Каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке.
Марк Туллий Цицерон
Невозможно, чтобы люди, занятые государственными делами, были всегда непогрешимы, равно как неправдоподобно и то, чтобы они постоянно заблуждались.
Полибий
Если человеку не лезет в рот кусок хлеба без специй, значит, на пороге война.
Неизвестный автор
I
Октябрь 312 – январь 313
Центурион Кустодиа?н стоял посреди каструма[13 - Каструм – тип римского военного поселения, постоянный военный лагерь.] и смотрел на стройные ряды палаток. По очереди оглядел шатёр принципия[14 - Принципий – штаб каструма, ставка легата.], развевающийся штандарт II Италийского легиона с изображением кабана и лабарум[15 - Лабарум – государственное христианское знамя императорского Рима с надписью: лат. «Hoc vince» (Сим победиши, буквально «Сим побеждай»). Имел на конце древка монограмму Иисуса Христа.], возвышающийся над римским знаменем. Перед каждым сражением Кустодиан до самого заката бродил по лагерю и приводил мысли в порядок. Он осматривал равнину, которой на следующий день предстояло стать местом брани, вспоминал былые битвы и прикидывал, сможет ли уцелеть в этот раз.
Блики от костра плясали на фалерах[16 - Фалера – военная награда, аналог современных медалей. Носились на доспехах.] изрезанной кирасы и паникеллиях[17 - Паникеллии – защитные обручи на руках.] Кустодиана. Его уставший взгляд упал на вычищенного легионского орла и наспех отлитый крест, воткнутый возле знамён. Он подумал, что за несколько недель армия проделала такую колоссальную работу по укреплению позиций, какую бы не осилили галльские легионеры возле Арелата.
Если раньше со стен Рима открывался прекрасный вид на Аримин[18 - Современный Римини.], его окрестности и засеянные поля, то в последние дни пейзаж преобразился. Территорию каструма на многие мили вокруг заставили палатками и изрыли защитными рвами. Бесконечное ржание лошадей в загонах перемежалось с галльской и алеманнской руганью. Теперь каждое утро жители Рима просыпались под звук горна, марш легионеров и топот эквитов[19 - Экви?ты (Вса?дники) военная кавалерия, а затем одно из привилегированных сословий в Древнем Риме. В романе термин чаще употребляется в контексте военной кавалерии (прим. автора)] вдоль крепостных стен.
Кустодиан поправил ножны на поясе и побрёл в сторону претория[20 - Преторий – центр лагеря, место расположения палатки полководца.], который установили на тракте. При приближении прославленного военачальника легионеры привставали и кланялись. Примипила в армии уважали больше, нежели самого матёрого легата. Но Кустодиан не замечал солдат, ведь его голову занимала одна-единственная мысль: он мог объяснить любую войну, но только не гражданскую.
Не первый раз римляне пришли убивать римлян. Не нужно было быть мудрецом, чтобы понимать ход событий. Август[21 - А?вгуст титул древнеримских императоров. При Диоклетиане титул «август» стал более формальным, обозначая единоличного правителя империи, в руках которого была сосредоточена вся полнота власти, в отличие от цезарей – младших соправителей с ограниченными полномочиями. Наиболее точный перевод – «почитаемый» (прим. автора).] Константин привёл войско, дабы вынудить узурпатора Августа Максе?нция сдать город и снять с себя порфиру[22 - Порфира – верхнее парадное церемониальное одеяние монарха. Здесь: снять порфиру – отказаться от власти (прим. автора).]. Как и следовало ожидать, узурпатор царские регалии добровольно снимать отказался.
Константин обвинил Максенция в неумелом правлении отведённой ему западной частью обширной Римской империи и узурпировании власти. Что являлось чистой правдой. Под этим предлогом Константин выступил из Галльской префектуры[23 - Префектура – административная единица в римской империи. Всего насчитывалось четыре префектуры: Восток, Иллирия, Галлия, Италия (во времена Диоклетиана). Главное управляющее лицо звали префектом.] для усмирения западного Августа.
Весной 312 года от Рождества Христова[24 - Римляне вели летоисчисление от закладки первого камня Рима. Во избежание путаницы календарей различных народов, хронология дат в романе идёт от Рождества Христова (прим. автора).] Константин созвал под знамена войско, состоящее из галлов, бриттов, германцев и солдат-регуляров. Служба в легионах считалась престижной среди варваров, поэтому даже высшие посты теперь занимали выходцы с галльских провинций. Пёстрая армия под управлением Константина окончательно превратилась в полунаёмную. Так началось ещё при его отце – Констанции Хлоре.
Приближенные императора иногда с явным недовольством отмечали, что Константин намеренно ослабил Галлию, отняв у провинции отборные легионы для войны с Максенцием. Сенатор Антигон называл это сильным упущением и жестом слабого человека, ибо, по его мнению, ставка Августа на гражданские распри в будущем могла дорого обойтись, ибо в Галлии зарождался мятеж Аттала.
Но Константин никого не слушал и уверенно шёл к намеченной цели: его войско маршировало в сторону Рима, барабаны били бой, трубы разгоняли тишину Альп. Плебс[25 - Плебе?и, или плебс – население Древнего Рима, первоначально не наделенное политическими правами.] наблюдал величественную картину, не зная, что в армии Константина едва насчитывалось пятьдесят тысяч солдат, в то время как Максенций располагал практически стотысячным войском. К тому же прочные стены, набитые продовольствием погреба и бесконечные закрома зерновых позволяли Риму выдержать длительную осаду.
Малахольный и неопытный в военном ремесле Максенций рассчитывал на численный перевес, выгодное стратегическое положение и крепкие стены Рима. Да и почти два десятка легионов, большинство которых состояло из преторианских когорт и тяжеловооруженных катафрактов[26 - Катафра?кты – тяжёлая кавалерия в Античную эпоху. Как правило, была представлена парфянами.], одолеть было непросто.
Однако опасения советников и полководцев по вопросу свержения врага мало волновали Константина. Он совершил решительный, стремительный и невероятный по дерзости марш. Константин перевалил через Альпы, как некогда сделал Ганнибал во время Пунической войны, и двинулся прямиком к Риму.
Войско спустилось с гор, уничтожило Сюз и вышло на Турин, где произошло ожесточенное сражение с катафрактами. Армия Максенция, не раз испытанная в бою, превосходящая соперника по численности и с ног до головы закованная в броню, не выдержала напора войск Константина. Римский Август неожиданно проиграл, в то время как галльский правитель укрепился духом и убедился в правоте собственных действий.
Константин с триумфом вошёл в Медиолан, а несколько дней спустя провёл очередной дерзкий маневр: форсировал речушку Адидже и разбил легионы неприятеля у Вероны. Дорога на Рим открылась. Максенций боялся снова познать горечь поражения и более не высовывал нос из города, дабы не вступать в открытое сражение.
Константин подвёл армию к Мильвийскому мосту, перекинутому через Тибр, и установил внушительный каструм. В ответ на это Максенций разрушил мост. Суеверный и глупый правитель ещё не понимал, в какое выгодное положение себя поставил.
Константин же обрекал войско на верную гибель: Тибр оказался за спиной – путь к отступлению был отрезан. Август расположил лагерь на правом берегу реки и теперь ждал рассвет, чтобы выступить в бой.
Кустодиан приблизился к шатру и услышал доносившиеся с окраин каструма отзвуки старой песни о войне Рима и Карфагена. Для легионера это была тема на века. Кустодиан задержался у входа в шатёр, фальшиво промычал мелодию и нырнул в проём.
Легат Арминий едва успел прикрыть глаза, как в шатре возникла фигура Кустодиана. Центурион отбил кулаком по кирасе и поклонился легату.
– Достопочтенный Гай Арминий, все приказы и поручения выполнены: караулы, передовые посты выставлены, фрурионы[27 - Фрурион (фрура) – небольшая крепость, используемая для наблюдения за подходом врагов.] оборудованы, – отчеканил Кустодиан. – Оборонительные валы укрепили, протейхизмы[28 - Протейхизма – в античной и средневековой фортификации передовая или внешняя оборонительная стена.] не ставили: вероятность осады отсутствует.
– Кустодиан, тебе не кажется, что при отступлении мы попадём в свои же ямы? Какого Мелькарта[29 - Мелька?рт (финикийский, буквально царь города), в древне-финикийской мифологии бог покровитель города Тир, покровитель мореплавания.] настругали столько ловушек?
– На то была воля пропретора Домициана, – ответил Кустодиан.
– Мнения разнятся, но спрошу у тебя: есть ли хоть малая вероятность, что мы выстоим завтра? Ты считаешь, Август правильно поступает, что идёт на Рим? Ведь это кощунство!
