Все произошедшее в последующие тридцать секунд было воспринято сознанием Юрия как кадры из детективных сериалов, бесконечно транслируемых по телевидению в период между утренними и обеденными выпусками новостей, рассчитанных на аудиторию, состоящую в основном из суетящихся на кухнях домохозяек и безработных тунеядцев вроде него, целыми днями пролеживающих диваны. Вот только в данном случае Юра был не зрителем, а непосредственным участником событий, хотя (слава Богу), и не на главных ролях.
Микроавтобусы, словно маленькие осиные гнезда, выпустили наружу своих злобных, жалящих и кусающих обитателей. Одетые в черную униформу, в защитных шлемах с забралами из затемненного плексигласа, они были похожи на каких-то фантастических «робокопов». В руках у каждого из них находилось «жало» – короткоствольный пистолет-пулемет «Кедр».
Послышались громкие, четкие, не терпящие возражений команды: «Всем на землю! Милиция!». Или менее официальные: «Ну-ка лежать, суки!». Или совсем неофициальные: «Мордой в землю! Шевелитесь, ублюдки недоделанные!! … … … … …!!!».
Упомянутые приветственные возгласы сопровождались дружественными хлопками по спинам, шеям, почкам и ушам «джентльменов удачи» от которых они снопами валились в лужи, кое-кто даже весело повизгивал.
Юрку чаша сия так же не миновала. Увлекшись развернувшимся на его глазах театрализованным представлением, сам он не среагировал должным образом на приглашение полежать в теплых московских лужах рядом с товарищами (просто его уши еще не свыклись с тем, что подобного рода команды могут быть адресованы ему лично).
Заметив нерешительность в действиях Юры, ближайший «робокоп» прекратил утрамбовывать в бетон и без того уже утрамбованного Бориса и придал Юрке ускорения такой оплеухой, после которой свет померк, как в «лампочке Ильича» при перепадах электроэнергии. Когда освещение было восстановлено, Юрий ощутил себя лежащим на холодных бетонных плитах, неосознанно прихлебывая пересохшими вдруг губами воду из ближайшей лужи. Перед глазами плавали то ли искры, то ли огоньки салюта в честь его «боевого крещения».
Повернув голову в сторону дороги, Юра увидел там, кроме микроавтобуса, припаркованные за ним «ПАЗик» бело-голубого окраса, окна которого были почему-то зарешечены, что выглядело, по его мнению, довольно нелепо на этом полуфабрикате советского автопрома, и автомобиль ДПС с включенными зачем-то проблесковыми маячками.
На парковке, помимо лежащих парней в кожаных куртках и стоящих над ними с «Кедрами» наизготовку «робокопами» появились люди в штатском. Один из «штатских» по всей видимости, большой начальник, что-то сказал командиру «робокопов» (он был в той же униформе, но без шлема и «Кедра») после чего тот жестом подал команду к погрузке.
Старших обеих бригад рассадили по микроавтобусам. Всех остальных, включая Юрку, выстроив в цепочку, по очереди затолкали в «ПАЗик». Теперь уже другой эскорт увозил горемычных мафиози в неизвестном пока для них направлении.
На стоянке перед рестораном остались только двое инспекторов ГАИ, один из которых переписывал номера осиротевших иномарок, а другой связывался с кем-то по рации, скорее всего, вызывая транспортные эвакуаторы.
А двери ресторана, из которых никто так и не вышел, по-прежнему украшала табличка, оповещающая о загадочном спецобслуживании.
«Жаль, что вчера, когда я отдыхал на лавке под березой, ко мне не подсел булгаковский Воланд и не сообщил, что спецобслуживание не состоится, потому, что какая-нибудь Аннушка уже настучала об этом в Управление по борьбе с организованной преступностью», – с тоской подумалось Юре.
***
В ожидании своей судьбы Юра приблизительно около часа простоял лицом к стене в длинном коридоре возле дежурной части отделения милиции, где ополоумевший от наплыва незваных гостей дежурный орал на своих помощников, как доктор Геббельс на очередном съезде НСДАП[1 - Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP); сокр. НСДАП, аббр. в переводе – НСНРП или НСРПГ) – политическая партия в Германии, существовавшая с 1920 по 1945 год, с января 1933 – правящая, а с июля 1933 до мая 1945 – единственная законная партия в Германии.].
