– А вы, девчат? – он посмотрел на Дашу, а потом перевёл взгляд на притихшую Марина.
– Мы на втором курсе, вообще-то! – засмеялась Даша. Марина промолчала. – В университете путей сообщения.
– Да ладно? – посмотрел он на Дашу, а потом на Марину.
И если про первую он ничего сказать не мог – Даша и Даша, университет путей сообщения, так университет путей сообщения, то Марина искренне, от всей души удивила.
Всё-таки работа откладывала отпечаток на мышление. Вращаясь в среде сильных духом и телом мужчин, Пашка невольно начинал смотреть на женский пол, как на действительно слабый, во всех смыслах.
Для чего, спрашивается, такой хорошенькой девушке сложный, технический вуз? Потратить пять-шесть лет жизни, кучу нервных клеток, чтобы в итоге родить ребёнка, погрязнуть в пелёнках-распашонках, в чтении мамских форумов, в декрете? Верх нерациональности.
Была бы гром-баба какая-нибудь, синий чулок, которой не светит ни мужика приличного, ни места тёплого, тогда да – выгрызать тебе место под солнцем в чисто мужской специальности. Но такую-то лапушку точно приберёт к рукам какой-нибудь счастливчик при деньгах и статусе, и не придётся убиваться на работе, впахивая наравне с мужиками, которые тебя в хер не ставят, потому что женщина и, тем более, потому что красивая.
Шовинизм чистой воды, махровый, отвратный, только Пашка не первый год на свете жил и понимал, что чем красивей женщина, тем не нужнее ей ни характер железный, ни должность собачья, ни работа на износ. Мужики сами все возможные блага приволокут. Притащат, виляя хвостами, как приученные щенки, в надежде на ласку.
Марина же была красивой. Ещё молоденькой, где-то нескладной, непонимающей, что на самом деле красавица, от которой мало кто откажется, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти. Одни глаза, поддёрнутые вверх, лисьи, чего стоили, пухлые губы, шевелюра пышных, волнистых волос. Про фигурку и говорить нечего, ни грамма лишнего, нигде. Нет откровенной женской манкости, но какие её годы… Пара лет, несколько мужчин – и вуаля!
– Нравится? – в этот раз он посмотрел на Марину.
– Нормально, – пожала та плечами. – Факультет технологии транспортных процессов, организации перевозок и управления на транспорте.
– Респект, – всё, что ответил Пашка.
«Факультет технологии транспортных процессов, организации перевозок и управления на транспорте» – что тут скажешь? Вот тебе и девушка в сарафане в синенький горошек.
– Как лук-то резать? – решил он переменить тему.
– Как удобно, – тут же отозвалась Марина.
Как удобно, значит, как удобно. Пашка накромсал девчатам лук, дисциплинированно порезал морковь, репку – последняя немало удивила. Делать нечего, тащить в тайгу репу? Ещё бы тыкву захватили, честное слово.
Подошёл Амгалан, который, когда Пашка присоединился к компании, отправился к реке, последовал примеру Паши, искупался и сейчас, довольный жизнью, улыбался, сверкая карим взглядом с характерным прищуром.
– Игнатьич связывался, – сказал он. – Завтра в районе семи утра будет вертолёт. Координаты сообщат, пока обстановка не ясна.
– Что значит «не ясна»? – встрепенулась Марина. – Это опасно, да? – она посмотрела огромными глазищами на Пашку, взметнув закруглёнными ресницами.
– Нет, – сразу отозвался Пашка.
Коротко глянул на Амгалана, нашёл при ком про обстановку говорить, особенно после красочных рассказов о героическом труде авиалесоохраны. Что бригаде пожарных-десантников весело, то обычным людям адреналина полные штаны, даже если эти люди учатся на факультете технологии транспортных процессов и этих… организации перевозок и управления.
– Обстановка будет ясна только завтра на планёрке, – соврал он. – Протокол такой. Формальность.
– Ладно… – неуверенно промямлила Марина.
– Чего ты боишься? – перебила диалог Даша. – Смотри, какие герои с нами! Правда, Амгалан? – она широко улыбнулась почти сорокалетнему пожарнику, от чего тот растёкся в довольной улыбке. Внимание всем приятно, как слово доброе кошке.
Потом говорили о какой-то ерунде. Сначала Амгалан снова сел на своего конька, начал травить байки, в этот раз подтянулись и парни, в основном на запах еды, но и им стало заметно интересно послушать. Пашка тоже вспомнил пару эпизодов, рассказывал, скашивая реалии, опуская настоящую степень опасности, словно с Ленкой или матерью говорил.
После дружно лопали суп с тушёнкой, от которого Пашка едва не скончался от восторга – всё-таки, что ни говори, а мясо – это мясо, пусть и тушёнка. И готовка – женских рук дело. Он был готов напялить табличку «шовинист» и ходить с ней круглые сутки, если его будут кормить с рук Марины. После супа – каша, снова с тушёнкой, а потом салат из всех овощей, что оставались. Вертолёт лишнего брать не будет, лучше съесть всё, что можно, не пропадать же добру.
Благо молодые организмы уминали еду весело и дружно, справлялись со скоростью кухонного комбайна, да и гости из авиалесоохраны не отставали, соскучились по чему-то, кроме круп, сухого мяса да бульонных кубиков, которые пихали везде, где надо и не надо – лишь бы итог в кастрюле напоминал запахом еду.
Обед плавно перетёк в ужин, а ужин в задушевные посиделки. Мыслей побродить, погулять, посмотреть на красоты ни у кого не возникало. Как ни храбрились, особенно парни, все были испуганы происходящим. Пусть запоздало, но инстинкт самосохранения у великовозрастных болванов сработал. Держались кучно и организованно, лишних, тем более дурных движений не делали.
На Алике, том, у которого родственники в Мамукана, было страшно смотреть. Парень метался, психовал, только помочь ему Пашка ничем не мог, и никто не мог. Доберётся в безопасность, к телефонной связи, к интернету – всё узнает, а пока единственное, что остаётся – радоваться, что сам жив и здоров. Не принёс своей безалаберностью горе родным, особенно родителям.
Алёнка брынчала на гитаре, терзая расстроенные струны, чем буквально убивала Пашку, медленно вытаскивая из его отдохнувшего организма нервы поштучно, прямо с садисткой изощрённостью тянула поодиночке и вырывала с корнем.
– Тебя кто учил играть? – не выдержал он начала грустной песни о вселенской несчастной любви в исполнении писклявого и одновременного гнусавого девчачьего голоса.
– Сама. Нахожу в ютубе уроки и учусь, – с гордостью заявила мелкая.
– Может быть, в школу музыкальную запишешься? – спросил он.
– Да ну-у-у-у, – проныла Алёна. – Я так.
– Так, значит, так, – улыбнулся Пашка. – Хочешь, научу нескольким приёмчикам?
– Умеешь? – Алёна посмотрела на Пашу с подозрением.
– Обижаешь! – засмеялся тот в ответ. – Три класса музыкалки, – не соврал он.
Умолчал лишь, что эти три несчастных класса он занимался из-под палки, опасаясь отцовского гнева, который, конечно, музыканта в сыне не видел, но был уверен, что ребёнок должен быть занят чем-нибудь полезным, а не шляться без присмотра, пока родители на работе.
В их районе, как назло, были только бальные танцы, кружок мягкой игрушки, гимнастики, да музыкальная школа. На бальные танцы маленький Пашка, считавший себя мужиком во всех смыслах, не пошёл бы и под страхом отцовского ремня, так что, музыкалка показалось меньшим из зол.
Как только ему разрешили одному покидать родной микрорайон, он покончил с ненавистным сольфеджио и перебрался в футбольную секцию, после на карате, к пятнадцати же годам решил, что все эти дополнительные занятия – ерунда, яйца выеденного не стоящая. Свой путь он давно выбрал и решения своего с тех пор не менял. В двадцать девять лет Пашка тоже не собирался изменять себе и своему выбору.
Долго пытался настроить расхлябанные струны, кое-как справился, начал показывать, учить. Алёнка внимала, перехватывала гриф, тянула гитару на себя, пыталась повторить, потом не выдержала, потребовала что-нибудь спеть.
Пашка спел, предварительно подмигнув Марине. Зачем подмигнул, сам не разобрался. Вдруг, без всякой причины, почувствовав себя молодым, лёгким на подъём, дурным, как студенты рядом, которых он с Амгаланом должны вытащить из задницы, куда они с энтузиазмом, присущим идиотам, забрались.
Эх, Пашка, ведь и он лез в такой зад, подмигивая девятнадцатилетней студентке – красивой, а главное – хорошей. Хоро-шей.
Деревня, тайга, Сибирь, вот это – свобода, вот это – happy. Ёлки, волки, грибы, фуфайка, штаны с начёсом и кеппи. Вот это счастье, вот это в натуре happy…
Глава 7
Разбудили нас ни свет, ни заря. Восход только-только начал окрашивать верхушки деревьев, а Павел и Амгаланом нас разбудили, командой: «Подъем, молодёжь!»
Полусонные, мы умылись, кое-как позавтракали, взяли рюкзаки, выстроились, с тоской глядя на оставшиеся вещи, которые сложили кучкой на краю луга, недалеко от тропинки к реке, чтобы при случае забрать. Представится ли такой случай, естественно, никто знать не мог.
Лично я предпочла расстаться со своими вещами навсегда, чем хотя бы ещё раз отправиться в эти места. Вообще любые, где есть намёк на «лоно природы». Отныне парк культуры и отдыха с ровными аллеями, ухоженными газонами и клумбами – мой предел.
Выстроились в две шеренги, почти как на физкультуре. Почему ко мне пришла такая ассоциация, не знаю, но я нервно засмеялась от неё. Действительно, одно и то же!
– Марин, не волнуйся, – сказал Павел, глянув на меня, нахмурив брови.
– Постараюсь, – пообещала я заранее невыполнимое.
На самом деле я боялась, до одури трусила. Вместе с утренним туманом пришёл сизый дым, который быстро рассеялся, но всё равно успел напугать почти до икоты. Если накануне я послушала Никиту и проигнорировала собственную тревогу, то последние сутки показали, что пожар – это не шутки.
Не стало Мамукана, погибли люди, возможно, те, с кем мы совсем недавно общались, может быть, родственники Алика. Сколько ещё населённых пунктов больших и малых, сколько гектаров леса сгорело, сколько живых существ сгинуло в огне? Стать одной из них, лишиться жизни, не хотелось совсем.
Выстроились мы просто. В «команде» Павла Кононова стояла я, рядом Дашка, вцепившаяся в драгоценного плюшевого зайца и почти пустой рюкзак. Уверена, она выложила всё, кроме косметики, которую вообще непонятно зачем потащила в лес. Косметика у Даши была только брендовых, запредельно дорогих фирм, для простой студентки – почти целое состояние. Рядом топтался Никита, накинув на плечи два рюкзака – свои и полусонной Алёнки, которая даже не расчесалась спросонья. Гитару Алёнка перевесила через плечо.
Рядом с Амгаланом стояли сонный, помятый Макс, встревоженный не на шутку Алик с синими кругами под глазами и, мне показалось, что со следами слёз, но ведь не спросишь в лоб. Наши неразлучники Тим и Настя, последняя жалась к своему парню и поминутно всхлипывала.
– Сырость отставить, – дружелюбно отреагировал Амгалан. – Не вижу причин для волнений. Пройдёмся чуток, покатаетесь на вертолёте, потом ещё вспоминать будете, – подмигнул он Насте. – Успокой её как-то, – шепнул он Тиму. – Не дело это… не дело…
– Неравномерно как-то, – сказал Павел, оглядев наши нестройные ряды.
Действительно, у Амгалана в подопечных три парня и Настя, а у него – наоборот, три девушки, причём одной двенадцать лет, и Никита.