– Полагаю, завтра у моста развернётся решительное сражение, ибо у государя Константина уже иссякло терпение. И отступать нам некуда. По слухам перебежчиков, простому люду надоели беззакония преторианцев[30 - Преторианцы – личные телохранители императоров Римской империи.], да и если завтра клубок не развяжется, то у нас один путь – на городские стены. Максенцию, думаю, лагерь возле Тибра тоже проел плешь. Напор будет сильный, в этом я не сомневаюсь, но всё же нам есть, куда отступать. Легионеры обезопасили караульные посты частоколами, заготовили триболы[31 - Триболы – военное заграждение, состоящее из нескольких соединенных звездообразно острых стальных штырей, направленных в разные стороны.] против нумидийцев с катафрактами и нарубили лес кольев. Каждый наш солдат знает опознавательные знаки ям-ловушек, клинки их наточены, сбруя вычищена, знамена выглажены. Даю слово легионера из центурии ланциариев[32 - Ланциарии – легионеры-копейщики, элитные подразделения императорской гвардии. Здесь: элитное подразделение в легионе (прим. автора).], – он снова отбил кулаком по кирасе, – лагерь обезопасили всеми способами и защитили, словно девственницу в храме Весты. В случае отступления вражеские катафракты и нумидийская конница завязнет. А вот задача наступления – не моя забота. Для сих раздумий существуют светлые головы трибунов[33 - Трибун – профессиональный военный, который занимал высокие административные посты в легионе, а во время боевых действий мог при необходимости командовать легионом.].
– Тебе разрешены вольности, в отличие от твоих соратников. Ты себя уже проявил, посему думать тебе всё же нужно!
Кустодиан не ответил, помолчал минуту и спросил:
– Вы позволите идти?
Легат кивнул. Центурион отсалютовал и покинул шатёр. Он направился к своей палатке, но воинский долг увёл его в другую сторону. Едва он прошёл принципий пропретора, как его окликнули:
– Эй, Кустодиан, посиди с нами!
Голос принадлежал побратиму Филиппу. Он руководил центурией на другом конце легиона.
– Проверю караульные посты и сразу приду, – крикнул в ответ Кустодиан.
Он решил, что можно обойтись без очередной дотошной проверки. В шатёр легата он как раз направился после вечернего обхода. Центурион взглянул на все направления, которые не закрывали палатки воинов, и убедился в полной готовности сторожевых постов и сигнальных костров. Разведчики из города больше не досаждали вылазками в лагерь, после того как троих вздернули на центральных воротах Аримина.
Кустодиан вернулся к Филиппу. Тот сидел со своим опционом[34 - Опцион – помощник центуриона, заменял центуриона в бою в случае его ранения. Выбирался самим центурионом из своих солдат.] Василиском и рассуждал о важности возведения оборонительного вала наподобие насыпи в Дакии. Два молодых военачальника-грека горячо спорили, разбавляя беседу поской[35 - Поска – древнеримский безалкогольный напиток, который потребляли прежде всего легионеры. Напиток представлял собой смесь воды с винным уксусом и солью, сдобренную пряными травами.]. Кустодиан сел рядом и вклинился в разговор.
– Ты слишком совестливый, Кустодиан, – с улыбкой сказал Филипп после того, как спор утих. – Как же мне это в тебе не нравится. Каждый раз – одно и то же.
– Вот поэтому мне уже пора на покой, а я ещё только центурион.
– Вот уж истину говоришь, Кустодиан! – сказал Василиск. – Арминий кто? Легат? А Теренций?
– Трибун из латиклавиев[36 - Трибун латиклавий – трибун, назначенный императором или сенатом. Обычно он обладал меньшим опытом, чем пятеро военных трибунов, тем не менее, его должность была второй по старшинству в легионе, сразу после легата.], – сказал Филипп. – И что теперь?
– Арминию тридцать пять или где-то около того, а Теренцию всего двадцать шесть. Слышишь, Кустодиан? Он тебе в сыновья годится, а уже трибун. В чём дело? А я вам скажу! Теренций – самый бесчестный человек во всей армии. Преторианцы Максенция и то достойнее нашего проныры Теренция. Конечно же, не последнюю роль сыграла его дружба с пропретором Домицианом. Говорят, он его усыновил, но врать не стану. К самому пропретору вопросов нет. Хотя, думаю, одной дружбой с главарём легатов не обошлось. Уверен, парфяне посылают Теренцию на календы[37 - Кале?нды – в римском лунно-солнечном календаре название первого дня каждого месяца. Календы совпадают с новолунием.] золотые мешочки.
Филипп положил руку на плечо Василиска и с улыбкой произнёс:
– Как ты в легионе очутился? Клянусь Аидом, Василиск! Таких болтунов и интриганов я ещё не встречал. Нам бы завтра шкуры свои жалкие спасти, а не гадать, кому парфяне посылают взятки. Вообще, латиклавиев посылают из Рима. Теренций, небось, на короткой ноге с сенатом.
– Если честно, я запутался в этих трибунах. Кого-то легат назначает, кого-то сенат отправляет. Толк какой?
– Всё просто: у кого пушок на яйцах не почернел – тот от сената. Кто и как получает звания, нас не должно волновать. Пусть политики занимаются властью. Мы же займёмся войной.
– Вот именно, Филипп! А как достигается власть? Грядущая толчея возле Рима – это ли не стремление к господству? Константин упразднит тетрархию[38 - Тетра?рхия – название политического режима, при котором верховная власть разделена между четырьмя людьми. Самой известной тетрархией является система управления Римской империей, введенная императором Диоклетианом в 293 г. и продолжавшаяся до 313 года.] и сделается полновластным Августом. Как об этом не думать, если жизнь военачальника – помощь другому в обретении власти?
Кустодиан думал о своём, зачарованно глядя на блики огня. Филипп взглянул на соратника. Они покинули Альпы всего несколько месяцев назад, а постарели так, словно прошло два десятка лет. Особенно Кустодиан.
На вид ему было около пятидесяти, хотя пару месяцев назад исполнилось тридцать семь. Под туникой и изрезанным панцирем просматривалось коренастое тело. Его лицо с тёмными волосами, заплетёнными в жидкую косичку на затылке, кустистыми бровями с проседью и складками на лбу, которые вытесняли одна другую, напоминало лики лучших сынов Лакедемона[39 - Лакедемо?н (Спарта) – античное государство в Греции в области Лакония на юге полуострова Пелопоннес, в долине Эврота.]. Серьёзный взгляд бесстрастно взирал как на выходцев из варваров, так и на легионеров. Любую ситуацию Кустодиан держал под контролем, славился неспешностью, выдержкой и недюжинным умом.
– Пойду-ка я в палатку, – хмуро сказал Кустодиан. – Вы двое ходите по очень тонкому льду.
Глаза Василиска виновато забегали.
– Посиди ещё немного, а потом вместе пойдём.
– Нет, – Кустодиан отмахнулся рукой. – Хватит с меня разговоров о власти, ширине бедер проституток в Галлии и придворных интригах. Уверен, вы и без меня неплохо справитесь.
– А ты всё такой же, – произнёс Филипп и схватил Василиска за руку. – Сядь, пусть идёт. Придётся терпеть тебя в одиночестве. Кустодиан, как поживают твои бойцы? Есть способные ученики?
Кустодиан замер на месте, а потом медленно повернулся.
– Есть по-настоящему талантливые бойцы, а некоторые даже способны стать сносными ланциариями. Они все с недурным потенциалом, скажу я тебе. Через пару лет мне с ними уже не сладить.
– Что насчёт моей находки? – спросил Филипп.
– Ты про Валента? У тебя определённо большой талант находить ублюдков и лжецов. Я же готовлю следопытов, а не наёмных убийц.
– А ты думаешь, чем я занимался до легиона? – посмеялся Филипп. – Любой наёмник способен стать следопытом – это правда, а вот в обратную сторону сей принцип не всегда работает.
Кустодиан пропустил шутку Филиппа мимо ушей.
– Мне кажется, чтение трактатов не идёт тебе на пользу – начинаешь мудрить не к месту. У парня есть задатки лидера, но он пока не может справиться с самим собой. Возможно, среди того отребья он – лучший боец. По правде говоря, не знаю, как обуздать его дикий нрав. Нельзя же быть настолько упрямым? Агесилай, наверное, уже втоптал ублюдка в грязь за непослушание. Однажды вывихнул ему кисть. Однако порка не всегда приносит пользу. Валент невыносим, но у меня на него большие планы.
– А кто этот Агесилай? – поинтересовался Василиск.
– Побратим Кустодиана, – ответил Филипп. – Тренирует сирот, пока мы тут задницы просиживаем. Валента остаётся только убить, ежели он не слушает старших собратьев. Не нравится мне твоя затея, Кустодиан. Вы же находитесь на территории Лициния. Ох, и получишь ты проблем на голову, если император прознает о вашей с Агесилаем авантюре. Однако вашей парочке стоит отдать должное. Хватка у вас, братья мои, далеко не спартанская. В одной руке щит, в другой – стилус с монетами. Дела крутите, гладиаторов воспитываете.
– Ланиста[40 - Ланиста – владелец гладиаторской школы.] почил в мире, мы с Агесилаем оказались на подхвате. Не пропадать же добру?
