнул:
– Хер на пятаки порежу, если то не так!
– На пятаки, говоришь… Ладно, пришли мне те фотографии. Будет что в нашей «Правде» напечатать в ответ на ихнюю брехню.
– Есть послать! Сию же минуту!
– Конец связи, Рассолыч.
Когда вышеупомянутая передача завершилась, президент Америки выключил радиоприёмник.
– Вот, Саймон, как выражаются русские, мы только что залили совкам сала за шкуру! Теперь сначала будет большая ругачка, а затем…
Он сделал жест, означающий драку.
Госсекретарь, покривившись при слове «сало», задумчиво кивнул.
– Нам понадобятся люди, владеющие ситуацией… соображающие в той обстановке, знакомые с местностью…
– Я уверен, что Ричард Макгарра не подведёт и нужных специалистов обеспечит! Кстати, он мне сказал, что нашему агенту Подкидышу и китайцу удалось ускользнуть из лап советской контрразведки в Афганистан! Несомненно, они нам пригодятся в дальнейшем.
Раскинзон вынул сигару в алюминиевом контейнере из внутреннего кармана пиджака, проигнорировав лежащие на столе.
– Это что у тебя? Неужели кубинская? – поднял брови Джонстон.
– Ага. Контрабанда.
– Слушай, а дай мне! – завистливо попросил глава государства.
– Рука в гов…* – бормотнул госсекретарь, – Ладно, дам, но только одну! Самому мало.
*рука испачкана калом
Некоторое время джентльмены наслаждались ароматным дымом, а затем Раскинзон сказал:
– Ты любишь русские поговорки. Так вот: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! На месте товарища Рассулова я бы срочно организовал заочный суд над этими двумя. Без сомнения, их приговорят к десяти-пятнадцати годам лагерей, а то и к расстрелу. Затем он потребует у этого… кто там сейчас в Афганистане…
– Тарраки?
– Ага, у него! Потребует их экстрадиции, и Тарраки парней выдаст, чтобы не ссориться с Большим Северным Братом. Если поймает, конечно.
Чжан Ли и Маккартни, переночевав прямо на тропе, двигались на юг уже много часов.
– Слушай, у тебя карта есть? – тяжело отдуваясь, спросил американец.
– Нету.
– Тогда, куда мы, вообще, идём?
– В Кабул. Там твоё посольство, аэродром… Цивилизация! – доступно объяснил Чжан Ли, – Вот, набредём на какое-нибудь селение, передохнём, купим еду и одежду, дорогу спросим.
– А-а!
На человека они наткнулись только на следующий день. Вывернувший из-за поворота пожилой крестьянин и его ишак, нагруженный дровами, с интересом воззрились на пришельцев.
