С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок непримиримых соперников, на некую разновидность мести.
Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.
Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.
Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.
Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит и сон. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.
Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.
– Будь что будет, – выдохнул Антон, – вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно, без возможности восстановления образа.
Довольно с меня душевных мук, внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. Решено. Утром за Маринкой еду. И баста… потому что очень хочется…
Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень. Нагая, невесомая, она кружилась в медленном танце и манила, манила.
Антон просыпался, залпом выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.
Стоило закрыть глаза – навязчивое видение повторялось.
Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы, и звали, звали.
– Недорого же ты меня ценишь, – с изрядной долей скепсиса в голосе заметила жена, – целую неделю таки думал. Приехал поговорить? Я вся внимание.
– Я полностью твой, клянусь. Возвращайся – не пожалеешь.
– Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты – что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.
Антон был возбуждён, словоохотлив, необыкновенно счастлив. В голове у него роились тысячи грандиозных планов.
– Какое же счастье – освободиться от дурмана: просто жить, просто любить.
Да-да, он вспомнил, руки вспомнили, губы: Мариночка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту. Кроме единственного исключительного случая.
Ева – наваждение, испытание, морок. Таким увлечением переболеть нужно.
Что ж. придётся лечиться, как же иначе!
До дома оставалось проехать самую малость – три квартала.
Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт.
Это была она – Ева.
Сердце Антона подпрыгнуло, ёкнуло, и остановилось. Больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов и встало колом.
Жилин не мог оторвать взгляд от сказочного видения, едва не въехал в столб.
– Лучше бы врезался, – прошептал он, – насмерть. Ева… моя Ева!
Он только подумал мельком, оказалось – вслух.
Марина вздрогнула, побледнела, – разворачивайся. Возвращаемся к маме.
Тили-тили тесто
Спасибо тем, кто вместе был и врозь,
За то, что здесь сбылось и не сбылось.
Уходит ночь – и мне пора за нею…
И если не хватала с неба звёзд,
Виной тому не слабость и не рост –
А просто звёзды на небе нужнее.
Анна Полетаева
Генка Марков на гитаре играл мастерски: памятью на тексты песен обладал феноменальной, запросто на слух подбирал любые мелодии, мог ночь напролёт глубоким раскатистым баритоном исполнять лирические и драматические баллады по желанию слушателей, которых у него всегда было в избытке.
Внимание к своей персоне импонировало юноше. Привлекательный музыкальный голос с лёгкой мелодичной хрипотцой, помноженный на приемлемое мастерство исполнения, вводил аудиторию, особенно женскую её часть, в некую разновидность транса, фактически гарантировал экстаз, в котором Генка казался слушателям самым обаятельным, самым романтичным и приятным во всех отношениях мужским персонажем из всех присутствующих представителей сильного пола.
Ещё бы. В дополнение к сценическим достоинствам, юноша был до невозможности привлекателен внешне: подтянутый, жилистый, с рельефно развитой (без фанатизма), мускулатурой, к тому же рослый, широкоплечий, улыбчивый, остроумный и неизменно позитивный.
Подруги трепетали, наслаждаясь энергетикой музыкальных фраз.
Излучаемая его внешностью уверенность, удивительная способность запросто создавать в любой компании приподнятое лирическое настроение с лёгкой романтической грустинкой, магический творческий потенциал и избыточная энергетика исполнителя, которую щедро распространял Генка вокруг, ввергала девчонок в шоковое состояние.
Им просто необходимо было немедленно влюбляться, на кого-то конкретного выплёскивать избыточное давление пробуждаемой акустическими эффектами чарующей чувственности.
Девчонки, слушая незамысловатые вокальные композиции в его исполнении, едва в обморок не падали, слезами обливались, проникаясь к солисту дружелюбием и симпатией.
Наиболее впечатлительные особы были хронически в него влюблены.
Жил Генка в двухкомнатной квартире фактически один (родители – увлечённые геологи-энтузиасты посещали своё жилище крайне редко), потому, правила проведения квартирных слушаний хозяин жилища устанавливал сам.
На его территории разрешалось многое: приносить продукты и выпивку, готовить, пользоваться посудой и мебелью, даже уединяться при необходимости в свободной комнате. Главное, чтобы в финале квартира снова выглядела жилой и уютной.
Желающие создать в его холостяцких апартаментах атмосферу гармоничного семейного быта находились всегда. Иной раз даже выбирать приходилось, что удавалось Генке довольно изящно: конфликтовать юноша не любил, зато запросто находил убедительные аргументы, оспаривать которые девчата не решались.
Никто никогда не слышал из его уст фривольных историй, касающихся хозяюшек, остававшихся приводить берлогу в порядок. Что происходило внутри, всегда оставалось загадкой, тайной. Почему – тоже никто не знал.
В доме всегда был практически идеальный порядок. Хозяин появлялся на публику гладко выбритым, стильно причёсанным, в выглаженных и чистых одеждах, что было весьма подозрительно для его открытого для общения образа жизни.