– Ещё хуже, если узнает пропретор Домициан. Ты же знаешь, как он тебя недолюбливает. Через месяц-другой легион расформируют, и куда ты пойдёшь со сворой гладиаторов? А если нас в Галлию отправят?
– В Галлию и отправят, полагаю. Время покажет. Планы строить – богов смешить!
– Простому центуриону не позволят шастать по галльским весям, – сказал Филипп.
– Звания меня не интересуют.
– Спартанцы, оказывается, ещё те лгуны.
– Я серьёзно. Ежели лично пожелаешь дать мне трибуна, откажусь – верну тебе обратно.
– Очень смешно, Кустодиан.
– Ты ведь меня знаешь. Увидимся на рассвете.
В пять утра над каструмом пронёсся заунывный звук трубы. В лагере поднялась страшная суматоха. Солдаты не слышали приказов центурионов. Легионеры с заспанными лицами бродили из палатки в палатку и на ходу жевали хлеб с сыром. Повсюду звучали бурные разговоры и крики, велись поиски заблудившихся товарищей. Спустя ещё час подъём превратился в настоящую вакханалию. Чтобы исправить положение, центурионы достали палки и принялись подгонять ими легионеров.
Кустодиан вышел из палатки в полном облачении, держа шлем под мышкой. Он отыскал Филиппа у палатки Василиска. Тот с присущей грекам страстью отчитывал легионеров:
– Вы должны были сделать это ещё вчера! У вас есть полчаса, чтобы нанести рисунок на щиты. Посмотрите на других, – он окинул рукой вокруг себя, – всё войско выполнило приказ Августа, кроме вас. Выполнять!
– Что делаешь, Македонец? – спросил Кустодиан, приблизившись к Филиппу. – Неужели молодняк снова набедокурил в карауле?
– Сам знаешь, за оставление поста одним разговором не отделаться. А что до этих зелёных мо?лодцев, то им не гладий точить надо, а под мамкиным платьем укрываться. Не выполнили приказ Домициана, только и всего.
– Всё-таки, а чей это приказ? Августа или пропретора?
– Не могу знать, но поговаривают, что на первом щите доминус[41 - Доминус – обращение к императору.] собственноручно начертил символ Плотника[42 - Плотник – пренебрежительное обращение к Христу.]. Мне всё равно, что будет на моём щите. Да пусть хоть орудует придворный писец, лишь бы прочности не утратил мой товарищ, – Филипп постучал по щиту.
Кустодиан нахмурился. Накануне боя Константин увидел в небе символ, который приписал к знамению христианского Бога, и отдал приказ нанести его на щиты. Весь вчерашний день римский стан судачил о приказе Августа, но не смел ослушаться. Теперь странная буквица красовалась на щитах всего войска.
Кустодиану приказ Августа также не пришёлся по душе: несмотря на происхождение, центурион поклонялся Юпитеру и Митре[43 - Митра – божество индоиранского происхождения, связанное с дружественностью, справедливостью, договором, согласием и солнечным светом. Особую популярность получил в среде легионеров.]. Да и нынешняя завоевательная политика Константина немного не вязалась с его позывами к христианской добродетели.
– Август уже открыто покровительствует христианам?
– Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, мой друг! – Филипп похлопал побратима по плечу. – Плевать ему на всех богов и сатиров вместе взятых. Он пытается завоевать расположение народа. Пойдём перекусим. Не хочу умирать на голодный желудок.
Они вошли в палатку, где сидел Василиск и грыз сухари. При появлении соратников он вскочил и поприветствовал их.
– Как прошла ночь? – спросил Василиск. – Кто-нибудь спал?
– Жду не дождусь, когда проклятая труба сломается и я высплюсь хотя бы одно утро, – проворчал Филипп.
– Подобострастная Веста и меня лишила сна перед битвой, – протянул Василиск.
– Домициан сказал, у нас есть час, – сказал Филипп. – Потом идём в оговоренное место.
– Мы даже за два часа не соберемся, – сказал Василиск.
Кустодиан поспешно сел за грубо сколоченный стол. Филипп приткнулся возле Василиска и зачарованно уставился на сухари, так ловко залетающие в рот опциона.
– Ты так не налегай, иначе одышка появится в самый неподходящий момент, – сказал Кустодиан.
– Не переживай, Кустодиан, – сказал Филипп. – На прандий[44 - Прандий – полуденный завтрак.] все равно не поспеем. Пообедаем, наверное, в Элизиуме.
– Где Максенций? По-прежнему в городе? – поинтересовался Кустодиан.
