Красный Ястреб "Самовоспоминание: путь к безусловной любви. Руководство пользователя"

Почему мы молимся

Страх порождает во мне молитву: «Господи, помилуй». Страстное желание порождает во мне молитву: «Я хочу работать». Нелепо притворяться во сне, что я хочу работать, в то время как мне все время снится, что я могу это делать.

    Жанна де Зальцман. «Реальность бытия», 78

Как говорит мой соратник Ли Ван Лаер, на данной стадии работа включает в себя только три практики: «Молитва, молитва и еще раз молитва».

Страдание, которое я сейчас испытываю под добрым и великодушным руководством моего Мастера, благодатно, поскольку оно не обычного, механического типа, а более высокого и долгожданного. Это сознательное страдание[23 - Сознательное страдание – в терминологии Четвертого пути есть два вида человеческого страдания: механическое (или бессознательное) и сознательное (его Гурджиев называл намеренным).]. Мастер помещает меня на мое место, и по его милости я прохожу то, что называю процессом смирения. Но это страдание – неимоверное, мучительное, тяжелое – смягчается и облегчается благодаря юмору. Оно требует от меня самоотдачи в процессе внутренней работы. Из-за него я часто начинаю рвать и метать. Временами оно причиняет физическую боль и выматывает морально. Эта «темная ночь души» длится уже много месяцев. Но я дал себе установку не относиться к себе слишком серьезно, найти в своей ситуации что-то забавное и просто посмеяться над собой. Временами ужас ситуации накрывает меня с головой. Бывали минуты, когда я думал, что умру. Я не мог сделать полный вдох без больших усилий. Мое сердце бешено колотилось. Ночью я просыпался в холодном поту. Я почти ничего не ел. Мне хотелось принять позу зародыша и навсегда застыть в ней. Итак, в этой работе на этой стадии очищения центров[24 - Очищение центров (в некоторых традициях их называют чакрами) – в этой книге мы говорим об интеллектуальном, эмоциональном и двигательном центрах. Они «загрязняются» (программируются негативом) жизненным опытом. Процесс пробуждения включает в себя очищение, в случае необходимости, этих центров, или чакр. Очищение происходит само собой в ходе искренней практики присутствия.] в конце концов естественным образом возникает вопрос: «Готов ли я умереть, выполняя эту работу?»

Я решил, что лучше покончить с этим в нынешней жизни, чем переносить в следующую. Нужно преодолеть себя, аффектацию своего «Я» и чувство собственной важности.

Я долго молился о смирении и не ожидал, что все произойдет именно так, с такой глубокой интенсивностью, страданием, страхом и томлением. Но мой Мастер знает, а я нет. Я ясно вижу в этом хирургическом процессе свое ничтожество, беспомощность, а также то, что подразумевал Гурджиев, когда говорил: «Я не могу „делать“». Мой собрат Майтрейя (это саньясинское имя последователя индийского духовного учителя и мистика Ошо), который на правах духовного учителя преподает адвайту – учение о недвойственности, так рассуждает о страданиях, которые я сейчас испытываю:

Ощущение себя индивидуальным деятелем запрограммировано в структуре каждого эго. Эго-деятель необходим для создания иллюзии разделения, которая проявляется у людей в виде страдания. Разделение и страдание находятся на одном полюсе, экстаз просветления – на другом… Понимание этой концепции нисходящей на нас благодати освободит тебя от любой потребности чего-либо добиваться… Беспомощность и уязвимость свойственны просветленным точно так же, как и всем людям, но они приспособились к реальности сдачи… Поэтому будды наслаждаются жизнью, свободной от страданий.

    Майтрейя, в письме по электронной почте

Еще одно великое и ценное учений суфиев гласит: «Из этого выйдет только хорошее». И не важно, что такое «это». Вот поистине возвышенное учение, призывающее сдаться воле Бога, милости гуру, – учение о вере в великодушие и совершенство мира Мастера.

Итак, когда я лежу на «операционном столе» моего Мастера (без анестезии, но с верой в его дхарму), мне остается «просто это» (мистер Ли): «Принимать то, что есть, как оно есть, здесь и сейчас» (Арно Дежарден). Сознательно расслабившись, я пребываю с «сейчас» моего тела, которое подвергается «хирургической операции» по удалению эго.

И наконец, вот моя молитва: «Господи, помилуй; я хочу работать». Мой Мастер сокрушил меня. Он так глубоко и основательно разбил мое сердце, что только Бог может исцелить меня. Такое разбитое сердце можно считать исключительно даром милосердия и благодати, который я обретаю, потому что сознательно ставлю себя в положение, позволяющее получать помощь свыше. Я купаюсь в печали и тону в слезах (Ирина Твиди). Я помещаю себя в текущий момент, то есть в священное сердце милосердия. Господи, помилуй; я хочу работать.

