Внутри было прохладно.
– Есть тут кто-нибудь? – заглянула за администраторскую стойку и, не обнаружив никого, кроме кота, свернувшегося клубком на табуретке со свисающей до пола шалью, поднялась по лестнице на второй этаж, стараясь не стучать каблуками.
Небольшую залу заполняло солнце, просачиваясь сквозь драпированный тюль. На потолке крепились на планках светильники, направленные на увешанные картинами стены. «Портреты в золотистых рамках, весенние пейзажи и большая картина лунной ночи над рекой. Смотрят удивленно друг на друга и не могут понять, как оказались в одной компании. Пожалуй, надо вас развлечь».
У стены между двумя арочными проемами стоял черный рояль. Дарья подошла к нему, открыла крышку. Потом встала и по очереди заглянула в соседние залы – они пустовали. Вернулась к инструменту. Села на круглую табуретку – та недовольно скрипнула. С минуту думала, что сыграть, и медленно погрузила пальцы в прохладные клавиши.
Задумчивая мелодия поднялась из недр рояля и включилась в неспешную беседу с аккомпанементом[15 - Ференц Лист «Утешение» № 5 Ми-мажор.]. Увещевала. Спорила, наполняясь силой, словно обескровленная река в период половодья…
Когда отзвучал финальный примирительный аккорд, за спиной раздались редкие хлопки.
– Господи! – Дарья резко крутанулась на табуретке.
Перед ней стоял основоположник русской национальной оперы, сошедший с литографического портрета Петра Федоровича Бореля.[16 - Петра Федоровича Борель (1829-1898 гг.) – русский живописец, акварелист, литограф, портретист.] Дарья открыла рот, намереваясь что-либо сказать, но язык не слушался. Она продолжала удивленно хлопать ресницами, осознавая, что со стороны наверняка выглядит глупо.
– Да-да! – импозантный мужчина в приталенном двубортном пиджаке, с черной бабочкой, плотно обхватывающей ворот белой рубашки, пригладил зализанные на косой пробор волосы с проседью: – Мне постоянно говорят, что я – вылитый Михаил Иванович![17 - Глинка Михаил Иванович (1804–1857 гг.) – выдающийся композитор, создатель русской национальной оперы. С 1837 года занимал должность капельмейстера Придворной певческой капеллы и вместе с А. Ф. Львовым заложил основы музыкально-инструментального образования в России. Известные оперы композитора «Иван Сусанин» («Жизнь за царя») и «Руслан и Людмила», оказавшие огромное влияние на развитие русского оперного искусства, в 1836 и 1842 годах впервые были поставлены в Петербурге на сцене Большого императорского театра.] – Он почесал бороду и склонил голову, словно ожидал сорвать овации после удачно исполненной арии.
– Извините… – Дарья не знала, как реагировать. Она закрыла крышку рояля и хотела встать, но двойник композитора с неожиданной ловкостью очутился рядом.
– Нет-нет! – он мягко нажал на плечо Дарьи, – Сыграйте, пожалуйста, еще что-нибудь из Ференца.
– Я… – Дарья растерялась, – вы… – Она положила руки на колени.
– О-о! Я ввел вас в состояние смятенья своим внезапно-быстрым появлением. Не так ли? – он широко улыбнулся и забавно пошевелил кустистыми бровями.
Неожиданно для себя Дарья расхохоталась. Гулким эхом ее смех облетел залы музея и спрятался где-то под потолком.
– Простите, я… – она не могла остановиться.
Незнакомец выжидающе смотрел и улыбался уголками губ. Потом достал из кармана пиджака кипенно-белый носовой платок и протянул Дарье:
– Прежде чем вы продолжите играть или смеяться – выбирайте сами, – позвольте представиться. – Он галантно шаркнул ногой: – Ваш покорный слуга, директор Драматического театра имени Александра Николаевича Островского, Альберт Игоревич Бескрайних.
Дарья пожала протянутую пухлую теплую руку с пальцами-колбасками:
– Дарья…
Альберт Игоревич не дал ей договорить:
– О-о! Я прекрасно знаю, кто вы: Дарья Мухина. С удовольствием слушаю ваши выступления на канале «Культура». И сольные, и в составе звездного квартета «Времена года». Какими судьбами в нашем захолустье?
Дарья, наконец, пришла в себя:
– Ну, Кинешма – прекрасный городок. И совсем не пахнет захолустьем. Я здесь, можно сказать, проездом: гастролируем по Волге как раз со звездным квартетом.
– О-о! Это большая удача, что мы с вами встретились: директор музея – моя давняя приятельница – пригласила на свой юбилей. А уже завтра отправляюсь в Москву по долгу службы: мой театр, видите ли, полностью обновляет декорации. У нас в Кинешме, к счастью для нас, появился замечательный спонсор, Дмитрий Рогов – успешный архитектор тридцати пяти лет от роду. Кстати, тоже москвич, как и вы. – Бескрайних широко развел руки, видимо, приглашая Дарью порадоваться за земляка.
– А что же он делает в Кинешме? – спросила она, чтобы поддержать разговор, хотя многословие директора начинало утомлять.
– О-о! Там, говорят, что-то личное. Что лечится только переменой мест. По воле провидения ему в наследство достался дом на окраине нашего города. Вот он и уехал, знаете ли, из Москвы, воспользовавшись приглашением возглавить Ивановское архитектурное бюро.
– Я очень рада за господина Рогова. Вы меня простите, Альберт Игоревич, но боюсь на теплоход опоздать.
Бескрайних достал из кармана брюк круглые часы на цепочке и открыл крышку:
– У нас в это время только один теплоход по расписанию и отправится он через два с половиной часа. Уверяю вас, я собственноручно провожу вас до самого трапа, дражайшая Дарья… – Альберт Игоревич осекся.
– Николаевна, – Дарья машинально произнесла свое отчество.
– Да! Именно! И, прежде чем вы продолжите радовать мой слух музыкой великого Ференца, я хочу взять с вас слово, что когда-нибудь вы удостоите наш город более длительным визитом и обязательно дадите несколько концертов!
Дарья удивленно вскинула брови: «Так вот прямо с места в карьер?» – А вслух произнесла, приложив ладонь к сердцу: – Слово лауреата Международного конкурса пианистов имени Ференца Листа в Утрехте.
Альберт Игоревич разразился таким громоподобным хохотом, что Дарья не выдержала и подхватила его смех.
Потом они сидели в кабинете директора музея – пышногрудой Оксаны Сергеевны, и пили чай из самовара.
***
Дарья протянула руку к рычажку радио и тут же вздрогнула от громкого мужского голоса.
– На нашем теплоходе есть библиотека, детская игровая комната, бар – все предназначено для организации хорошего отдыха в круизе. Для желающих позагорать есть солярий на шлюпочной палубе, для любителей попариться – прекрасная сауна. Имеется, также, спортинвентарь. – Увлеченно вещал невидимый диктор. – В музыкальном салоне вас ждет концертная программа и другие развлекательные мероприятия.
Дарья выключила динамик: «Трудно развлекать других, когда у самой на душе кошки скребутся всеми четырьмя лапами».
Мысли снова увлекли в воспоминания. «Да, мой поспешный отъезд из Москвы был больше похоже на бегство».
***
После очередного скандала с мужем Дарья позвонила Альберту Игоревичу и попросила об аудиенции. Бескрайних подумал, что она приглашает его в Москву, но Дарья сказала, что приедет в Кинешму сама.
На работе взяла отпуск за свой счет. Готовилась к отъезду, соблюдая все меры предосторожности: удалила с телефона ненужные приложения, отключила разрешения для приложений, которые отслеживают личные данные, отключила джи-пи-эс, блютус и геолокацию; постоянно чистила куки, кэш и историю браузера. Пробовала скачать какой-то мудреный сервис, чтобы заходить в интернет невидимкой, но не вышло. Завела новый адрес электронной почты, поменяла все пароли… В общем, пришлось погрузиться в совершенно чуждый ей мир и постараться сделать все действия, о которых нашла информацию в интернете.
В день отъезда позвонила матери и сказала, что на месяц уезжает в санаторий в Подмосковье. Гера? Гера, как всегда, весь в работе. Как отпустил ее одну? А она не одна. С кем? С Варей, да, со своей лучшей подругой: она как раз и пригласила Дарью с собой за компанию.
Дарья знала, что Варвара вчера улетела на две недели в Европу с очередным бойфрендом. Так что, связи с ней сейчас нет.
После звонка матери Дарья сразу заблокировала свою сим-карту, трижды введя неверный пин-код, вытащила ее, погнула и выбросила. Купила новую на чужую фамилию, заплатив несколько тысяч девушке, с которой познакомилась на остановке. Объяснила, что рассталась с парнем, и теперь он ее преследует. До вокзала добиралась на автобусе и трамвае, а там договорилась с частником. В дороге несколько раз меняла такси.
При встрече с Бескрайних объяснила, что какое-то время хочет пожить вне столичной суеты. Инкогнито. Сослалась на очень сложный период в семейных отношениях. Альберт Игоревич лишнего не спрашивал. Уточнил только, готова ли Дарья принимать участие в музыкальной жизни города. Дарья согласилась при условии, что ни в прессе, ни в соц. сетях ее имя упоминаться не будет. И попросила Альберта Игоревича держать в тайне причину ее приезда. Директор театра помог неофициально снять квартиру, договорился о выступлении Дарьи на дне города и сосватал ее в качестве пианистки на несколько круизов по Волге, поскольку устраиваться на них через филармонию Дарья боялась.
«Петляю, словно заяц. Никогда не думала, что придется все эти шпионские штучки применять. Но лучше потерпеть временные неудобства, чем ходить и оглядываться, что Гера найдет меня, пользуясь связями».
Гера… При одном упоминании его имени где-то под ребрами начинал пульсировать болезненный комочек. От него липкой паутиной расходился страх. Дарья хорошо знала это ощущение: так бывало всякий раз, когда, словно черт из табакерки, появлялся муж.
Впервые Гера устроил сцену через неделю после свадьбы, приревновав Дарью к водителю такси, подвозившему их с банкета по случаю дня рождения друзей. На следующий день просил прощения. Но заметил, что Дарья сама виновата: нечего было этому водиле улыбаться. Дарья тогда подумала, что, действительно вела себя не очень сдержанно: замужняя женщина, а смеялась шуткам таксиста, как девчонка.
Как-то раз они зашли в букинистический на Новом Арбате. Пока Гера изучал полки с книгами по бизнесу, пожилой продавец-консультант, узнав Дарью, сказал, что ее игра заставляет испытывать какую-то нереальную вселенскую любовь ко всему, и подарил трактат «О любви» Стендаля. Дарья видела, как лицо мужа, наблюдавшего эту сцену, покрылось пятнами. Скомкано поблагодарила продавца, спрятала книгу в сумку и отошла в дальний угол магазина.
Дома убрала томик Стендаля на верхнюю полку шкафа-купе в прихожей. Иногда, когда мужа не было дома, перечитывала случайно открытые страницы, всякий раз поражаясь, какие разнообразные формы может принимать эта пресловутая любовь. И расстраивалась от того, что, желая разобраться с тем, чем же на самом деле является это чувство, запутывалась ещё больше.
А срывы у Геры стали повторяться чуть ли не каждый день. То ему чудилось, что официант пялится на вырез Дарьиного вечернего платья, то продавец раритетных грампластинок в «Музыкальном магазине» на Ленинском проспекте сделал неоправданно большую скидку.
И всякий раз он обвинял Дарью, пеняя на то, что не научили ее родители правильным манерам. А иначе почему она дала кому-то до свадьбы?! Дарья в сотый раз рассказывала мужу ту историю. Клялась, что все вышло не по ее воле. И она об этом очень сожалеет. Но Гера стоял на своем:
– Не хотела б не дала.
Однажды после концерта в Доме композиторов Дарья стояла в фойе с коллегами: обсуждали, куда пойти отмечать удачное выступления квартета в новом составе – контрабасиста на замену нашла она, подняв свои студенческие связи.
В разгар беседы к Дарье подошел скромно одетый мужчина и протянул корзину с белыми хризантемами:
– Я ваш поклонник. Это счастье – слушать, как вы играете!
Дарья не успела ответить. Словно из-под земли появился муж:
– Слышишь, ты, быдло, – закричал он срывающимся на тенор баритоном, – я запрещаю тебе так пялиться на мою жену! И забери свой убогий веник!
Гера вырвал из рук Дарьи цветы и швырнул в сторону. Тупой звук удара о колонну, и хризантемы, вставленные в пропитанную водой губку, вылетели из корзины. Дарья чувствовала на себе недоумевающие взгляды коллег и готова была провалиться сквозь мраморный пол. Поклонник пролепетал что-то невнятное, быстро забрал в гардеробной свое пальто и исчез за входной дверью.
В ресторан Дарья не поехала. Дома заперлась в ванной и прорыдала часа два.
