Мужчина заботливо поцеловал лоб своей Айри. Сунул в руки трость и вернулся в комнату…
Нет человека, у которого не было бы тайн из прошлого. И у некогда безупречной Айри они тоже имелись, о которых знал лишь ее верный и добропорядочный супруг. Фаццо никогда за всю совместную жизнь не позволил себе осудить и упрекнуть жену, которую полюбил когда-то с первого взгляда и навсегда.
Дело в том, что Айри уже была беременна, когда познакомилась с умелым и заботливым молодым учителем. Девушка, что потратила много лет на службе клану среди жестких людей в условиях суровых и строгих правил, восприняла любовь и внимание Фаццо, как нечто исключительное и редкое. Она тоже полюбила его, но только испытывая при этом благодарность и уважение к его личности.
Фаццо не колеблясь, принял ее в жены, пресекая пересуды среди местных; вырастил Хату, как родную. Увы, Айри не пожелала родить ему еще одного ребенка, сваливая обстоятельства на неразрешенный конфликт между кланами и возможного вторжения. Фаццо принимал все, что предлагала Айри своими объяснениями. Да и Хатисай успел полюбить всем сердцем так, как порой не любят своих детей родные отцы.
Кто был отцом Хатисай, Фаццо тоже знал: главнокомандующий кланом свифов – Орато.
Айри была настоящей красавицей. Дисциплина, острый ум и смекалистость всегда выделяли ее из других воинов-женщин свифской армии. Она никогда не любила Орато, который в те времена только-только принял свои пост и звание. А Орато – ее. Так уж сложились обстоятельства, что и Орато, и Айри оказались наедине не в то время, не в том месте, в неположенном состоянии. Случайная ночь не сроднила их и не вызвала соответствующие чувства… Айри не сообщила Орато о беременности, о рождении дочери. А Орато от себя и подавно забыл об искрометной интрижке.
Как-то Айри прибыла в Ти вместо Фаццо по исполнительным делам управляющей школы Миццу. Фаццо подхватил тогда сильную простуду и остался с трехлетней Хатой дома.
Айри встретила сослуживца, который последние годы входил в состав военного штаба клана, куда собирались в свое время включить и Айри до полученной травмы. Ему удалось уговорить смущенную женщину своей хромотой зайти поздороваться с теми, кто, так же как и он сумел подняться по карьерной лестнице, и которых по службе хорошо знала Айри. Тогда она и встретилась с Орато после долгого времени расставания. Тот сначала не узнал ее. Но потом, расспросив о жизни и семье, оглядев ее трость с усмешкой отметил: «Да, Айри, простая крестьянская жизнь никогда не была предназначена для тебя. Жаль…».
После этих слов она возненавидела Орато настолько сильно, что решила никогда в Ти не возвращаться. Обида и невозможность что-либо исправить, чувство неполноценности, ненависть к самой себе вызывали страдание. Айри проливала слезы с тех пор каждый день, оплакивая свою прежнюю жизнь и проклиная саму себя за проявленную слабость по отношению к Орато….
Матери Кири было привычно впускать в свой дом Хату для ночлега. Ей было жаль и Айри, и Хатисай, и Фаццо. В провинциях не жило ни одной семьи, чья судьба не затронулась бы многовековой войной.
Война и разрознила всех, и приравняла. Свифы считали, что им повезло больше, чем гунънам. Гунъны славились жестокостью не только к врагам, но и к своим. Подозрения в измене приводили к кардинальным мерам, и в крупных провинциях были обустроены площади для демонстративного наказания предателей: начиная с телесных увечий и заканчивая казнью.
У свифов такого не было. Их предки занимались просвещением, культурой. Они вынужденно освоили навыки военного дела, чтобы защититься и сохранить свободу.
Звания военных, что у гунънов, что у свифов были одними и теми же. Кланы были поделены на провинции. Столицей свифов считалась Ти, где обязанности главнокомандующего принял Орато, которого много лет назад избрали члены штаба военного командования. У гунънов эти обязанности принял главнокомандующий Мамэт.
По правде говоря, все давным-давно устали от бесконечного страха угрозы нападов. Но обоими кланами двигало желание максимально отомстить за смерти бесчисленного количества людей.
