Путилин заболел
На другой день утром, проглядывая газеты, я натолкнулся на объявление графини Одинцовой, о котором вы уже знаете, но о котором я в то время еще и не догадывался. Я подивился немало.
«Как? – думал я, – ведь этот разыскиваемый изумруд – тот самый, который мой друг нашел вчера в потайном отделении таинственного гроба. Вот так штука! Воображаю, как обрадует Путилин несчастную графиню!»
Вдруг мой взор упал на статью, озаглавленную жирными буквами: «К ТАИНСТВЕННОЙ ИСТОРИИ С ГРОБОМ И ИСЧЕЗНУВШИМ ИЗ НЕГО ПОКОЙНИКОМ».
С живейшим любопытством я погрузился в чтение этой статейки. Приведу ее содержание:
«Нет ничего тайного, что не сделалось бы в свое время явным. Мы очень рады, что можем первыми разгадать то таинственное приключение с гробом, о котором не перестает говорить столица, и, надеемся, что читатели оценят наши старания пролить свет на это темное дело. Оказывается, в гробу, который во время следования поезда вдруг оказался пустым, находился вовсе не мертвец, а… “живой покойник” – знаменитый мошенник и убийца Д., придумавший этот дьявольски остроумный способ улизнуть от ареста агентами, поджидавшими злодея на всех вокзалах.
Увы, наш талантливый русский Лекок[9 - Месье Лекок — персонаж (вымышленный) романов Э. Габорио, двадцатипятилетний детектив, младший офицер полиции, необычные методы расследования которого регулярно делают его посмешищем среди более искушенных коллег, но в итоге становятся единственно успешными.], господин Путилин, на этот раз оказался не на высоте, и как итог – был посрамлен гениальным мошенником.
Гроб, доставленный в сыскную полицию, оказался самым обыкновенным, и только на крышке его обнаружены дырки, ловко замаскированные бархатом, через которые преступник дышал. В гробу ровно ничего не найдено. В настоящее время это редчайшее орудие преступления помещено в музей сыскного отделения. Мы имели случай его осмотреть.
Вследствие пережитых волнений с г. Путилиным сделался нервный удар. Состояние здоровья его внушает серьезные опасения».
Прочитав статью, я долго не мог прийти в себя от изумления. «Что это такое?! Как могли господа газетчики пронюхать об этом деле, которое держалось в тайне и в строжайшем секрете? И потом – откуда они взяли, что с Путилиным сделался нервный удар? А если действительно с ним сделалось вечером нехорошо?» – мелькнула у меня тревожная мысль.
Я немедленно велел закладывать гнедую лошадку и через несколько минут мчался уже к моему другу.
– Что с Иваном Дмитриевичем? – быстро спросил я денщика.
– Ничего… – удивился тот.
В сильном волнении я буквально ворвался в кабинет гениального сыщика. Путилин сидел за письменным столом, проглядывая какие-то бумаги. Он взглянул на меня и с улыбкой бросил:
– Я знал, что ты сейчас примчишься. Я ждал тебя.
– Что с тобой? Ты заболел?
– Я? наоборот, чувствую себя превосходно.
– Так что же это значит? – протянул я ему номер газеты.
Путилин усмехнулся.
– Ах, ты про эту глупую заметку? Мало ли что врут репортеры…
– Но откуда, скажи, они могли пронюхать об истории с гробом?
– А черт их знает…
Я подивился в душе тому безразличию и спокойствию, с каким мой друг отнесся к появлению в газете сенсационного разоблачения.
– Если ты свободен, приезжай, дружище, часа в три, – прощаясь, промолвил Путилин.
В три часа я был у него.
– Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Итальянский ученый
Тот, кто никогда не бывал в сыскных музеях, не может себе представить, какое это мрачное и вместе с тем замечательно интересное место! Мрачное потому, что все здесь напоминает, вернее, кричит об ужасах преступлений, самых чудовищных, извращенных, кровавых; интересное – потому, что тут вы наглядно знакомитесь со всевозможными орудиями этих преступлений.
Какая страшная коллекция криминальноуголовных приспособлений здесь собрана! Чего тут только нет! Начиная от простой фомки и кончая самыми замысловатыми инструментами, на некоторых из них виднеются зловещие, темно-бурые пятна старой запекшейся крови.
Ножи, револьверы, кинжалы, топоры, веревки, мертвые петли, «ошейники», пузырьки с сильнейшими ядами, шприцы, с помощью которых негодяи травили свои жертвы, маски, фонари с потайным светом. Тут воочию представала пред устрашенным взором вся неизмеримая по глубине и ужасу бездна человеческого падения, зверской жестокости, жажды крови. Страшное, нехорошее это было место.
Посредине комнаты стоял знаменитый гроб лилового бархата. Путилин бросил на него быстрый взгляд и, подойдя к нему, поправил подушку.
– Вот он, виновник моих злоключений!.. – задумчиво произнес он. – Правда, он выглядит все таким же, друже?
– Ну, разумеется. Что с ним могло сделаться? – ответил я, несколько удивленный.
– Ну, а теперь мне надо с тобой поговорить…
– Великолепно. Ты только скажи мне, для чего ты заказал вчера несчастному гробовщику второй гроб с двойным дном?
Путилин рассмеялся.
– Да так, просто фантазия пришла. Наказать его захотел.
Конечно, это объяснение меня не удовлетворило. Я чувствовал, что сделано это моим другом неспроста. Но для чего? Я, однако, решил об этом у него не допытываться.
– Так в чем дело?
– А вот видишь ли: не улыбается ли тебе мысль сделаться на сегодня, а, может быть, и на завтра, сторожем нашего музея?
Я от удивления не мог выговорить ни слова.
– Если да, то позволь мне облачить тебя вот в этот костюм.
И с этими словами Путилин указал на форменное платье сторожа-курьера, приготовленное им, очевидно, заранее.
– Тебе это надо? – спросил я моего друга.
– Лично мне – нет. Я хочу предоставить тебе возможность насладиться одним забавным спектаклем, если… если только, впрочем, он состоится. Говорю тебе откровенно, я накануне генерального сражения.
Я ясно видел, что Путилин был действительно в нервно-приподнятом настроении.
– Но ты, конечно, дашь мне инструкции соответственно с моей ролью? Что я должен делать?
– Ты останешься здесь. Лишь только услышишь первый звонок, ты придешь ко мне в кабинет. А там я тебе все быстро объясню.
Я начал переодеваться и вскоре превратился в заправского курьера-сторожа.
Мой друг напялил мне на голову парик, прошелся рукой искусного гримера по лицу и затем внимательно оглядел меня с ног до головы.
– Честное слово, доктор, ты делаешь громадные успехи!
И покинул меня.
Прошел час.
Я чувствовал себя, откровенно говоря, чрезвычайно глупо. В сотый раз я осматривал знакомые мне до мелочей страшные орудия музея.
Послышался звонок.
Я быстро пошел в кабинет моего друга, минуя ряд комнат. Я видел, с каким изумлением глядели на меня обычные сторожа сыскного управления.
– Откуда этот новенький появился? – доносился до меня их удивленный шепот.
В кабинете перед Путилиным стоял его помощник, что-то объясняя ему. В руках Иван Дмитриевич держал большую визитную карточку, которую он рассматривал, казалось, с большим вниманием.
При моем появлении помощник Путилина взглянул на меня недоумевающе.
– Вы разве не узнаете, голубчик, дорогого доктора, всегдашнего участника наших похождений?
Помощник расхохотался.
– Да быть не может? Вы?!
– Я.
– Ну и чудеса начинают у нас твориться!
– Скажи, пожалуйста, ты никогда не слыхал о таком господине? – спросил меня Путилин, подавая визитную карточку, которую держал в руке.
Я взял ее и прочел:
ПРОФЕССОР ЕТТОРЕ ЛЮИЗАНО
Член Римской Академии Наук, занимающий кафедру судебной медицины.
Рим
– Не слыхал… – ответил я.
– Скажите, голубчик, чего домогается этот господин? – обратился к помощнику Путилин.
– Он на плохом французском языке обратился ко мне с просьбой осмотреть, научных целей ради, наш криминальный музей. Наговорив кучу любезностей по адресу нашего блестящего уголовного сыска, он заметил, что в осмотре музея ему не было отказано ни в Англии, ни в Германии, ни во Франции.
– Вы сказали ему, что разрешение на осмотр музея посторонними лицами зависит от начальника, а начальник, то есть я, в настоящее время болен?
– Сказал. На это он ответил, что обращается с этой же просьбой ко мне, как к вашему заместителю.
Путилин забарабанил пальцами по столу и выдержал довольно продолжительную паузу.
– Как вы думаете, разрешить ему осмотр?
– Отчего же нет. Неловко… Нас и так дикарями за границей считают.
– Хорошо. Теперь слушайте меня внимательно, голубчик: в ходе осмотра вы должны выйти из комнаты под предлогом сделать срочное распоряжение. Идите! Вы впустите этого чудака-профессора не ранее, чем я дам вам мой обычный условный звонок.
Помощник удалился.
– Слушай же и ты, докториус: сию минуту ступай туда и, только мой помощник удалится, ты немедленно выйди за ним следом. Понял? Профессор на секунду останется один. Следи за часами. Ровно через две минуты ступай в музей.
Я следил за часовой стрелкой.
Минута… вторая… Я быстро направился в «кабинет преступной музейности».
Он был пуст.
Я встал у дверей.
Вдали послышался звонок. Почти в ту же секунду дверь музея распахнулась, и в сопровождении идущего впереди помощника Путилина появилась фигура итальянского ученого-профессора. Это был типичный ученый: высокий, сутуловатый, с длинными седыми волосами, с огромными темными очками на носу.
– О, какая прелесть у вас тут! – лепетал на ломаном французском Етторе Люизано. – Какая блестящая коллекция! В Лондоне… А… скажите, пожалуйста, это что же? – И он указал на гроб, мрачно вырисовывающийся на фоне многочисленных музейных экспонатов.
– Это – последнее орудие преступления, профессор! – любезно объяснил помощник Путилина.
– Гроб?!
– Да.