Рядом с Юрием в коридоре головой подпирали стену еще человек десять, остальные томились в клетке. Принцип распределения кого куда оставался непонятным, а скорее всего, его просто не было. Тех, кто не поместился за решетку, оставили в коридоре. Старших не было видно вовсе. Этим, согласно статусу, вероятно, выделили отдельные номера в закрытых камерах.
Когда на плечо Юры легла тяжелая рука СОБРовца[2 - СОБР – специальный отряд быстрого реагирования.] и прозвучали слова: «Ну теперь ты, браток!», он уже почти спал, стоя, как боевой конь.
Кабинет в районном отделе милиции, куда для бесед заводили задержанных членов обеих команд, находился на втором этаже здания.
Насквозь пропахший духом казенщины, он представлял собой зрелище довольно-таки унылое. Имея более чем скромные размеры, он каким-то непостижимым образом смог вместить в себя такие атрибуты кабинетно-бюрократического уюта, как два рабочих стола, несколько стульев, шкаф и сейф.
Столы были поставлены вплотную друг напротив друга, торцами к окну, вследствие чего каждый из сидящих за ними сотрудников имел возможность ежедневно лицезреть дружественную физиономию своего коллеги.
Располагаясь таким образом, при отсутствии рабочего настроения либо находясь в подавленном состоянии, вернуть себе душевное равновесие, а вместе с ним работоспособность можно, наблюдая за самоотверженным трудом собрата по оружию. Ведь доподлинно же известно, что можно бесконечно долго смотреть на горящий огонь, текущую воду и на работу, производимую другим человеком, что благотворно сказывается на общем состоянии нервной системы.
К столам спинками друг к другу были приставлены два стула для посетителей с потертой и кое-где надорванной дерматиновой обшивкой. Установлены стулья были таким образом, что сидящий на одном из них свидетель или подозреваемый мог видеть только одного сотрудника, действия же другого оставались вне поля зрения опрашиваемого. Это создавало определенный дискомфорт, чего, собственно, и добивались хозяева кабинета.
Трое братьев уже описанных стульев, таких же потрепанных и уставших от государственной службы, выстроились вдоль одной из стен. На среднем брате восседал Юра и задумчивым взглядом смотрел перед собой. А прямо перед ним, у противоположной стены, находился самый обыкновенный шкаф для одежды, в другой ситуации не заслуживающий к себе совершенно никакого внимания. Одежды, правда, в нем никакой не было. Через приоткрытые дверцы (закрыть их не представлялось возможным в связи с переполненностью) можно было видеть, что он доверху набит какими-то старыми документами, собранными в большие пачки, перевязанные бечевкой. Ценности в них, видимо, не было никакой, важности тоже, но для чего-то они хранились.
Апофеозом осмотра кабинета глазами Юрия стал чудовищных размеров металлический сейф, вросший в пол рядом со шкафом. Сейф был двустворчатый, высотой чуть ниже потолка. Дверная ручка, она же поворотный засов, могла бы с успехом быть использована на подводной лодке для запирания герметичных отсеков. Страшно было подумать о том, сколько же он на самом деле весит и каким-таким непостижимым образом был сюда внесен? Да, эта загадка, наверное, сравнима с тайной построения египетских пирамид. Но вот вопрос: а на кой черт этот монстр нужен? «Ладно, – мысленно сказал себе Юрий, – не забивай голову. Наверное, здесь хранятся самые «совершенно секретные» секреты московской милиции».
Стены кабинета, окрашенные местами облупившейся серо-зеленой краской, вперемежку с фотороботами каких-то инопланетян, украшали плакаты профессионально-сатирического содержания.
Над входной дверью висел портрет козлобородого дядьки с хитрым прищуром. Из школьной программы Юрка помнил, что это какой-то революционный персонаж с ментовским уклоном и трудно произносимой польской фамилией. «Дже…, Дзе…, да черт с ним, не об этом сейчас думать нужно»!
