– А можно ли назвать предателем того, кто перешел со стороны зла на сторону добра? Лично я не согласен с такой постановкой вопроса. Но если исходить из твоей логики, то – да, получается, что я – предатель. Я предал зло и выбрал сторону добра. Я отказался быть угнетателем и встал на защиту угнетенных. И мне кажется, что это самое прекрасное предательство, которое только возможно совершить человеку в своей жизни!
Миша остановился и смочил горло своим любимым коктейлем с темным ромом и лаймовым соком.
– Ты вот сейчас, Эндрю, употребил отличное слово – «перевертыш». Ты знаешь, а ведь лучший идейный боец – это именно перевертыш, тот, кто переосмыслил собственную жизнь, сознательно отказался от нее и посвятил себя борьбе за изменение несправедливых порядков. Именно такие предатели-перевертыши и являются самыми эффективными, самыми пламенными и идейными борцами за лучшее будущее человечества. Смотри, и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и Ленин с Дзержинским не были пролетариями по рождению. Все они из дворян или богатых фабрикантов. И могли бы жить себе припеваючи, как вот ты сейчас. Но они осознали порочность системы, которая их породила, и восстали против нее во имя высшей цели и светлых идеалов. Потому что угнетатель, перешедший на сторону угнетенных, лучше, чем кто бы то ни было понимает свою природу и знает, как ей противостоять.
На некоторое время их разговор прервал официант, который принес новую порцию коктейлей.
– Вот скажи мне, Эндрю, кто сегодня лучше всего защищает права женщин? – Миша вопросительно взглянул на собеседника. Эндрю сделал неопределенный жест, означающий, что он не знает, но весь внимание. – Трансгендеры! То есть не женщины по рождению, а мужики, которые сами себе свои херы отчикали, от сути своей мужской отказались в пользу женской.
– Ну хорошо, а кто же, по-твоему, изменит эту мировую систему насилия? – поднял глаза Эндрю.
– Мы, русские, все изменим. В нас, русских, заключается последняя надежда и оплот человечества. Да-да, ты не ослышался, – уверенно добавил Миша, глядя в недоуменное лицо товарища. – Ты удивлен, потому что ты пока еще не понимаешь, кто такие русские, о которых я тебе сейчас говорю. Ты думаешь, что русские – это те, кто живет в России или имеет российский паспорт, как, например, я? Нет, брат. Русский – это каждый человек на планете, кто незаконно унижен, обманут или оскорблен. Любой человек на планете: африканец, мексиканец или белый американец, осознавший несправедливость, – автоматически становится русским. Если какая-либо страна, будь то Куба, Венесуэла или Ирак, бросает вызов мировому империализму, знай, это русская страна, а ее жители – русские. Пока это чувство наиболее остро развито у русских в России. А это значит, что на Россию возложена великая миссия пробудить все остальные народы и государства, поднять их на борьбу и указать правильный путь, то есть сделать русскими все народы земли. И не тогда мы, русские, победим, когда Россия завоюет мир, а тогда мы победим, когда все народы планеты с нашей помощью или самостоятельно осознают себя русскими!
Миша сделал паузу и посмотрел на Эндрю. Лицо друга выражало расслабленное удовлетворение. Было видно, что ему эстетически импонирует новое Мишино амплуа.
– Слушай, бро, надо будет как-нибудь о тебе папке рассказать. Может он о тебе фильм снимет про вашу русскую революцию. Мы с тобой будем в главных ролях. Ты будешь вождем, а я твоим верным соратником.
Эндрю весело взглянул на Мишу, но тот не улыбался. Он пристально смотрел в глаза приятелю. Его губы медленно зашевелились, и Эндрю услышал тихий звук незнакомой песни на русском языке:
– Слу-у-уша-ай, рабо-очий, война на-ач-аала-а-с-я-а, бросай сво-о-е де-ло, в по-ход собира-а-айся.
Эндрю с удивлением вслушивался в незнакомые слова. Ситуация ему не нравилась, но он не перебивал, чтобы не обидеть друга. Миша сделал паузу, вдыхая воздух. Эндрю с облегчением подумал, что все закончилось, но он ошибся. Миша расправил грудь, положил руку на плечо Эндрю и внезапно громко продолжил:
– Смел-о-о мы в бой пойдем за вла-а-асть Сове-тов, и ка-а-ак один умрем в борь-бе-е за э-это!