Несмотря на затянувшееся военное положение, свифское население, найдя в себе силы, стремилось к миру: организовывало школы, театры, рынки, благодарило судьбу за то, что им достался мир Адияко, хоть и с плачевной судьбой, но с необычайными природными явлениями.
Год в Адияко составлял двести дней. Началом нового года считался тот день, когда небо сменяло свой окрас. Периодичность смены всех цветов приходился один раз в год.
В год Асафети?ды небо в ночное время окрашивается в приглушенный молочный цвет. Воздух в этот период немного охлаждается, но тоже только по ночам. Повышается урожайность клюквы, водяники и морошки.
За годом Асафетиды жители Адияко ожидают приход года Акри?да – тяжелый год, который несет за собой голод и опустошение. Небо окрашивается в черный, земли иссыхают, покрываются снегом, и на полгода все благополучно забывают об урожае.
Все четыре года жители выделяют средства и силы, чтобы наготовить запасов во избежание голода, и все это на фоне постоянных военных событий.
Но после Акрида приходит год Конвала?рии, что знаменуется началом новой жизни. Жители достают из тайников бесценные семена, выращивают рассады, начиная усиленную подготовку к приходу, как говорят в простонародье, следующего «черного» года.
Год пробуждения природы заменяется годом Равновесия. Природа продолжает крепнуть, благоухать и дарить жителям вдохновение и возможность трудиться. Земля покрывается зеленью, очищаются водоемы.
Год Шафрана приносит плоды созревшего и созревающего урожая. Почти вся земля Адияко усеивается ярчайшими оттенками самых различных и невероятно красивейших цветов. Ночное небо окрашивается в алый. Тепло воздуха повышается днем, и начинаются сезонные ливни. Но ночи противоречиво становятся ощутимо свежее и прохладнее.
Смена года отмечена еще одним чудом нового мира: звоном небесных колоколов. В ночь, в которую должен вступить новый год, по всему Адияко ветер проносит, необъяснимо, откуда воспроизводящее, невесомое и звучное треньканье самых настоящих колоколов. Народ обозвал чудесное явление «звоном небесных колоколов», непосредственно связывая это событие с сезонной изменчивостью цвета небес. Существовали всевозможные легенды и мифы необычного феномена, но никто так и не смог найти ни одного труда науки или простого народного объяснения его существования.
***
Амгул, как и рассчитывал, стоял на границе с Миццу уже на третий день своего путешествия. Ему пришлось нелегко в пути.
Что бы там ни было, гунъны знали о некоторой лояльности свифских законов. Гунънам даже приходилось подавлять возмущения «своих же», в приближенных к границе врага, провинциях, которые, видя, как ведут себя вражеские кланы по сравнению с их кланом, требовали пересмотра переустройства в законе гунънов.
Границы были укреплены контролем пограничников. Местное население свифов, что все еще проживало на границе, гунъны не трогали по той простой причине, что «трогать» там было уже некого. В приграничных провинциях проживали в основном старики и калеки. Да и свифские военные давно не нападали на жителей гунънов, проживающих на землях приграничья.
Несмотря на всеобщий запрет, рождались дети от разноклановых родителей. Таких детей гунъны убивали по доносу обычных соседей или «ответственных» родственников. А несчастных отца и мать, которые по воле судьбы полюбили друг друга, гунъны – своих – демонстративно казнили на специально сконструированных для этого площадях, а свифы – своих – отправляли на тяжелые работы.
Предательства можно было ожидать от любого гунъна. Порой свифские военные вербовали пленных, обещая безопасную и, по сравнению с укладом жизни гунънов, благополучную жизнь. Но, предавшие родных абсолютно точно могли предать и доброжелательных свифов. Поэтому пленные у свифов находились на особом контроле, в отличие от гунънов, у которых после долгих пыток пленных казнили…. Для контроля почти в каждом населенном пункте свифов имелся пункт военной охраны, где проходила службу обычно группа бойцов. Они следили за порядком и спокойствием на подступах к поселению.