Эта молитва делает возможным то, что когда-то было невозможно. Одно из высших учений тибетского мастера Чогьяма Трунгпы Ринпоче гласит: «Если доброта не работает, попробуй быть еще более добрым». Эта молитва («Господи, помилуй; я хочу работать») взывает о мужестве, терпении и сострадании при применении этой высочайшей практики в моих отношениях. Чувство собственной важности, даже в самых тонких его проявлениях, делает такую практику невозможной. И все же я не могу просто отбросить чувство собственной важности. Это не так просто. На самом деле это невозможно. Только благодать может удалить чувство собственной важности. Работа заключается в том, чтобы позволить этой «хирургической операции» состояться. Как? Сознательным распределением внимания таким образом, чтобы «быть собранным в нужном месте», и сознательным расслаблением тела, чтобы «хирург» получил к нему доступ и мог совершить чудо. Этим «хирургом» можно считать свою практику, а также ее закономерный результат.

Страдание преображения

Эта операция совершается небыстро, и перенести ее нелегко. Ее проводят с хирургической точностью и с учетом потребностей, уровня практики, степени зрелости Существа и способности пациента переносить вмешательство Небес в жизнь человека. Другими словами, она зависит от сдачи. А сдача связана с тем, насколько хорошо и как долго человек способен выдерживать наблюдение за чувством собственной важности и его влияние как на внешнюю, так и на внутреннюю коммуникацию.

Сколько страданий я готов вынести ради работы моего Мастера? Я постоянно задавался этим вопросом. Его можно было бы сформулировать иначе: «Сколько страданий я готов вынести ради восстановления своего изначального здравомыслия и целостности?»

Этот уровень самонаблюдения зависит как от чувства юмора, так и от способности помнить себя всегда и во всем, говоря языком Гурджиева. Без самовоспоминания невозможна настоящая работа. Старание сохранять присутствие в «сейчас» своего тела развивает присутствие и внимание, эти неотъемлемые аспекты Существа. Самовоспоминание вызывает присутствие, а самонаблюдение – внимание. По мере их развития становится возможным все дольше терпеть страдание преображения. Страдание в этом смысле не является негативным понятием – это один из аспектов конструктивного процесса преображения, без которого этот процесс не может продолжаться. Мы страдаем для того, чтобы нас преобразил наш Творец. Видеть и чувствовать себя таким, какой я есть, – это намеренное страдание, позволяющее расти и созревать как Существо.

Я себя не помню. Итак, мой Мастер подвергает меня страданиям, провоцируемым моим чувством собственной важности. Это помогает мне вспомнить себя. Вы видите красоту этого явления, охватившего меня? Вы видите, как приходят ответы на наши молитвы? Господи, помилуй; я хочу работать.

Мы уже сотни раз слышали это от СМИ, погруженных в сон: будьте осторожны в своих желаниях. У желания есть потенциал, когда его сознательно удерживают в сердце. Желание – это мать цели. Мое желание – работать; моя цель – помнить о себе всегда и во всем, то есть не отвлекаться ни на один вдох. Чтобы исполнить желания моего Мастера, я должен быть изменен «хирургическим» путем. В этом сосуде, как он сейчас устроен – с множеством энергетических утечек в форме отвлекающих факторов, среди которых есть чувство собственной важности, – я не могу удерживать энергию, которая требуется для выполнения работы Мастера в мире.

Эта идея о собственной важности принимает множество форм. Например, я все время рискую выказать себя в этой книге человеком, который знает то, чего не знает читатель, рискую выставить себя правым, а других неправыми. А еще есть опасность угодить в ловушку демонстрации своего превосходства и уверенности в своих воззрениях, приравнивания последних к истинам. Но есть и обратная сторона медали: предположение и прямое заявление о том, что я – неполноценный, невежественный, невротичный и полный недостатков, это такое же чувство собственной важности, только под личиной ненависти к себе.

Я хочу сознательно и добровольно лечь на «операционный стол». Я хочу вспомнить себя. Тогда моя работа будет иметь четкий вектор: сосредоточить внимание в нужном месте и сознательно удерживать тело в расслабленном состоянии (этого же требуют от роженицы), пока «хирург» занимается своим делом.

За то, что нам дается, мы должны платить – таков закон работы. А за лучший дар нужно заплатить самой дорогой монетой в нашем кошельке: чувством собственной важности.

Чтобы родилось что-то одно, должно умереть что-то другое. Вот что я называю процессом смирения. Вот что я называю религией «сейчас» нашего тела. Сейчас – единственная религия, все остальное надуманно. Обитель гуру – это сейчас. «Сейчас» тела – это сфера, в которой творит Всевышний, хирург. Это область преображения. Тело действует как объективный механизм обратной связи, помогающий сориентировать Существо в настоящем мгновении, в здесь и сейчас, в единственном месте и единственным способом, которым оно может развиваться.