Кстати, входная дверь тоже привлекла к себе внимание Юрия, когда его заводили в кабинет. Дело в том, что она оказалась двойной. То есть, открыв дверь из коридора, вы попадаете в небольшой, сантиметров тридцать, проем, где спокойно может поместиться один человек. Открывая же вторую дверь, вы входите непосредственно в помещение кабинета. Для чего спроектировано именно так, понятно было не совсем, но возможно, это способ улучшения звукоизоляции на случай проведения допросов «повышенной сложности».
Пока Юрий осматривал кабинет и давал мысленную оценку увиденному, двое сотрудников милиции, сидящих за рабочими местами, заполняли какие-то документы, наверное, подводя итоги предыдущей беседы.
Закончив с внутренним убранством помещения, Юрий переключил свое внимание на корпевших над бумагами оперативников, осторожно разглядывая их, успешно применяя при этом возможности бокового зрения. «Они были там, на площадке перед рестораном», – машинально отметил Юра.
При первом же взгляде становилось понятно, что граждане эти неместные. Ну, во-первых, Юра это знал ввиду необычности знакомства. Во-вторых, они резко отличались от сотрудников отдела, одетых кто во что горазд своими пиджаками и дорогими кожаными куртками. Возраст борцов с организованной преступностью, лет примерно тридцать пять-сорок значительно превышал возраст аборигенов, в основной своей массе являвшихся представителями одного с Юрием поколения.
Один из оперативников, отодвинув вдруг от себя документы, серьезно посмотрел на Юрия. Лицо его при этом, за исключением усталости, ничего не выражало. Какое-то время он молча разглядывал Юру, стул под которым, казалось, начал нагреваться. Затем, переведя взгляд сначала на коллегу, который сразу прекратил свою писанину, а после снова на Юрку, сухим тоном произнес:
– Ну, давайте знакомиться, молодой человек. Не стесняйтесь, садитесь поближе, – указал он на стул для «клиентов».
Между тем, пока Юрка проводил маневры по передислокации, опер продолжал:
– Меня зовут Николай Иванович, моего коллегу Алексей Васильевич. Мы из Управления по борьбе с организованной преступностью. А вы у нас кто будете? – с плохо скрытым сарказмом вопрошал Николай Иванович.
– Лопатин Юрий Глебович, – хмуро ответил Юра.
– А поподробнее? Сколько лет, где живете, чем занимаетесь?
– Я москвич, мне 20 лет, недавно демобилизовался. Сейчас работу ищу.
– Наверное, на стажировку взяли, – вступил в разговор молчавший до этого оперативник, хотя участие его все равно ощущалось по коротким взглядам, которые бросал Николай Иванович куда-то за спину Юры.
– На какую стажировку? О чем вы? Я там случайно оказался, у меня встреча была назначена, – не очень уверенно пролепетал Юрка.
– Ага, скажи еще с будущим работодателем, – с издевкой произнес Алексей Васильевич в спину Юре.
Да, не очень-то приятное ощущение, когда тебе говорят в затылок, и ты не видишь собеседника, а приходится смотреть в холодные глаза сидящего напротив хозяина положения, коим в данный момент, несомненно, являлся этот Николай Иванович. Передав эстафету своему напарнику, он задумчиво смотрел на Юрия, покусывая кончик авторучки. Юра же, отвечая на разные каверзные вопросы Алексея Васильевича, задаваемые так же с тыла, прыгал на стуле, как карась на сковородке, пытаясь во время ответов поворачиваться лицом к инквизитору. Где-то в глубине души Юра понимал, что вопросы, задаваемые ему, носят общий формальный характер, так как изначально было понятно – Юрка, как говориться, еще «не в теме». Но не отпускать же, в самом деле, просто так. Необходимо хотя бы воспитательную работу с молодым бандитским поколением провести. В общем: «взялся за гуж… люби и саночки возить».
Общая тематика вопросов предсказуемо сводилась к выяснению Юркиной принадлежности: «таганские» – «измайловские», наличию связей в группировках, получению любой мало-мальски значимой с точки зрения правоохранительных органов информации. Ответы так же не блистали оригинальностью: «не знаю», «не знаком», «случайно» …
Вдоволь налюбовавшись Юркиными гимнастическими способностями поворачивать голову практически на сто восемьдесят градусов, Николай Иванович произнес:
– Ладно, хватит с него!