В Миццу всё же проживал один из предателей клана гунънов – Ко?о. Тридцати шестилетний безобидный, казалось бы, житель Адияко, желающий мирной жизни, сбежал к свифам, когда одного из его родственников обвинили в измене и всенародно казнили на центральной площади столицы.
Коо решил, что по обыкновению подобных случаев его и других представителей его рода постигнет та же участь. Он чудом спасся от клинков пограничников, когда пересекал особую охранную зону. Получил ранение в плечо, но скрылся и выжил.
Коо еще долго сидел в подвале местного председателя, пока шли разбирательства о его благонадежности, но клеймо перебейщика он получил на пожизненно, хотя свифы дали ему возможность проживать обыкновенную крестьянскую жизнь с местным бытом на окраине провинции.
Коо был полезен и опасен для обеих сторон. Нельзя было предугадать, в какое русло направит совесть этого человека. Гунъны не могли предполагать, что свифы оставили Коо в живых еще на границе. Но данные по сбежавшему обычно обязательно разносились по всем военным штабам. И в ходе планируемой операции всегда имели в виду, что в игре может появиться фигура потерянного, но не забытого «Родиной» изменника…
Амгул глядел на просторные равнины свифов и думал о чем-то глубоком, личном. Его последний год промчался в терзаниях за то, что не смог в тот самый страшный день спасти свою семью.
Ветер развевал черные, спадающие на мочки ушей, волосы. Бледная кожа придавала хладнокровия и жесткости. Серые, залитые хрустальным блеском, чуть раскосые глаза неподвижно наблюдали за летящим в небе сапсаном. Амгул и сам походил на эту хищную птицу – гордый, сильный, полный решимости. Четкий овал лица выдавал уверенность; высокие скулы – природную мужскую красоту; крепость рук – силу и упорство; правильные очертания губ, делающие его внешность притягивающей – всегда подкупало женское внимание.
На нем была обыкновенная черная куртка с капюшоном, обтянутая на животе широким поясом, брюки – игабакамы, ножные обмотки и сапоги. На запястье левой руки была наколота лапа в продолжение разъяренного ирбиса с разинутой пастью, бравшая свое начало у основания шеи.
Отличительным символом гунънов, который должен был наколот на каждом ребенке с четырнадцати лет независимо от пола, являлся коготь ирбиса. Хоть и коготь наносился не раньше этого возраста, чтобы обезопасить детей, не имеющих достаточно сил, противостоять ненавистным свифам в случае захвата, его наличие означало отвагу и силу клана, отсутствие страха стать раскрытым или узнанным.
Свифы же не имели такой привязки к символам и тем более никого не обязывали набивать на тело рисунки. Но не запрещали делать это, не вмешиваясь в выбор самого символа. Свифы жили под лозунгом: «свобода», и стремились на протяжении многих веков сохранить свою.
Командир пограничного отряда доложил по прибытию, что путь в Миццу открыт через подземный ход, прорытый когда-то воинами.
На заполучение письменного свода методов поэтапного изготовления свифского оружия со всевозможными указаниями и предписаниями штаб военного командования дал четыре дня. Амгул понимал всю серьезность и ответственность дела и был готов. Он отказался от отдыха и сразу отправился в путь.
Тоннель должен был привести к водоему у поселения, в котором нужно было проверить наличие места хранения подрывающихся при помощи поджога ядер. Амгул отказался от сопроводительных бумаг, полагаясь на интуицию, импровизацию и удачу. Да и неполное знание соответствующих отметок на этих бумагах, как должно быть у свифов, могло привести к разоблачению, и значительно повышало риск попасться на подделке.
Амгул не спал две ночи, но все же решил не терять времени.
Глава 3
– Отец поселился в амбаре и спал прямо на соломе. Мать не проронила ни слова, когда я вошла в дом. Даже не взглянула на меня, – в расстроенных чувствах Хатисай рассказывала Кири о домашней обстановке утром. – Мне жаль маму, но она так заблуждается, ведя себя подобным образом.
Девушки шли по айвовому саду. Хатисай по пути по обыкновению приглаживала цветущие ветви, а Кири жевала плоды.
– Я так хочу уехать далеко-далеко. Дарить людям счастье своими знаниями. Эта война сидит в печёнках, – пробурчала Хата, остановилась, и они с Кири понимающе переглянулись.
– А я уеду с дядей в Ти через пару недель. Он обещал устроить меня на работу на мыловаренный цех, где-то на окраине. Я привезу нашим мамам знаменитое орегановое мыло! Наконец-то, я уеду, – мечтательно выдохнула Кири.
– И я уеду…. И очень скоро, – твердо решила Хата вслух.
– Кири! – позвал девушку, стоявший у изгороди, мальчишка.
– Чего тебе?! – отозвалась та.
– Мать твоя зовет!
– Бегу! Мы собирались налепить рисовых лепешек. Приходи к нам с мамой на обед, – добродушная Кири всегда была вежливой и отзывчивой.
– Спасибо. Я искупаюсь. Сегодня душно. Да и учитель Гон не приедет. У них в Ти ожидается целая постановка с самыми настоящими декорациями. Сегодня он проведет время в сборах, – уведомила Хатисай, и соседки разошлись в разные стороны.
***
В год Равновесия всё в природе и в жизни жителей Адияко приобретает благостное состояние. Водоем у айвового сада становится прозрачным, и в год Шафрана сюда частенько прилетают большие белые цапли.
Хатисай, которая отдавала предпочтение удобным брюкам, как и ее мать, разделась у камышового берега. Оставшись в сплошном нижнем белье, где верх был соединен с нижней частью, нырнула в бодрящую холодную воду. Девушка отлично плавала, с удовольствием рассекая водную гладь упругими руками и ногами.
Хата частенько перебиралась на противоположный берег, где под кронами невысоких деревьев, которые в совокупности образовывали небольшую кучку стоячих столбов, где можно было спрятаться от солнца, любила полежать и попытаться услышать свое сердце. Отец всегда советует делать именно так: слушать свое сердце, чтобы понять его желание.
К деревьям протягивался некрутой подъем из желтого песка, где иногда, улавливая теплые лучи солнца до полудня, грели свои чешуйчатые бока зеленые и серые ящерки.
Сегодня же, на свое изумление Хатисай на берегу обнаружила спящего молодого человека, одетого в обычную крестьянскую одежду свифов, которая, в свою очередь, не слишком-то отличалась от одежды гунънов. Ее удивило даже не само присутствие незнакомца, а полностью обернутые в лоскуты запястья рук, словно у него там страшная рана.
Хатисай знала, что от незнакомцев следует держаться подальше, но она буквально засмотрелась на необычно бледную светлую кожу лица, на которой четко вырисовывались жгуче черные ресницы…
***
Амгул открыл глаза после хорошего двухчасового сна прямо на берегу. Его накрыло сонной пеленой сразу, стоило ему ополоснуть лицо в водоеме после долгого пути под землей.
Амгул встал во весь рост и подтянулся. Тело немного затекло ото сна на голой земле. Он сразу заметил, что за ним наблюдают, но сделал вид, что никого не увидел. Присел на корточки и снова ополоснул лицо. Его глаза покраснели от резкого пробуждения после длительного времени без сна и напряженности пути. Он заприметил у наблюдавшего из-за деревьев длинные тёмно-русые волосы и сразу понял, что там прячется чересчур любознательная девушка.
Амгул изначально решил, что скрываться не будет. Решил импровизировать и намеренно заснул на берегу, чтобы кто-нибудь из местных его заприметил. Было необходимо войти в доверие к кому-нибудь из Миццу, и желательно миновать местный пункт охраны. По данным лазутчиков в Миццу действовал такой. Но часто воинов оттуда командировывали в другие провинции.
Много лет Миццу не входил в область изучения военными стратегами гунънов. Почему-то отсутствие охраны наталкивало их на версию, что в Миццу ничего ценного для вражеского клана нет. Именно отец Амгула – Хосок – оспорил это предположение. Он истолковал это как хитрость свифов: именно отсутствием охраны отвлечь внимание гунънов от стратегически важного объекта…
Амгул резко схватился за живот и согнулся, издав приглушенный стон для пущего правдоподобия – представительницы слабого пола всегда велись на подобные постановки. Затем, не дождавшись нужной реакции, и вовсе упал на колени и простонал еще громче. Результат не заставил себя долго ждать – рядом на колени упала девушка, которая все это время наблюдала за ним со стороны.