Ходили слухи, что Генка не по женской части настроен, что у него что-то где-то не то, или не так, но “проверяльщицы” кумира упорно не сдавали, несмотря на его неизменное правило – не углубляться в интимные отношения, не давать поводов подругам называться его девушкой, тем паче невестой.
Никто не обращал серьёзного внимания на маленькую гостью – соседку Генки по лестничной площадке, Ирочку Семьину, которая неизменно присутствовала на большинстве импровизированных сольников, когда ей это разрешала мама.
У неё было своё место рядом с маэстро, которое в отсутствии девочки никто никогда не занимал. Это было негласное, непонятно как появившееся правило.
Так было, когда Ирочке было тринадцать лет, потом, когда стало пятнадцать, а позже семнадцать.
Дождавшись восемнадцатого дня рождения, вчерашние соседи и добрые друзья неожиданно для всех, в том числе для родителей, сыграли скромную по нынешним временам свадьбу и отправились в довольно дорогой морской круиз.
Оказалось, что юноша когда-то давно пообещал девочке, признавшейся ему в наивной детской любви, что дождётся её совершеннолетия, чтобы услышать то же самое от повзрослевшей подруги.
Или не услышать.
Как получится.
Время безжалостно ко всему живому. Даже камень и металл устают сохранять прочность, чего уж говорить о незрелых желаниях, наивных эмоциях, легкомысленных обещаниях и бесхитростных неокрепших чувствах.
Если Ирочка не передумает, в любви уже будет признаваться он, как человек с небольшим, но всё же достаточным для серьёзных решений жизненным опытом.
Генка, что бы про него ни говорили, терпеливо дождался.
Что и как он объяснял девчонкам, наводившим порядок в доме, стирающим и гладящим его рубашки, остающимся иногда ночевать, так и осталось тайной.
А начиналось всё с пионерского лагеря, куда Генку затащила работать на всё лето пионервожатым однокурсница и подруга – Лиза Шилкина, намеревавшаяся таким образом наладить с ним двухстороннюю романтическую связь, а в перспективе – серьёзные интимные отношения.
Расчёт (так ей казалось), был прост – преподнести себя в наиболее выгодном ракурсе в отсутствии серьёзных конкуренток из числа заклятых институтских соперниц.
Находясь постоянно рядом, помогая освоить незнакомые воспитательские обязанности не так сложно малюсенькими шажками, пусть для начала намёками, обозначить серьёзность намерений, умело демонстрируя и подчёркивая лучшие духовные и практические качества.
Лиза – девушка интересная, даже симпатичная в меру, с лёгким уступчивым характером, чего Генка упорно отчего-то не желал замечать. Точнее, он всё отлично видел: и милое личико с застенчивым румянцем, и кокетливые льняные кудряшки, и озорные ямочки на щеках, а также трогательный взгляд, чувственную мимику, красноречивые жесты, но не испытывал к ней ничего, кроме дружеского расположения.
С ней было интересно, весело – не более того.
Девушка старательно приближалась к мечте, насилуя во всю мощь романтическое воображение и трепетную женственность, но покорить заветную вершину никак не удавалось, что было вдвойне обиднее, когда Генка, не ведая, что творит, запросто обнимал её за плечи, упруго прижимался в танце, брал за руку или целовал в качестве дружеского приветствия. Увы, точно так же он поступал с другими девушками.
Лиза изводила себя болезненными фантазиями на темы любви, а невнимательный к её усердному флирту Генка не выказывал личного предпочтения, не давал даже крошечной надежды на счастливый финал романтической истории.
К концу первой смены его обожал весь педагогический и административный коллектив, все мальчишки мечтали научиться играть на гитаре и петь как он, а девчонки не отходили от кумира ни на шаг, оспаривая между собой право на его личное внимание.
Так случилось, что в Генкин отряд попала тринадцатилетняя соседка – Ирочка Семьина, что само по себе было событием обыденным, если бы эта девочка не была влюблена в него до помутнения рассудка. Если бы не дала понять в полной мере, что это слишком серьёзно, если бы не разбудила в уравновешенной до того момента подружке кумира – Лизе Шилкиной, дремавшую до той поры ревность, и не заставила соперничать.
К особенному отношению дам всех возрастов юноша был привычен, потому никого индивидуально не выделял. С назойливым вниманием, тем более с очарованными его талантами воспитанницами, запросто справлялся, направляя их неуёмную энергию в созидательное русло – легко выдумывал разного рода состязания и творческие проекты, отвлекающие излишки причудливого, но пластичного девичьего воображения, в сторону от преждевременных романтических грёз.
Ирочка оказалась девочкой особенной. Вежливые, даже строгие педагогические методы воспитания и увещевания на неё абсолютно не действовали. Она упорно оказывала Игорю недвусмысленные персональные знаки внимания, невзирая на его к себе отношение.
Девочка брала упорно не замечающего её особого расположения воспитателя за руку и настойчиво прожигала его мозг наивно-выразительным, неравнодушно обаятельным взглядом.