Алексей Васильевич встал, размял затекшие ноги, достал из кармана куртки, висевшей на спинке стула, пачку сигарет, закурил и, пройдясь по кабинету, встал, прислонившись спиной к сейфу.
Николай Иванович между тем продолжал, обращаясь уже непосредственно к Юрию и переходя на «ты»:
– Значит так, юноша, мы тебя внимательно выслушали. Правды ты, конечно же, не сказал, да этого от тебя никто и не ожидал, потому как никакой интересующей нас информацией ты не обладаешь. В «делах» по всей видимости, участия ты так же не принимал. И вообще, у меня складывается впечатление, что это твой такой неудачный дебют. Хотя, как сказать, может наоборот, «Happy End»! Если с головой дружишь, то не станешь ее повторно совать в выгребную яму. Из того тупика, в который ты сознательно пытаешься себя загнать, есть только два выхода: один – за решетку, что еще не так трагично, а другой – в землю! Хорошо еще, если на кладбище, но ведь может статься, и в лесу… и по частям. Я закончил свою лекцию. Мальчик ты взрослый, решение за тобой. А мы вот как поступим. Документов, удостоверяющих личность, у тебя ведь нет? Нет. Правильно, кто ж на «стрелки» паспорта таскает?! А идентифицировать тебя нужно? Нужно! Поэтому ты сейчас звонишь домой и просишь, чтобы кто-нибудь из родственников подвез сюда твой паспорт. А пока суд да дело, специально обученные товарищи тебя сфотографируют, дактилоскопируют и поставят на оперативный учет. Это будет тебе память на всю оставшуюся жизнь. Ну что рот раскрыл? На вот, звони! – с этими словами Николай Иванович пододвинул к краю стола телефонный аппарат.
…После разговора с отцом, которого он, не вдаваясь в подробности, попросил привезти паспорт в отдел милиции по указанному им адресу, Юрий в сопровождении двух долговязых худющих молодцов был препровожден в другой кабинет, напоминающий собой архив морга. Вдоль стен кабинета стояли металлические шкафы высотой в человеческий рост, в выдвижных ящиках которых хранились какие-то карточки, вероятно, содержащие информацию о людях, уже прошедших ту унизительную процедуру «постановки на оперативный учет», для которой сюда его и привели.
В последующие сорок минут Юра был сфотографирован в фас и профиль, стоя у стены рядом с нарисованной на ней ростовой линейкой и с номером в руке. Номер ему достался «9». По какому принципу присваивались номера клиентам этого «фотоателье» не разъяснялось.
После фотографирования наступила очередь дактилоскопии, в процессе которой Юрке так вымазали ладони и пальцы обеих рук черной краской, что смыть ее не представлялось возможным даже с помощью выданного одним из долговязых сотрудников стирального порошка.
Пройдя все этапы экзекуции, поставленный на оперативный учет гражданин Лопатин был посажен на стул напротив кабинета, где работали УБОПовцы[3 - УБОП – Управление по борьбе с организованной преступностью.], дожидаться прибытия отца.
***
Глеб Сергеевич еще какое-то время в растерянности слушал короткие гудки, доносившиеся из телефонной трубки, которую он по инерции продолжал прижимать к щеке. Постепенно суть происходящего стала доходить до него. Хотя Юра ничего по телефону не объяснил, было очевидно, что он попал в какую-то передрягу. Скорее всего, чего-то непоправимого еще не случилось, иначе сам бы он не звонил. Однако в душе Глеб Сергеевич был уверен – с Юрой что-то начало происходить. И вот это неизвестное «что-то» его, как отца, очень сильно беспокоило. В голове красным упреждающим сигналом вспыхивала странная, пугающая фраза: «Это только начало! Это только начало!! Это только начало!!!».
Мысли о том, что жизнь его и его семьи может измениться, причем совсем не в лучшую сторону, стали посещать Лопатина старшего сразу после возвращения сына из армии. Что-то изменилось во взгляде Юрия. Возможно, он просто повзрослел, ведь уходил совсем мальчишкой, а вернулся вполне себе полноценным мужчиной. Это, конечно, так, но было и нечто другое… Что именно, Глеб Сергеевич не мог объяснить даже себе. Он просто чувствовал, что с Юрой произошли какие-то изменения, что, поддавшись влиянию какой-нибудь третьей силы, он способен на поступки, поступки неординарные, которые совсем необязательно должны быть направлены на совершение деяний предосудительных, запретных, но в то же время идущих вразрез с рутиной обывательского существования.
– Глеб, кто там? Кто звонил? – голос жены, раздавшийся из соседней комнаты, вернул задумавшегося Глеба Сергеевича к суровой действительности.
– Да, Юрка, это, – как можно небрежней ответил Глеб Сергеевич, на ходу придумывая ложь во спасение итак изношенной постоянными ночными дежурствами нервной системы жены.
– А где он?
– С друзьями поехал в Измайловский парк, так они там колесо прокололи, а запаски, естественно, у этих охламонов нет. Вот помощи просят. Доеду до них, колесо отвезу? Заодно Юрку домой заберу! – легко (сам удивился) и без зазрения совести врал отец семейства.
– Подожди, я с тобой. Заодно на обратном пути в магазин заедем, кое-что из продуктов нужно купить, а то завтра дежурство, не до этого будет, – выходя из комнаты, скороговоркой произнесла Ирина Витальевна.
Сердце Глеба Сергеевича подпрыгнуло к горлу, а затем обрушилось вниз, пытаясь увлечь за собой весь его уже немолодой организм.
«Вот значит, как случаются инфаркты!», – с невеселым сарказмом подумал он.
Собрав всю свою закаленную долгой воинской службой волю в кулак, Глеб Сергеевич сделал вид, что в этот момент что-то его очень заинтересовало в заоконном пейзаже. Сам же, повернувшись к жене спиной, пытался скрыть от нее проявившуюся на лице растерянно-испуганную гримасу. Постояв немного у окна и обретя, наконец, контроль над лицевыми мышцами, он предстал перед супругой с ловко натянутой на лицо маской равнодушного спокойствия.
– Не торопись, Ир. Я сейчас быстро смотаюсь, помогу ребятам, а потом мы с тобой вдвоем спокойно опустошим любой супермаркет по твоему желанию.
Ирина Витальевна, привыкшая всегда полагаться на здравую рассудительность мужа, с легкостью с ним согласилась.
…Глеб Сергеевич подошел к припаркованному возле подъезда семейному «Вольво» и остановился, в задумчивости засмотревшись на свое отражение в тонированном стекле автомобиля. В этот миг он ощутил себя беспомощным стариком, который безуспешно пытается бороться, но сам прекрасно понимает, что не в силах предотвратить результатов разрушительной деятельности наступающего по всем фронтам артрита.
Ирина Витальевна одернула занавеску и, сосредоточенно глядя в пол, отошла от окна. Никогда она еще не видела своего красавца мужа-офицера всегда имевшего военную выправку и гордую осанку, в такой странной позе.
Ссутулившийся и как-то враз постаревший Глеб Сергеевич невидящим взглядом уставился на свою машину, словно ее местонахождение здесь стало для него неприятным сюрпризом. Затем, неуверенными шагами обойдя автомобиль, сел на место водителя, где просидел еще около трех минут, не заводя двигателя. Наконец машина завелась, тронулась и медленно выехала со двора.
Легкая тень тревожного непонимания на мгновение омрачила красивое еще лицо Ирины Витальевны…
***
Юрий увидел отца, неуверенно входящего в коридор второго этажа отдела милиции, где он сам по-прежнему сидел на стуле напротив знакомого уже кабинета.
За время ожидания в злополучный кабинет завели и вывели оттуда еще несколько человек, один из которых был почему-то в наручниках. Последним, заведенным в «чистилище» и до сих пор остававшимся там, был Толян. Проходя мимо Юры, он состроил определенную гримасу, опустив вниз уголки рта и выпятив при этом нижнюю губу, одновременно подмигивая левым глазом, дескать: «Вот как бывает! Но ничего, братишка, мы еще подергаемся!» Но «дергаться» Юрке уже определенно расхотелось.
Глеб Сергеевич медленно шел по коридору, подслеповато прищурившись, разглядывая номера на дверях кабинетов. Внизу, видимо, сообщили, где сегодня принимает Мюллер.
Юра отметил про себя, что выглядит сегодня отец, мягко сказать, неважно. Лицо имело сероватый оттенок, движения неуверенные. Он сейчас походил на старика в больничном отделении интенсивной терапии, вышедшим в туалет и забывшим, где расположена его палата. Если бы Юрий не одернул его за рукав куртки, Глеб Сергеевич, наверное, мог бы дойти до противоположного конца коридора.
Отец удивленно посмотрел на сына, словно не ожидал увидеть его спокойно сидящем на стуле без наручников и охраны, и просто спросил:
– Куда?
– Туда, – так же односложно ответил Юра, указав пальцем на дверь, напротив.
Интеллигентно постучав и произнеся свое неизменное «разрешите» Глеб Сергеевич скрылся за дверью кабинета, где пробыл примерно пятнадцать минут, вероятно, выслушав лекцию блюстителей правопорядка о надлежащем воспитании великовозрастных балбесов, одним из которых, естественно, являлся Юрка…
Цвет лица Глеба Сергеевича, вышедшего в коридор, теперь имел странную камуфляжную окраску. Только цветовая гамма сильно отличалась от общепринятой в Вооруженных Силах. На серо-зеленом фоне ярко пылали синевато-баклажанные пятна, имевшие неровные очертания и просматриваемые даже под корнями волос. Угрюмо посмотрев на сына, он коротко прошипел:
– Пошли.
Резко развернувшись на каблуках, быстрым широким шагом, означавшим, что утраченная ранее уверенность в себе вернулась к своему правообладателю, Глеб Сергеевич направился к выходу. Юрка плелся следом за отцом в предвкушении наиприятнейшего вечера в кругу семьи. В машине по дороге домой не было произнесено ни слова.
Стоит ли описывать все то, что любящие родители высказали своему непутевому сыну, который, сидя на кухне, как побитая собака, молча со всем соглашался, кивал и нарочито обреченно вздыхал.
В конце концов, уставший от нравоучений глава семейства подвел итог. Тоном, не терпящим никаких возражений, он произнес приговор:
– Все, друг ситный, отгулялся, ко мне пойдешь работать!
– Хорошо, – моментально согласился Юрка и, перефразируя Остапа Бендера, с легкой ухмылкой добавил, – мафиози из меня не получилось, придется переквалифицироваться в сторожа.
Торопиться с трудоустройством, однако, он решил не спеша. Наипервейшим его желанием было как можно быстрее утопить свою «тугу-печаль» в вине, а лучше в виски. И совершить это небогоугодное дело не позднее нынешнего вечера под предлогом: «Пойду пройдусь!».
Глава 3 Знакомство
Всю неделю, начиная с вечера того злополучного понедельника, когда его чуть не пригласила покачаться на своих весах бездушная Фемида[4 - Фемида – в древнегреческой мифологии богиня правосудия, вторая супруга Зевса.], Юрка с завидной самоотверженностью напрягал печень в различных питейных заведениях района и за его пределами, каждый день обещая родителям, что завтра он непременно остановиться. К слову, решился же он бросить курить и вот уже пятый день не притрагивается к сигаретам. Этот мужественный, на его взгляд, поступок подтверждал наличие у него силы воли, а значит, и с горячительным в итоге проблем не будет.
В пятницу, когда измученный «нарзаном» организм стал в ультимативной форме предупреждать своего патрона о возможности преждевременной утилизации одного из жизненно важных органов, Юрий решил ослабить натиск и обойтись сегодня только пивом.
Местом утоления жажды был избран кабачок с претензией на клуб и романтическим названием «Швайн» расположенный в подвале старого двухэтажного строения красного кирпича в Лефортовском переулке. Примечательно, что на втором этаже здания находился опорный пункт милиции, где участковые инспектора в определенные часы принимали страждущих участия в их нелегкой судьбе всемогущей длани Его Величества Закона.