На следующий день Гера подарил Дарье необхватный букет бордовых роз. А вечером за ужином в ресторане торжественно вручил бриллиантовое колье в бархатной коробочке. Непривычно жалостливым тоном сетовал, что Дарья провоцирует него на приступы ревности. Ну, зачем этот хлюпик ей цветы дарил? Зачем она ему улыбалась, делая больно собственному мужу, который ее любит?..
Через три месяца после свадьбы Гера впервые ударил Дарью. Она приехала к родителям, рассчитывая на поддержку, но мать выпроводила обратно к мужу, даже не выслушав объяснений дочери.
Гера принуждал Дарью к сексу. Возражений не терпел. Всегда получал свое. Он запрещал запирать ванную, когда жена мылась. Заходил голый, отодвигал дверцы душевой, накручивал мокрые длинные волосы Дарьи на кулак, выводил из кабинки, опускал на колени и брал сзади. Если она пыталась вырваться, угрожал сломать палец или руку. И она терпела, кусая в кровь губы и пуская молчаливые слезы.
Муж мог подойти на кухне, когда Дарья готовила, взять нож, развернуть ее к себе и, глядя в испуганные глаза жены, последовательно разре?зать майку, шорты, трусы, лифчик. Потом опускал Дарью на колени и заставлял сделать ему минет. Она сдерживала рвотные позывы, но высвободиться не могла: Гера крепко держал ее голову и с неистовством насаживал на себя рот жены.
Кончал он всегда в Дарью. Она переставала дышать. Почти умирала. Потом на негнущихся ногах шла в ванную. Тщательно полоскала рот и чистила зубы. Герман смотрел, как она моется и тихо постанывал, удовлетворяя себя еще раз.
Лучшая подруга, узнав, что Гера поднял на Дарью руку, равнодушно заметила:
– За такие деньги можно и потерпеть.
– Потерпеть? – опешила Дарья, – Мне приходится в жару носить блузки с длинными рукавами, чтобы скрыть синяки.
– Бьет, значит – любит.
– Варя, почему ты – моя подруга, встаешь на его сторону? – от обиды хотелось расплакаться.
– Потому что знаю, каково это – жить в нищете и считать копейки. А ты мужа, вон, какого отхватила и сидишь тут, жалуешься на жизнь.
– Я не на жизнь жалуюсь! – воскликнула Дарья. – Я с тобой личным поделилась!
– Тише, – Варвара положила руку на ладонь подруги и оглянулась на сидящих за соседними столиками людей. – Не устраивай спектакль: оно того не стоит – это все житейские дела. Не бывает идеальных браков, поверь мне: трижды проверяла. И с тех пор обхожу ЗАГСы стороной. Но раз уж ты выбрала этот хомут, терпи: жене такого мужчины надо научиться на многое закрывать глаза, а не витать в облаках. Тебе через два года тридцатник стукнет, а ты все в принцев веришь.
Дарья убрала в сумочку мобильник и встала:
– Спасибо, дорогая, поддержала.
– На правду не обижаются, подруга.
– Извини, мне пора на репетицию.
Как-то Дарья осталась у Варвары ночевать. После пары-тройки бокалов вина подруга принялась смаковать интимные подробности отношений с очередным любовником и стала забрасывать Дарью нескромными вопросами. Та, не выдержав напора, краснея от стыда, поведала как именно предпочитает муж ее любить.
Выговорившись, Дарья заплакала:
– Я его ненавижу…
Варвара округлила глаза:
– Ну ты и дура… Любая баба все бы отдала, чтобы только завладеть таким необузданным кобелем: это же космический оргазм! А ты строишь из себя оскорбленную невинность.
Дарья посмотрела на подругу с недоумением:
– Издеваешься? Какой оргазм?
– Ты что, не кончаешь, когда он тебя трахает?!
– Нет! – Дарья схватила со стола стакан с соком и осушила его. – «Кто меня за язык дернул эти мерзости ей рассказывать?!»
Варвара захлопала накладными ресницами:
– Подруга, ты точно фригидная! Меня от одних твоих слов заводит… Везет же некоторым такого мустанга заполучить в личное пользование.
Дарью обдало жаром:
– Ты считаешь, о таком кошмаре, в котором я живу, мечтает каждая женщина?!
– Да это сексуальный рай с ролевыми играми! – Варвара облизнула губы.