– Что с Вами?! – девушка всерьез заволновалась за состояние незнакомца.
– Мм, – продолжал наигрывать Амгул и на короткое время поднял глаза. Перед ним сидела свифка с большими серо-голубыми глазами, что было непривычно для представительниц клана гунънов, которые отличались жесткими черными прямыми волосами и разрезом вытянутых к вискам глаз. У этой девушки было в меру вытянутое лицо с острым подбородком. Маленький нос был вздернут, словно она – любопытное дитя – столкнулась с самым необычным явлением в своей жизни.
Они на несколько секунд изучающе задержались взглядами друг на друге. Девушка решила, что было бы неплохо привести сюда пол поселения на всякий непредвиденный случай, а в мыслях Амгула бродила не самая светлая идея свернуть девчонке шею. Но оба продолжали, молча друг на друга смотреть.
Амгул спустя мгновение резко принял расслабленное положение, будто и не было никакого приступа боли, присел и свесил перевязанные запястья на колени. Он смотрел нагло и развязно, оценивающе, и совсем невежливо. Девушка поддала назад, но не отрывала от незнакомца взгляд.
– Ты кто? – у Амгула был пробирающий низкий голос, от чего у девушки мгновенно пробежались по спине мурашки.
– Хатисай, – честно ответила она.
– Глупая.
– От чего же? – наклонила голову в бок, удивленно приподняв брови.
– Ты меня не знаешь и говоришь свое имя. Глупая.
– А ты мне своего имени не скажешь?
– Нет.
– От чего же? – наивно поинтересовалась она, приподняв брови еще выше.
– Я тебя не знаю.
– Ты знаешь мое имя.
– Всего-то, – хмыкнул он. – И что мне делать с твоим именем?
– И кто из нас глупый? – улыбнулась она, и в ее глазах заиграла скрытая искорка, на которую Амгул непроизвольно обратил внимание.
– Ам.
– Ты голоден?
– С чего ты взяла? – недоуменно буркнул Амгул.
– Ты сказал: «Ам».
– Я назвал тебе свое имя.
– Прости, – невинно улыбнулась она снова, разглядывая его лицо. – Что с твоими руками? – указала она на них. – Откуда ты? Что тебе нужно в Миццу?
– Я…. Я прибыл из Ти, – Амгул стал вдруг говорить размеренно, не спеша, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь деталь, чтобы разговор принял нужное и выгодное для него направление. – В поисках… работы. У меня… травма – ожоги на обоих запястьях. Шрамы… уродливы, поэтому я не люблю показывать их.
Хата невинно продолжала сидеть в ожидании продолжения его истории.
– В Ти еще построили самую высокую башню, откуда возможно увидеть даже Чоккон? – вдруг спросила Хата.
– Ты так спокойно произносишь имя столицы вражеского клана? – немного удивленно выдал Амгул. Гунънам грозило жестокое наказание за упоминание чего-угодно из жизни и места обитания свифов.
– Что с того? – пожала она наивно плечами, продолжая сидеть на том же самом месте. – Учитель Гон говорит, что эта война никому, кроме главнокомандующих и их бестолкового миропонимания, не нужна. Народу обоих кланов нужен мир.
– Гм. Вот как…. И где же сейчас… учитель Гон? – у Амгула был бархатный пронизывающий голос, и Хата очень внимательно в него вслушивалась.
– Готовится к выступлению в Ти. Отменил даже занятия в школе, – честно ответила девушка.
– Какое совпадение, – наигранно промолвил Амгул. – Меня, значит, отправили временно на его место. Давай проверим, чтобы не оказалось путаницы. Что он преподает?
– Танцы, – снова добросовестно выпалила Хата, попав на уловку незнакомца.
– Просто невероятно, – ни в голосе, ни в глазах Амгула не было ни единой капли намека на правдоподобие и искренность, но Хата ему, кажется, верила.