Над входной дверью красовалась импровизированная металлическая конструкция, исполняющая функцию навеса, но выполненная в виде балкончика, на котором в кресле-качалке в вольготной позе развалился жирный хряк с трубкой во рту и франтоватом котелке на голове, явно маловатым по размеру и смешно торчащим между ушами. Одну руку свин небрежно закинул за спинку кресла, в другой держал то ли чашку, то ли стакан.
Описанная «свинская» композиция, безусловно, задумывалась для привлечения внимания неотесанного московского населения с целью приобщения его к настоящим ценностям «арийской» культуры.
Скромная табличка, оповещающая о наличии в этом «свинарнике» представителей правоохранительных органов, притулилась на стене на уровне балкончика немецкого кабана и довольно мирно с ним соседствовала.
Проходя мимо, можно было себе представить, что прием населения милицией ведется в теплой дружеской обстановке, прямо у барной стойки за кружечкой баварского, в связи с чем заявители должны, наверное, быть довольны при любом результате работы по их прошениям.
Нельзя не отметить, что здание имело только один вход, вследствие чего любители тушеной квашеной капусты с сосисками и пивом в придачу, а вместе с ними граждане, пришедшие за помощью к районным «пинкертонам» проходили под одной свиньей, но никого, кажется, это не смущало и не возмущало. В общем и целом – швайн!
Спустившись по лестнице вниз, миновав гардероб и пройдя мимо барной стойки, Юра вошел в основной зал заведения. Окинув взглядом помещение, Юрка одобрительно хмыкнул – чувствовалось некое специфическое притяжение к этому месту, основанное на бессознательном уважении и даже трепете перед таинственным прошлым. Обстановка зала, оформленная в готическом стиле, не могла оставить равнодушным никого из посетителей. Случайно зашедшие обыватели либо сразу разворачивались и, скривив недовольные мины, уходили, бормоча себе под нос отнюдь не хвалебные эпитеты. Иные же осторожно оставались и чаще всего оставались надолго, а в итоге становились постоянными клиентами.
Невысокие сводчатые потолки, к которым на металлических цепях крепились люстры, исполненные в виде колес от телег, с лампочками, стилизованными под свечи. Длинные, грубо сколоченные столы и лавки, потертый деревянный пол так же грубого теса, стены, облицованные плиткой под застарелый кирпич, создавали иллюзию нахождения в зале для пиршеств одной из крепостей Средневековья, где бравые парни из Тевтонского Ордена, побросав на лавки свои рогатые ведра с дырками для глаз, могли бы праздновать одну из своих величайших «побед» над русскими дикарями, одержанную, к примеру, на Чудском озере. Вернее, те, кто своевременно сдал их тевтонские нормы ГТО[5 - Всероссийский физкультурно-спортивный комплекс «Готов к труду и обороне» (ГТО) – программная и нормативная основа системы физического воспитания населения, устанавливающая государственные требования к уровню его физической подготовленности и нацеленная на развитие массового спорта и оздоровление нации, гармоничном и всестороннем развитии личности, воспитании патриотизма и обеспечение преемственности в осуществлении физического воспитания населения.] по подледному плаванию с отягощениями.
Но, конечно же, не было за столами никаких крутых ребят в белых простынях с вышитыми на них крестами. Зал был заполнен совершенно обычной московской публикой, в большинстве своем в возрасте, не превышающем того, в котором человеческий организм прекращает свой рост.
По причине наличия на сцене известной, наверное, только самим участникам рок-группы, с полной самоотдачей, испытывающей на прочность барабанные перепонки посетителей, количество мест в зале было сильно ограничено.
С успехом применив на практике «закон вокзала» (встал – место потерял), Юрка устроился с краю одной из лавок под картиной, живописующей что-то аппетитно жрущего борова. Кстати, картинки и рисунки с изображением пьющих и жующих представителей поросячьего семейства были развешаны по всем стенам кабака, что, по мнению Юрия, сильно умаляло дух средневековости.