В этот момент я не на шутку испугалась, что меня отправят к Амгалану. Нет, я вовсе не сомневалась в его компетенции, одно то, что человек прыгает с парашютом в тайгу, а потом живёт там днями, неделями, иногда месяцами, туша огонь, вызывало безусловное уважение, но хотела я быть рядом с Павлом.
Хотела, и всё тут, даже разбираться не собиралась – почему. С Павлом мне было спокойней. С ним я ощущала себя в безопасности, хотя бы относительной.
– Я с тобой! – не выдержав, взвизгнула я, подскочив к Павлу. Паше, как он просил себя называть.
– Хорошо, Марин, не беспокойся, – ответил он, глянув на меня с жалостью, а может, мне просто почудилось.
Вообще, короткие взгляды Паши меня дезориентировали. Я не понимала их, не могла считать. Списала на собственный страх и общую нервозность, на появившийся интерес. Впервые в жизни мне понравился парень, вернее сказать, мужчина, и это оказалось совсем не вовремя и вообще, как-то странно, не так, как я себе всегда представляла.
Ничего особо воздушного, волшебного, сказочного, никаких пузырьков лимонада в животе, бабочек, ничего романтичного. Лишь сердце начинало колотиться быстрее, когда смотрела на него, и особенно, когда он на меня. В такие мгновения растекалось по телу возбуждение, которое было совсем не к месту, больше смущало, чем волновало. Я словно ступала на запретную территорию, на которой меня не ждали, не рады мне.
К тому же, наши потенциальные отношения, мысли о которых терзали меня всю ночь, были бесперспективны. Я отлично понимала, что Павел Кононов – взрослый человек. Не знала, есть ли у него семья, жена, дети, – спросить так и не удосужилась, вернее, постеснялась – но вряд ли он коротал время в одиночестве, поглядывая сериалы.
Такой-то красавец! Ещё и десантник-пожарный! С ума сойти можно. С таким человеком наверняка ощущаешь себя, как за каменной стеной.
А что я могла ему предложить? Через полтора месяца я должна была уехать в университет. Павел остался бы здесь, один, и мы бы всё равно расстались. Мне же хотелось серьёзных отношений, довольствоваться короткими романами, как Даша, я не могла. Хотела бы, очень, тогда бы я, не сомневаясь, спросила телефон у Паши, напросилась на свидание, но, наверное, не так была воспитана.
Вот такой компот из глупых, хаотичных огрызков мыслей, помноженных на страх, тревогу, ожидание неизвестности, варился в моей голове.
– А я с ней, – вставила тут же Даша, показав на меня, уставившись на Павла с Амгаланом с откровенным вызовом.
– Я никуда не пойду! – взвизгнула Алёнка, вцепившись в пояс брата со всей силы, аж костяшки пальцев побели.
Десантники оглядели нас всех ещё раз, вздохнули недовольно, переглянулись.
– Со мной, например, проблем больше, – подал голос Макс, показывая на свой заметный живот. Ста килограммов он не весил, ему всё-таки удалось немного похудеть после того, как его отшила первая любовь по причине лишнего веса, – чем с Дашкой, – продолжил он. – Она разрядница по лёгкой атлетике, а я… – он неопределённо махнул рукой.
– Пойдём уже, ребят, – проскрипел Алик. – Будем считать, что всё поровну.
– Пойдём, – примирительно кивнул Павел Амгалану.
Тот выдвинулся вперёд, за ним гуськом потянулись Макс, в неизменной красной футболке, следом Алик, а за ними, взявшись за руки, шли Тим и Настя – наши неразлучники.
Я обернулась, оглядела наше место стоянки. Совсем небольшой луг, поросший травой, иногда сочной, но чаще пожухлой на стоящем солнцепёке, полевыми цветами, окружённый огромными деревьями, может быть даже вековыми, в основном хвойными, но встречались и лиственные. Молодую поросль, пробивающуюся рядом с крепкими стволами. Извилистую тропинку, которая убегала к могучей Сибирской реке, чьё течение могло сбить с ног.