Сделав очередной вдох, Миша запел повтор припева, подмахивая головой, как бы приглашая компаньона поддержать песню. На ребят оборачивались из-за соседних столиков, отчего Эндрю было очень неловко. Он, не зная ни слов, ни языка, начал невпопад подвывать, неумело имитируя звуки русской речи. Смотрелось нелепо. Эндрю это понимал, но поделать ничего не мог.
Миша закончил так же внезапно, как и начал. Эндрю опасливо смотрел на друга:
– Майкл, что это было?
– Откровение, товарищ. Откровение. Теперь это часто со мной. Как будто голос внутренний наружу вырывается. А слова сами из глубин генетической памяти всплывают. Пойдешь со мной до конца, если это понадобится, Эндрю? – Майкл, не отрываясь, смотрел ему в глаза.
– Пойду, Майкл, ну в пределах разумного, конечно. Ты ведь знаешь, я вообще за любое веселье, – Эндрю не ожидал такого оборота и сказал то, что, по его мнению, должно было как-то разрядить обстановку.
Глава 5. Коммунизм и сексуальная этика
Миша поднаторел в матчасти и в ораторике. Теперь он мог строить фразы гораздо более сложные по структуре и глубокие по содержанию. Он умело владел мимикой и играл на паузах. Миша легко и довольно точно подбирал аллегории и метафоры, которые значительно облегчали понимание сказанного как для слушателя, так и для него самого. Причем все это ему удавалось удивительно легко, естественно и непринужденно, что неизменно добавляло притягательности его выступлениям.
– А ты знаешь, что такое коммунизм, Эндрю? – спрашивал Миша, глядя на друга, раскинувшегося на широком кресле-диване клубного чилаута.
Друзья только что сделали заказ. Приглушенная расслабляющая музыка нисколько не мешала, но даже усиливала эффект от Мишиных слов.
– Все вот считают, что при коммунизме можно будет не работать, бесплатно брать, что захочешь, пользоваться всем и ни за что не платить, – в глазах парня сквозила укоризна. – И как бы оно так, только подоплека в этом совсем другая. Коммунизм – это всего лишь название нового типа общества, более лучшего, более развитого, чем сейчас. А разве общество не должно постоянно становиться лучше? Разве плохо, что мы когда-то вылезли из пещер и построили города, придумали науку, медицину, отказались от физического принуждения и институционального рабства? Настало время человечеству сделать очередной шаг вперед, в мир, где исчезнет рабство финансов, не будет экономического принуждения. И если человек захочет поработать, он будет делать это для души, а не потому, что нужно гасить кредит по ипотеке. И таки да! В новом, более совершенном обществе действительно не будет денег и все блага, в которых есть потребность, станут бесплатны. Но люди не будут бросаться на них, как дикари. Каждый в любой момент сможет брать столько, сколько нужно конкретно ему здесь и сейчас.
Миша поймал добродушный взгляд Эндрю:
– То есть вот так вот просто зашел в магазин, взял себе ящичек «Джим Бим» или спустился к причалу и увел три яхты, – в глазах Эндрю играли веселые огоньки.
В этот момент подошел официант и аккуратно поставил на низкий стол две мисочки с теплой ароматной водой для омовения рук, рядом он расположил скрученные в трубочку миниатюрные белоснежные полотенца на подставках. Миша воспользовался паузой, чтобы собраться с мыслями.
– А нужны ли тебе, вот лично тебе, Эндрю, три яхты или пятьдесят собственных гольф-полей? Вот я считаю – нет! Одной яхты, Эндрю, вполне достаточно для счастливой жизни. А если их будет три или пять одновременно, то ты просто не сумеешь, физически не сможешь ими всеми качественно наслаждаться. Так и будут они одиноко стоять на причале. А ведь они могли бы принести счастье кому-то еще. Вот у тебя сколько полей для гольфа?
Эндрю поднял взгляд к потолку, как бы вспоминая, сколько у него полей для гольфа.