Что может показать эта практика

Я не всегда был готов взяться за такую трудную и затратную практику, как самовоспоминание. Она требует от меня, чтобы я видел и чувствовал себя именно таким, какой я есть, проявлял безжалостную честность к себе при собирании впечатлений, чтобы их было не так легко забыть. Это тяжелая работа, поэтому ее и называют работой. Ради нее нужно безропотно пожертвовать самым ценным и тщательно оберегаемым – своей самостью, обособленным «Я», позволив ему страдать. Нас призывают заплатить страданием, смиренно приняв его ради мудрости и медленных трансформаций безусловной любви, нашего Творца. Нас призывают отказаться от всех поисков и расслабиться в «сейчас» тела любви. Нас просят перестать противодействовать воле «Бога-любви».

Я готов заниматься такой кардинально преобразующей практикой лишь потому, что годы самонаблюдения показали мне, что я: 1) порабощен бессознательными силами, механическими побуждениями и повторяющимися привычками; 2) беспомощен перед ними; 3) не в силах совершать в одиночку значимые долгосрочные изменения; 4) не могу удерживать внимание на чем-то одном очень долго, прежде чем оно потеряется в отождествлении; 5) почти всю свою жизнь провел в аду обособленного, эгоцентричного и невесть что возомнившего о себе эго; 6) увидел, как оно влияет на все мои отношения.

Самое короткое определение ада звучит как «нелюбовь». Отсутствие любви – вот ад.

Я глубоко заглянул в ад, созданный мною бессознательно и механически, путем отождествления себя с интеллектуально-эмоциональным комплексом. Теперь я хочу соединиться с другой, но не обособленной силой во мне – с волей Божьей в форме любви. Это желание необходимо подпитывать сознательным накоплением впечатлений (мадам де Зальцман).

Настраиваться на волю Бога нужно сознательно. Иначе и быть не может: я не могу настроиться на сознание бессознательно. Это диктует здравый смысл. Быть сознательным – значит быть объективным в отношении возникновения всех явлений, внутренних и внешних, не занимать никакой позиции в этом вопросе и не отождествлять себя с механикой мира тела.

Мой духовный учитель мистер Ли сказал: «Хочешь жить благолепно, не жалуйся». Это означает, что не следует отождествлять себя с возникающими явлениями. Суфии были правы: «Из этого выйдет только хорошее» – независимо от того, что понимается под «это».

Я вижу себя таким, какой я есть, то есть неспособным долго удерживать внимание на чем-то одном, потворствующим своим слабостям и отождествляющимся с различными «Я» во мне. Я могу предложить Богу только готовность работать и служить. Я предлагаю Богу эту самость в точности такой, какая она есть. Я кладу себя к стопам гуру/Бога как сознательное подношение, как пищу, которую нужно съесть с любовью. Бог или Любовь должны сделать все остальное. Я практикую, Она совершает работу.

Чтобы позволить Богу в форме любви изменить меня, «Я» должно стать только ощущением-вниманием. Я не могу работать из ума. Я должен стать своей работой. «Я» должно стать ощущением-вниманием (ощущением – из тела, вниманием – из Существа), крепким брачным союзом внутри меня – единением, а не разделением. Требуется жизнь, исполненная медитации, которая проходит в «сейчас» тела как Бога и в тишине Существа.

Мне недолго осталось жить в этом мире, поэтому я практикую так, как будто от этого зависит моя смерть. А это и вправду так.

Если кто-то не так разумен, как я, значит, это невротик, а если он еще хуже, чем мой шурин, значит, это психотик.

    Карл Меннингер

Смерть сознательного человека (Мистер Ли)

I. Его красота разлита по миру:

море вздымается,

дрожит листва,

колышется ковер из трав.

Восторг! Восторг!

В нашей компании не принято плакать;

мы смеемся над жалкими попытками смерти

заявить свои права на то, что она не в состоянии пленить,

что с легкостью ускользает из ее рук.

Он никогда не повторяется.

Он летит на юг, к Своему Отцу,

с тихой нежной песней на устах.

Он обманывает смерть, и все же

его смирение бесконечно.

Если увидите новую звезду в ночном небе там,

где ее раньше не было,

это мой Мастер.

Восторг! Восторг!

II. Мы привязываем наших женщин

к стойке балдахина, иначе они бросались бы

обнаженными в пылающее небо, напрягая соски,

стремясь быть как можно ближе к Святому Духу.

Восторг! Восторг!

Его отсутствие заполняет пространство,

погружает каждую комнату в тишину,

мечется, как спящий, которому привиделся дурной сон.

Всех объял морок иллюзий

и сломило чувство неминуемой гибели,

с истерзанной плотью и переломанными костями.

Я одинокий старик, оглушенный тишиной,

которая воцарилась после того,

как ты покинул этот мир с пустыми руками.

И хотя ты ушел, ты остался.

Радость ветра воспевает твой чистый восторг.

Ты хочешь только одного: