Татьяна Мефодьевна Постникова "Табула Раса"

Агата для пущей важности, даже уселась на задние лапы в надёжном кольце Валеркиных рук, и положила передние на руль. Собачонка отважно смотрела вперёд, готовая встретить любую опасность лицом к лицу. Точнее мордой к морде.

И тогда обочина пустила в ход своё самое главное оружие – лужу. Эта лужа образовалась на обочине несколько лет назад. Как-то раз, один из водителей-дальнобойщиков, почувствовав необходимость срочной санитарной остановки, съехал с дороги, глубоко промяв глинистую обочину колёсами своего тяжелогруженого трейлера. Потом эти колеи неоднократно размывались дождями и талыми водами, и в результате образовалось целое озерцо длиною более трёх метров. В нём даже стала расти ряска и завелась всякая водяная мелочь вроде жуков-плавунцов и комариных личинок.

Вот в эту-ту ловушку и въехали на приличной скорости отважные разведчики. Лужа радостно хлюпнула и приняла незадачливых путников в свои объятия из грязных брызг. Особенно досталось сидевшей сзади, Полине. Весь романтический настрой подлая лужа смыла начисто. Валерка газанул, чтобы вырваться на сушу, но лужа отпустила путешественников не слишком охотно и потом ещё долго мечтательно чавкала им вслед.

Полина приготовилась высказать Валерке все, что она думает о таких, как он «шумахерах», но тут лес расступился и ребята выехали на холм перед Городком. Совершенно пустое шоссе лежало перед ними, как на ладони.

Обычно по ночам здесь сияло ожерелье фонарей, уютно светились окошки придорожных магазинчиков и кафе, призывно горели вывески бензоколонок.

Теперь здесь не было ничего!

* * *

Жители посёлка постепенно собирались на Поляне собраний. Главным их чувством было полнейшее недоумение: пожара нигде не было, тусклое красное зарево уже окончательно погасло, а Санька Раскольников всё продолжал лупить по Вечевому рельсу.

Профессор Синельников не выдержал первым.

– Может быть, кто-нибудь, наконец, объяснит, что тут происходит? И, пожалуйста, молодой человек, прекратите этот безобразный грохот. Вы нас всех совершенно оглушили.

Санька покорно опустил свою колотушку и только теперь почувствовал, как он устал. У него даже заболели руки и плечи. Он слегка поёжился от устремлённых на него взглядов и, виновато вздохнув, отошёл к краю поляны.

Александр Петрович решил, что момент для объяснения настал. Он поднял руку, призывая к вниманию, потом значительно покашлял и заговорил:

– Значит так, тут у нас такое дело…

И замолк. Он вдруг растерялся, чего не случалось с ним уже, как минимум, лет тридцать.

Да, он успел уже побывать на дороге, своими глазами увидел автомобиль с отрезанным передом, потопал ногами по крыше утонувшего в пыли Форда Раскольниковых. Посмотрел в двенадцатикратный бинокль в сторону Ненаглядова и Заречнова, потрогал, понюхал и даже попробовал на язык странную, невесть откуда взявшуюся пыль, но так ничего и не понял. И теперь даже не представлял, как объяснить всё увиденное. Старик беспомощно обернулся на Виктора Барминцева, но тот тоже не решался взяться за объяснения. Тогда слово взял Алексей Раскольников:

– Ну, короче, это, сегодня около полуночи произошла какая-то странная катастрофа. Что-то вроде взрыва. В результате на дороге появились зыбучие пески, а две деревни и вовсе просто куда-то провалились.

– Простите, – возмутился профессор Синельников, – но это невозможно. Позвольте напомнить вам, что мы находимся почти в самом центре Среднерусской платформы, и для появления зыбучих песков и «проваливания», как вы изволили выразиться, населённых пунктов нет никаких геологических предпосылок.

– Предпосылок нет, а факт есть, – мрачно сказал Панин.

– Ещё раз прошу извинить меня, но мне хотелось бы уточнить. Вы, Александр Петрович, своими глазами видели эти провалившиеся деревни и зыбучие пески? – Спросил профессор таким тоном, которым он порой спрашивал нерадивых студентов.

– Пески видел, и даже на зуб пробовал, – ответил Панин, а на деревни только в бинокль смотрел. Там ребята были: Валерка Сосновсий, Санька Раскольников и Полинка Барминцева.

– Что-то я не вижу здесь ни Валеры, ни Полины.

– Они в Городок поехали за помощью, – сказала Наталья Павловна.

– Получается, что присутствующий здесь Александр Раскольников единственный настоящий свидетель катастрофы?

Синельников обернулся к Саньке и строго сказал:

– Ну, что же, молодой человек, будьте так любезны и расскажите, пожалуйста, всем нам сейчас, что там случилось в этих «провалившихся» деревнях. Насколько глубоки провалы, как выглядят обломки строений, есть ли пострадавшие?

– Никаких провалов там нет. И обломков нет. Абсолютно ровная земля, засыпанная такой же пылью, как и на дороге. А людей там нет совсем, – угрюмо буркнул Санька и отступил ещё дальше к краю поляны под сень кустов.

Синельников со слабой торжествующей улыбкой обвёл глазами присутствующих.

– Ну, вот, друзья мои, всё и разъяснилось. Видите, молодой человек даже не успел придумать никаких подробностей этой, так называемой «катастрофы». Более того, налицо явная путаница в показаниях. Только что, как мы все с вами слышали, речь шла о зыбучих песках, а теперь уже упоминается какая-то «пыль». С сожалением должен констатировать, что все мы тут стали жертвами какого-то совершенно нелепого и глупого розыгрыша. Я вот только не могу понять, как всеми нами уважаемый Александр Петрович согласился принять участие в этом совершенно неблаговидном деле.

– Прошу прощения, – сказал Белокопытов, выходя вперёд, – но я тоже, в некотором роде, свидетель. Как, впрочем, и моё лицо.

Профессор обошёл Андрея со всех сторон, пристально его разглядывая.

– Да, любезнейший, лик у вас, прямо, скажем, выглядит непрезентабельно. Асфальтовая болезнь?

– Прежде всего, позвольте представиться. Зовут меня Андрей Николаевич Белокопытов. Я инженер-строитель, начальник одного из крупнейших Московских СМУ[2 - СМУ – строительно-монтажное управление]. По мнению моих подчинённых, страшный зануда, совершенно лишённый чувства юмора. Теперь о том, что я видел своими глазами. У въезда в ваш посёлок мы с моим двоюродным братом Максимом попали в какую-то совершенно невероятную аварию, которую абсолютно ничто не предвещало. Когда будет время, посмотрите, что стало с машиной брата. Думаю, что комментарии тут излишни. Кстати, Максим сейчас в тяжелейшем состоянии лежит на веранде в доме Виктора Андреевича под присмотром Веры Кирилловны. К сожалению, полноценной врачебной помощи эта добрая женщина оказать не может, и жизнь брата реально под угрозой. Это я к вопросу о розыгрышах. Самой катастрофы я не видел, как справедливо предположил один неглупый ребёнок, я в этот момент потерял сознание. Но «пыль», или «песок», короче эту непонятную субстанцию, засыпавшую дорогу, я видел своими глазами. Также я видел, как эта дрянь в течение получаса полностью затянула машину Алексея. Что это такое, сказать не могу, но на зыбучие пески это не похоже. Я строитель, и в грунтах разбираюсь.

– Вы хотите сказать, что всё это правда? – Нахмурился Синельников.

– Да. И проверить это вы можете хоть сейчас.

– И ещё, – вступил в разговор Барминцев, – мы остались без связи. Мобильники не работают. Это тоже легко проверить. Собственно, поэтому Полина и Валера поехали в Городок. Чтобы сообщить о случившемся, врача к пострадавшим вызвать, ну, и разведать, что там и как.

– А что с железной дорогой? – Спросил полковник.

– Не знаю. Мы там ещё не были.

– Я была, – Таня выступила гордо вперёд, – нет там больше ничего. Даже столбы пропали.

И все, даже Панин, посмотрели на девочку с огромным уважением. Ещё бы! Девятилетняя девочка одна в темноте не побоялась пойти на железную дорогу, прямо за которой начинался такой дремучий лес, куда даже опытные грибники и охотники в одиночку не хаживали.

– А что там, в пострадавших деревнях? Наша помощь точно не нужна? – Заволновалась Лидия Куваева.

– По словам ребят, помогать там уже некому, – вздохнул Виктор Барминцев.

– Не хочу ставить под сомнение ваши слова, уважаемый Виктор Андреевич, – сказал профессор, – но это требует дополнительной проверки. Вдруг ребята чего-то не доглядели. Темнота, волнение, сами понимаете.

В эту минуту все услышали приближающийся рёв мотора. На поляну собраний, отчаянно тарахтя, вылетел Валеркин скутер. Вид у Валерки и Полины был ужасным. И дело было даже не в том, что они были грязными и всклокоченными. Самым страшным было выражение их глаз. Даже вечная оптимистка Агата смотрела из-под слипшейся от грязи чёлки с какой-то не собачьей тоской.

– Что, и Городок? – Мрачно поинтересовалась Варя.

– Угу, – всхлипнула Полина.

– Мы, правда, весь его не объезжали, – виновато признался Валерка, – но с дороги, ни одного дома не видно. Ни больницы нет, ни вокзала, ни здания администрации. Это совершенно точно.

– Ну, этого же не может быть, – воскликнула Марина Александровна. Ну ладно Ненаглядово, там всего два десятка домов, ну Заречное тоже ненамного больше, но Городок…

– Да, да! – Подхватила Лидия Львовна, – Там и полиция есть, и пожарники.

– Видно тут такое случилось, что ни полиции, ни пожарникам не удалось справиться, – мрачно проворчал Панин, и, вспомнив, что он по праву старейшего должен взять бразды правления в свои руки, сердито прикрикнул, – ладно, хватит кудахтать, пора делом заняться.

– Каким делом?! – Взвизгнула Марина Раскольникова, – Тут уже такое понаделано.

Муж обнял её за плечи и тихонько шепнул:

– Погоди, Маришка. Петрович прав. Самое главное, что мы-то живы, а значит надо что-то делать.

– Верно, – подхватил, стоящий рядом, Барминцев, – надо действовать, пока обстоятельства нас не лишили этой возможности окончательно. С чего предлагаешь начать, Петрович?

– Да вот смотрю я, на зов набата народу маловато собралось. А я точно знаю, что нас тут побольше, чем полтора десятка.

– Сегодня же среда, точнее, уже четверг. Это в выходные народу много было, – вздохнул Синельников.

– Да знаю я. Ещё не разучился дни недели считать. Только сдаётся мне, что кто-то просто решил из-под одеяла не вылезать. Сны видать, хорошие снились. Вот, что, молодёжь, давайте-ка быстрой ногой обойдите всех. В каждый дом загляните и всех тащите сюда. Поняли? Всех без исключения: старых, малых, хворых, хитрых. Беда-то общая, значит, и справляться надо всем вместе, а не в тёплой постельке отлёживаться. Ты, Наталья Павловна у нас по финансовой части дока?

– Ну, да. Я бухгалтер. А причём тут это?

– Считаешь, значит, хорошо. Вот и пересчитай ты нас всех. Да не просто так. А подробно – сколько мужчин, сколько женщин, детишек, стариков, какие здоровьем слабые. Видала, что твориться? Неизвестно сколько времени нам тут продержаться надо. Мы свои силы знать должны. И слабости тоже. А и спасатели прибудут… Они люди чужие. Никого из нас не знают. Как бы ни потеряли кого в суматохе. Поэтому и надо пересчитать, чтобы ни один человечек у нас не пропал.

– Ну, Петрович, ты даёшь! А мне бы и в голову такое не пришло, – с уважением протянул Барминцев.

– А как же. Это же самое первое дело, когда беда какая-то, знать, сколько людей в эту беду попало. Да и от кого чего ждать надо. А вот, вы, к примеру, Павел Дмитриевич, у нас профессор по какой части? Не доктор случайно?

– Географ, – ответил Синельников.

– Экая досада! У нас пока из всей географии одна Щучья Падь и осталась. И потому, выходит, что профессорство ваше нам-то вроде как даже и без пользы.

– Ничего, Александр Петрович. Знания ещё никому не мешали, так, что не исключено, что и я на что-нибудь сгожусь.

– Да я не в обиду, вам, Павел Дмитриевич, а только доктор нам сейчас был бы нужнее. Я вот уже представляю, что, к примеру, у старухи моей сейчас давление подскочит, тахикардия всякая начнётся. Женщина – слабый пол, сами понимаете. Наташка Сосновская третий день зубами мается. А на нервной почве сейчас у многих разные болячки повылезают. Да и раненые у нас уже есть. А Вера Кирилловна – она же не врач. Что она может? Лёд на болячку положить? Так это и я могу. Без врача никак. Ты, Наталья Павловна, когда пересчитывать нас будешь, ещё и профессии спрашивай. А то мы тут все просто дачники, а кто что полезное делать может, и не знаем.

* * *

По результатам срочно проведённой «переписи населения» в посёлке на момент катастрофы оказалось тридцать семь человек, включая Андрея с Максимом, который, наконец, пришёл в себя, но по настоянию Барминцевой ещё оставался в постели под строгим присмотром Вари и Тани.

Среди нынешних обитателей Щучьей Пади оказалось одиннадцать детей до десяти лет. Правда Юля Куваева ужасно обиделась, когда её при пересчёте отнесли к «детям» и побежала поделиться этой обидой к Тане и Варе, которые оставались «сёстрами милосердия» у постели Максима, но тоже были причислены к «детям». Девчонки страшно возмутились этим фактом. Вот пятилетние Оля и Ростик, трёхлетняя Анжелка и маленькие Сонечка с Филечкой – это действительно дети. Но считать детьми людей в восемь и девять лет просто несправедливо!

Стариков же не оказалось совсем. Все пожилые обитатели Щучьей Пади помнили, что самым старым из них, как ни крути, был сам Александр Петрович Панин, а он никак не соглашался «возглавлять стариковский» список, и ни шестидесятидвухлетний профессор, ни три дамы пенсионного возраста попадать раньше него в этот список не собирались.

Но профессиональный состав обитателей посёлка превзошёл самые мрачные ожидания Панина. Конечно, после всех продаж-перепродаж участков в Щучьей Пади, состав её жителей был пёстрым. По мнению Александра Петровича, даже через чур, пёстрым. Но профессиональный состав людей, запертых в Щучьей Пади катастрофой, оказался ещё и безнадёжным. В посёлке не оказалось ни одного врача или хотя бы профессиональной медсестры. Не было здесь также ни одного представителя хоть какой-нибудь сельскохозяйственной специальности. Зато Щучья Падь могла похвастаться профессором географии, двумя кандидатами наук – микробиологом и социологом, а также, часовщиком, автослесарем, полковником танковых войск и капитаном полиции, художником, скрипачом, юристом и педагогом. Были двое студентов: будущие химик и физик. Внуки самого Петровича занимались хореографией, и собирались посвятить свою жизнь именно танцам. Но особенно взбесила Панина профессия Константина.

– Это что же за зверь такой – клипмейкер? – Возмутился дед.

– Создатель клипов. Я – режиссёр, мастер по рекламным роликам. Между прочим, довольно известный.

– Да, – мрачно подытожил Александр Петрович, – в таком составе только и попадать в катастрофы!

– Между прочим, мы этот экстрим и не заказывали, – обиженно буркнула Марина Александровна.

– Что же касается нашей профессиональной безнадёжности, – примирительно предложила Алевтина Синельникова, – то давайте попробуем взглянуть на это шире. Вот вы сами, к примеру, Александр Петрович, оказались блестящим организатором в такой сложной ситуации.

– А это дорогого стоит, – подхватил Барминцев.

– Точно, – заметила его жена, – а вот Наталья Павловна у нас замечательный садовод-огородник. У неё только, что ананасы не растут.

– Зато ты, Вера, в травах разбираешься. Какая от кровотечения помогает, какая от поноса или от давления – все знаешь. Это ведь тоже пригодиться может, – напомнила Марина Раскольникова, – а я могу самый тонкий механизм собрать. Вдруг нам, к примеру, что-то такое понадобится.

– А самое главное, – сказал Синельников, – что все мы здесь люди умные, ответственные и грамотные. И в силу сложившихся обстоятельств, мы просто обязаны тщательно запротоколировать всё происходящее, вряд ли ситуация будет и далее развиваться в неблагоприятном для нас направлении. Бобровка вряд ли грозит нам наводнением, пока нет никаких признаков лесных пожаров, тектонических смещений земной коры, я уже не говорю о таких невероятных вещах, как цунами, извержениях вулканов или ядерной зиме. В тоже время, аномальные явления, наблюдаемые нами, очень серьёзны и требуют самого пристального изучения. Я считаю своим долгом учёного, как можно точнее описать эту аномалию. И наблюдения каждого из нас могут оказаться очень важными, как для науки в целом, так, и для разгадки природы произошедшего в частности.

Петрович совсем сник. Он не любил, когда говорили «об умном». Тем более что толку сейчас от этой зауми профессорской толку чуть, а люди эвона как заслушались Синельникова, даже о главном забыли. Именно в эту минуту у профессора появилась реальная опасность попасть в число Панинских нелюбимцев после Агаты и семейства Раскольниковых.

Чуткая Алевтина Игоревна поспешила увести разговор в другое русло.

– Да, конечно, дорогой, – сказала она мужу, – и я думаю, что все мы по мере сил постараемся помочь тебе в этом, но сейчас нам гораздо важнее решить насущные проблемы нашего жизнеобеспечения, по крайней мере, до тех пор, пока к нам не придёт помощь. А когда это произойдёт, мы пока не знаем.

И обернувшись к Панину, зачастила:

– Что же касается сельского хозяйства, то и вам, Александр Петрович, грех скромничать. У вас и огород образцово-показательный, а ещё вы ведь и коз держите, и кроликов и кур, – сказала она.

– Уточек ещё, – застенчиво добавил Панин.

– Ну вот, а вы говорите, что мы ни на что не способные, и специалистов по сельскому хозяйству у нас нет. Да мы тут при разумном подходе целый год продержаться сможем, – воскликнула Синельникова.

– Ну, уж год, скажете тоже, – пробормотал Панин, оттаивая, – но, понятное дело, лапками дрыгать беспомощно не станем. И на первоочередной эвакуации настаивать не будем. Пусть сначала тех спасают, кому солоней пришлось. А мы живы здоровы, крыша над головой есть, да и с пропитанием как-нибудь разберёмся. Вот только надо будет о дармоедах подумать, а то если дело на пару месяцев затянется, они же нас обожрут бессовестно.

– Это о каких-таких дармоедах? – Сердито спросила Марина Раскольникова.

Её давно раздражал противный старик. Ишь красуется, павлин облезлый. Вроде как он самый главный, самый умный. Сейчас она его на слове и поймает.

– Так о каких дармоедах у нас речь идёт? – Повторила Раскольникова с нажимом.