Паша шёл впереди нас, мы с Дашкой старались не отставать, получалось плохо. В основном из-за меня. Не слишком-то я спортивный человек. От физкультуры освобождения у меня никогда не было, но если бы была такая возможность, я бы взяла, не раздумывая. Вечно я, что в школе, что в университете, плелась в самом конце, хуже всех сдавала нормативы, подводила команды в эстафетах. Филонила, прогуливала при малейшей возможности.
Не знаю, сколько мы прошли километров вглубь тайги, но устала я сильно. Болели ноги, спина, напекло голову, поминутно хотелось пить и реветь. Зачем только отправилась в этот поход? Не сиделось спокойно в квартире родителей, в родной комнате, в обнимку с котом и ноутбуком? Что, спрашивается, я, городская до мозга костей, не спортивная, забыла в тайге?
Алёнка и вовсе скисла, сначала шла бодро, даже подгоняла нас, потом притихла, перестала носиться от начала цепочки в конец, а после и вовсе повисла на Никите, который в итоге тащил не только два рюкзака, гитару, но и сестру, повисшую на нём мешком.
Постепенно наша группа отдалялась от ребят с Амгаланом, пока хвост их процессии из ярких рубашек неразлучников не скрылся из виду.
– Не улетит вертолёт без нас? – озабоченно спросила я у Паши.
– Нет, конечно, – ухмыльнулся тот. – По второму разу никто высылать не станет, на одном всех увезут… Никит, можешь немного быстрее? – повернулся он к обвешанному, как новогодняя ёлка, Никитке.
– Ага, – с готовностью ответил тот и прибавил ходу.
– Алён, давай, я тебя понесу, если устала, – предложил Паша, глядя на сестру Никиты.
– Ещё чего! – вылупилась мелкая. – Ты посторонний человек, так-то, трогать.
– Смотри сама, – недовольно дёрнул плечом Павел.
Сомневаюсь, что он горел желанием тащить килограмм тридцать-сорок живого, вертлявого веса, но Алёнка своим поведением на самом деле задерживала нас. Никита наверняка был сильным парнем, только вряд ли выносливым. С таким-то ростом и худобой. Моих познаний в физиологии хватало, чтобы понять это, но его младшая сестрёнка об этом, конечно же, не думала.
В полной тишине мы прошли ещё несколько километров. Правда, полная тишина – это всё же преувеличение. Стоял бесконечный птичий гомон, который то нарастал, то затихал, после снова нарастал с новой силой. Птицы словно с ума сошла. Пищали, скрипели, свистели на все лады и голоса.
– В тайге всегда так шумно? – догнала я Пашу.
– Ага, – неопределённо ответил он и прибавил шага, явно стараясь отойти от меня подальше.
Услышала, что он говорил по рации с Амгаланом, но о чём именно, было не разобрать. Обрывки непонятных фраз, из которых невозможно было составить представление о происходящем.
– Вот что, – подошёл к нам Павел. – В нужном квадрате обнаружен огонь, вертолёт не сядет, меняем маршрут.
– Огонь? – подпрыгнула Алёнка, захлопав в ладоши. – Мы увидим настоящий лесной пожар?
– Типун тебе на язык, – пресёк восторги сестры Никита, дёрнув её за рукав лёгкой ветровки, которую та поминутно порывалась стащить, только брат не давал – Алёнку жрала мошкара даже через слои репеллентов.
– Надеюсь, нет, – отреагировал Павел. – Ребят, давайте поторопимся. Если верховой накроет – мало не покажется.
Мы с Дашкой припустили, что есть мочи. Алёнка притихла, как-то сразу собралась, схватила свой рюкзак, нацепила на тщедушные плечи, и пошла своим ходом, держась рядышком с Никитой.
Мы слышали переговоры Павла с Амгаланом по рации. Насколько я понимала, они где-то рядом, недалеко ушли, мы почти дышали им в затылок. Почти…
Почва становилось неровной, то и дело попадались торчащие коряги, выступающие корни деревьев, встречались небольшие овражки и крутые подъёмы. Идти становилось сложнее и сложнее. Несколько раз я спотыкалась, один раз здорово приложилась головой о сухую, крупную ветку, чудом не выколов глаз о сучок.