– Не важно, – оборвал его размышления Миша, подкрепляя слова картинным жестом ладони. – А нужны ли они тебе все в качестве собственности? Нет, не нужны. Ну захотел поиграть – приехал, взял клюшечку, погонял шары и уехал восвояси, – Миша протер пальцы мягким полотенцем и отложил его в сторону. – При коммунизме, Эндрю, все гольф-поля мира будут общей собственностью трудящихся, и каждый работяга в любое время сможет свободно приехать и поиграть на них в гольф.
Эндрю, конечно же не воспринимал всерьез ничего из сказанного Майклом, но волей-неволей оказался втянут в сети его творческих изысканий. Понемногу он и сам стал неплохо разбираться в идейной философии марксизма. Постепенно Эндрю начал получать удовольствие от пассивных дискуссий. Ему нравилось ставить собеседника в тупик неожиданными каверзными вопросами и наблюдать, как тот выпутывается из сложных ситуаций. Вот и сейчас Эндрю слегка прищурил глаза. Это означало, что в его голове возникла очередная оригинальная мысль.
– Майкл, скажи, сколько стоит галлон керосина для твоей яхты?
– Не знаю, – Миша пристально посмотрел на друга, чувствуя подвох.
– А сколько ты платишь за аренду причала в Монтерей?
– Не помню. Наверно что-то около…
– Не суть, Майкл. Ты можешь назвать сумму кэша, которая у тебя сейчас на карточке?
– Нет. Боже, да какая разница, Эндрю, к чему ты это? – Миша был слегка смущен. Он не понимал, куда клонит хитрый собеседник.
– Погоди, Майкл. Скажи, сколько стоит крабовый салат, который мы только что заказали?
– Не знаю. А сколько?
– Это не важно, Майкл. Главное то, что ни ты, ни я этого не знаем. Мы вообще не знаем, сколько чего стоит. Майкл, ты понимаешь, что это значит?
– То, что мы с тобой два оборзевших сынка богатых родителей?
Миша, конечно, понимал, что Эндрю имеет в виду что-то иное, но пока не мог догадаться, что конкретно, и бросил свою фразу скорее на автомате.
– Нет, не то. Это значит, Майкл, что мы с тобой по сути достигли светлого будущего и живём при коммунизме в полном достатке и вообще не загоняемся по деньгам. Строители коммунизма мечтали, строили, а живем мы. Это ли не чудо, Майкл?
В лице Эндрю играло деланное торжество. Ему было приятно смотреть, как напрягается лоб его друга в поисках ответа.
– Нет, никакое это не чудо. Во-первых, никто из нас ничего не приложил для достижения этого буржуйского коммунизма для избранных. Материальное благополучие досталось нам совершенно случайно в результате генетической лотереи, и мы никак не причастны к ее результатам. А значит, никто из нас не заслуживает этих благ и владеет ими несправедливо. Во-вторых, капиталов наших семей хватит на много жизней вперёд. Сколько лично у тебя жизней, Эндрю? Одна, как у любого человека. Мы похожи на персонажа из русской сказки по имени Кощей. Мы так же, как он, сидим на деньгах, которые физически не можем потратить за время, отведенное нам биологией. Получается, что мы украли у кого-то его коммунизм, его жизнь, его возможности. При этом самим нам потратить украденный ресурс не хватит и тысячи лет.
Официант принес бутылочку Кьянти, элегантно откупорил ее штопором и разлил чудесную рубиновую жидкость по бокалам в качестве аперитива к салату. Миша посмотрел на бутылку. Его цепкий взгляд привлекла надпись с информацией о крепости напитка: «9-12%».
– Эндрю, а ты знаешь, почему крепость натурального вина не превышает 9-12%?
Эндрю не знал.
– Потому что бактерии, живущие в винограде, во время брожения выделяют спирт в качестве отходов собственной жизнедеятельности. И когда спирта становится 9-12%, он убивает бактерии, которые этот спирт создали. То есть микроорганизмы засерают свое жизненное пространство, а потом захлебываются в собственном дерьме и сдыхают.
– К чему ты это, Майкл? – Эндрю с причмоком потягивал винцо.
– К тому, что если не случится революция, то капитализм в Западном обществе изживет себя по такой же точно схеме.
Эндрю оторвал взгляд от бокала и вопросительно взглянул на Мишу, как бы приглашая его пояснить мысль.
– Капитализм обречен, Эндрю, так или иначе. Даже если с ним не расправятся восставшие массы, ему придет конец по естественным причинам. По теории Маркса, когда капитализм достигнет вершины своего расцвета, он разложится, как дохлая рыба под солнцем. И на его смену сам собой придет коммунизм!
– То есть ты утверждаешь, что термин коммунизм в принципе означает «кирдык»?
– Нет, он означает «кирдык» только миру насилия и несправедливости. – Миша начинал распаляться. – А для честного трудового народа он означает свободу и новую жизнь.
– Не, ну тогда норм. Лично меня такой расклад устраивает. Пускай капитализм достигнет совершенства, а потом спокойно уйдет на пенсию. Главное, чтобы на наш век хватило, а там пусть уже новые поколения между собой выясняют, кто кому чего должен.
– Ты мыслишь типичными эгоистичными буржуазными штампами. Типа «нам бы хватило, а после нас хоть потоп». Это преступно и безответственно. И мне очень горько, Эндрю, что безответственность и эгоизм являются твоими базовыми личностными характеристиками.
Эндрю картинно округлил глаза.
– Да-да, Эндрю, эгоизм сквозит из всех закоулков твоей буржуазной души. Ты эгоист и эксплуататор по своей сути, да еще и сексист. Посмотри на свою личную жизнь: как низменно и подло ты относишься к Джессике, как эксплуатируешь ее морально и сексуально.
Последнее время Миша любил касаться вопросов этики и легко переходил с абстрактного на бытовой уровень.
– Майкл, во-первых, я искренне не понимаю, что не так с моей личной жизнью. А во-вторых, разве не для того личную жизнь называют личной, чтобы ее не касались сторонние наблюдатели?
– А вот и нет, Эндрю. Если ты живёшь в обществе, то ты никогда не сможешь стать абсолютно от него свободным. А значит и твоя личная жизнь не может быть целиком личной, не может полностью выпасть из поля зрения и избежать моральной оценки. И я как твой друг и товарищ, как человек, который тебя давно знает и любит, скажу тебе прямо все, что думаю о твоем в высшей степени аморальном образе жизни, подлом и бесчестном отношении к Джессике и к женщинам вообще.
При обсуждении отвлеченных категорий, будь то коммунизм или справедливость, Эндрю держался подчеркнуто абстрагированно, как психоаналитик держит себя с тревожным пациентом. Ему нравилось находиться над Мишиной внутренней схваткой с фантомами, наблюдать и безобидно подтрунивать над другом. Но теперь, когда в качестве объекта обсуждения выступал он сам, ему стало сложнее придерживаться эмоционального нейтралитета.
– Майкл, кому из нас говорить о морали отношений? Мы с Джессикой – пара, встречаемся со студенчества, и ты это знаешь, – он отхлебнул вина, чтобы промочить горло и продолжил. – Я много лет в постоянных отношениях с девушкой, с которой у меня все хорошо и которой я не изменяю… почти никогда не изменяю, – уловив Мишин взгляд, поправился Эндрю. – У тебя нет серьезных отношений, ты постоянно трахаешь разных телок, с которыми тусишь максимум две недели, и любишь заказывать шлюх за деньги. Но аморален почему-то я? Как это объяснить, Майкл? – лицо Эндрю выражало нарочито гипертрофированное возмущение. Он был рад возможности поупражняться в актерском мастерстве.
Миша молчал. Он укоризненно смотрел на друга, как бы давая ему возможность самому осознать свою неправоту.
– Я жду, потрудитесь объясниться, мистер моралист, или может правильнее будет сказать, товарищ моралист, – не унимался Эндрю и сделал приглашающий жест рукой. Через несколько секунд он повторил свой жест, подкрепив его мимикой. Майкл глубоко вздохнул и, наконец, заговорил:
– Эндрю, если ты на самом деле не понимаешь таких очевидных вещей, значит ты еще более безнадежен, чем я ожидал.
Эндрю весело усмехнулся, поглядывая по сторонам, как бы в поиске поддержки невидимых зрителей.
– Хорошо, я расскажу, какая моральная пропасть лежит между нами. Ты ставишь мне в вину, что я трахаю случайных телочек и не завожу ни с кем постоянных отношений? Ты также укоряешь меня за то, что я заказываю девушек за деньги, и считаешь мои действия аморальными. И тебе невдомек, что такое мое поведение как раз и демонстрирует ответственность, любовь и уважение к женщинам. Но, пожалуй, начнем по порядку.
Миша сжал правую руку в кулак и согнул ее в локте. Со стороны могло показаться, что он угрожает своему собеседнику. Эндрю подобрался на диване. Он, наконец, снова вернулся в комфортное для него амплуа наблюдателя.
– Давай сразу обозначим, Эндрю, что мне не нужен секс для самоутверждения… давно не нужен, – поправился Миша и зачем-то потряс кулаком. – Также он мне не нужен для размножения. Для меня секс – это прежде всего самый экологичный и полезный для здоровья способ получения удовольствия. Ну и во вторую очередь – это способ сблизиться и пообщаться с понравившимся человеком. Итак, – Миша сделал паузу, – постоянные отношения я не завожу, потому что не готов к созданию семьи и воспитанию детей, – на этих словах Миша разогнул большой палец. Теперь со стороны выглядело, будто Миша показывает другу одобрительный жест. – И это, стоит заметить, характеризует меня как ответственного и рассудительного человека. Я не создаю бесплодных союзов, не отнимаю у девушек время, которое они могут направить на поиск долгосрочного партнера и материнство.
Миша взял в левую руку бокал вина и сделал небольшой глоток. Теперь со стороны могло показаться, что парень показывает собеседнику, что вино в его бокале очень вкусное (вино и впрямь было замечательным).
– Я действительно люблю случайные знакомства с интересными девушками, – продолжал Миша. И эти знакомства часто… довольно часто заканчиваются сексом. И этот секс всегда происходит на основе взаимной симпатии, даже если эта симпатия возникает по пьяни. Я всегда предохраняюсь, никогда ничего девушкам не обещаю, не обманываю и не подаю ложных надежд. Я расстаюсь быстро, чтобы девушки не успевали ко мне привязаться и не испытывали страданий от прощания, – на этих словах Миша разогнул указательный палец. Теперь его жест еще более выразительно хвалил вино в бокале. – Это говорит обо мне как о человеке порядочном, чутком и заботливом.
Миша наконец поставил бокал на стол и отодвинул его в сторону.
– Теперь о проститутках. Эндрю, мы ведь с тобой живем в капиталистическом обществе? – он вопросительно посмотрел на собеседника, как бы желая развеять сомнения насчет типа американского общества. – Так вот, в капиталистическом обществе секс за деньги – самый честный и чистый тип сексуальных отношений. Женщина берет деньги и взамен дает мужчине то, что тот любит получать от нее бесплатно или по моральному принуждению, под прикрытием вымышленного «супружеского долга».
Миша сидел с трезубцем из большого, среднего и указательного пальца.
– Как видишь, в отличие от тебя, все мои связи с женщинами, будь то по взаимной симпатии либо за деньги – всегда честны, чисты и благородны.
– Я восхищен, как лихо ты себя обелил, Майкл! – Эндрю несколько раз хлопнул в ладоши, имитируя аплодисменты. – Раньше ты думал по-другому.
– Да, раньше я думал по-другому, а жаль. Знаешь, в чем разница между мной тем и мной сегодняшним? Раньше я поступал точно так же, как сейчас, но меня мучила совесть, что я вроде как неправильно живу. А теперь я поступаю точно так же, как раньше, и это вызывает во мне чувство гордости и самоудовлетворения. Заметь, тот формат отношений с женским полом, который я исповедую, я выбрал до моего идейного преображения. Это значит, что моя пролетарская сущность всегда была со мной, просто дремала до поры до времени, а я неосознанно в своем поведении руководствовался правильными ценностями.
– С тобой все ясно, Майкл, ты у нас святой. Но я не понимаю, почему ты считаешь, что мои отношения с Джессикой не честны?
– Да, Эндрю, твои отношения с Джессикой не честны. Ты относишься к ней потребительски, эгоистично и неуважительно, и я тебе сейчас это докажу. Скажи, ты как больше любишь заниматься сексом, в презервативе или без?
– Ну конечно без, что за вопрос, – переход был неожиданным, и Эндрю слегка замешался.
– А почему?
– По-моему, ответ очевиден: без презика кайфа больше.
– А Джессику ты как трахаешь, в гондоне или наживую?
– Наживую. Тьфу, черт возьми, что за вопросы, Майкл? – Эндрю снова утратил свой эмоциональный баланс. – Мы давным-давно занимаемся сексом без презерватива. Ты же знаешь, мы с Джес еще в студенчестве, когда решили стать парой, вместе сходили в клинику и сдали все анализы. С тех пор она пьет противозачаточные и презервативы нам не нужны. Забеременеть она не может, а остальное исключено, я уверен, что она мне не изменяет, мы полностью доверяем друг другу.
– То есть ты пятнадцать лет назад приватизировал девушку, украл у нее лучшие годы жизни, изъял ее из репродуктивного оборота, лишил возможности стать чьей-то женой и матерью, но сам при этом на ней не женишься и детей не делаешь.
Эндрю опешил от неожиданности, однако Миша не собирался его ждать:
– Более того, чтобы получать побольше сексуального удовольствия, ты кормишь Джессику гормональной химией, совершенно не заботясь о том, как это в итоге скажется на ее здоровье и репродуктивных способностях. А потом ты улизнешь… допустим улизнешь, – Миша сделал жест, чтобы тот не перебивал, – а она останется одна, разбитая, немолодая, с проблемами с зачатием.
Миша закончил. Эндрю молчал. По-видимому, Миша задел какие-то невидимые узлы в его душе. Возможно, подобные разговоры уже имели место быть между Эндрю и его девушкой или с их родителями, а может было еще что-то, о чем Миша не знал, но ненароком попал в болевую точку.
– Что, молчишь? Стыдно? Это хорошо, значит не все еще пропало в твоей распущенной буржуазной душе. Но только это не все, Эндрю. Я еще должен раскрыть тебе твою сексистскую сущность.
В этот момент официант принес две большие тарелки с салатами и набор соусов.
– Майкл, может не надо? – было видно, что Эндрю еще не вполне отошел от предыдущего впечатления.
– Надо, Эндрю, надо. И надо это прежде всего тебе. Пусть мои слова станут первыми горькими пилюлями на пути твоего морального исцеления.
Миша придвинул к себе тарелку и начал разглядывать соусы, выискивая среди них тот, что был поострее. В последнее время ему стала ужасно нравиться острая пища, которую еще недавно он не переносил. Теперь любое блюдо Мише казалась пресным, и он почти во все добавлял соусы и приправы. Эндрю к своей тарелке не притрагивался. Он ждал, что скажет Миша. Его лицо уже не излучало былого легкомыслия.
– Обрати внимание, сколько неуважения и сексистского высокомерия звучит в твоих словах, когда ты говоришь о женщинах, – Миша наконец отыскал самый острый соус и начал дозированно выдавливать его в салат.
– И в чем же заключается мое высокомерие? – Эндрю больше не усмехался.
– Все просто. Вспомни, Эндрю, какие уничижительные слова ты использовал, когда отзывался о моих девушках: «трахать», «телки», «шлюхи». А ведь все эти, как ты их назвал, «телки» и «шлюхи» в первую очередь женщины. Они чьи-то дочки, жены, матери. Обозвав или оскорбив одну женщину, ты оскорбляешь всех женщин на планете. Употребив эти слова, ты, собственно, и обличил свое сексистское нутро. Вот в общем-то и все.
Миша начал дегустировать салат. Попробовав то, что получилось, он протяжно выдохнул через рот, помахивая возле лица ладонью, как бы отгоняя огонь. Эндрю сосредоточенно молчал. Потом поднял глаза на Мишу:
