Антонина Евстратова "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

– Во, чем не кавалер? Всем на зависть!

– Понимаю, почему от вас Серёжка сбежал! – они рассмеялись.

– Вредный он, стесняется нас! – я предложил довезти их на танцплощадку, но они отказались:

– Здесь недалеко, пройдёмся так! – но до парковой танцплощадки было километра полтора, и я понял почему они решили пройтись со мной по улице. На этой улице все были знакомыми, они по очереди брали меня под руки и красовались, что идут с кавалером и с удовольствием отвечали на вопросы, которые раздавались чуть ли не с каждого двора. На танцплощадке, я как истовый кавалер купил им входные билеты, которые стоили аж по пятнадцать копеек, хотел купить и себе, но кассирша сказала:

– С военных мы не берём! – а дальше было так, как они сказали. По очереди я завел их туда и мне пришлось танцевать каждый танец, потому что они поочередно не давали мне отдохнуть. Домой приехал поздно ночью. Уставший от двойной работы по копке траншеи для фундамента и двухчасовых непрерывных танцев. Заснул, как убитый. Мысленно, вспоминая эти непрерывные танцы заказывал себе; вечером к Серёжке не ездить. А то опять уведут на эти скачки. Проснулся от солнечного света. Было уже восемь часов утра. Спросил мать:

– Мама, а что ты меня не разбудила?

– Так ты так хорошо спал, было жалко будить! – я позавтракал, опять уехал продолжать начатое дело. За день откопал траншею противоположную фронтону. Но вечером приехал на мотоцикле Серёжка и стал агитировать меня поехать к ним домой. Там у двух старших сестёр день рождения, и они просили тебя пригласить. Предполагая, что торжество закончится опять танцами на танцплощадке, я всячески старался к ним не поехать, но Серёжка уломал меня. Застолье было, как застолье. Приглашённые девушки с интересом разглядывали нас с Серёжкой и, когда младшая сестрица заявила, что пора на танцы все захлопали в ладоши, завизжали от удовольствия, подхватили нас с Сергеем под руки и всей гурьбой, мы двое и ещё семь девочек, опять пошли по этой длинной улице, прихватив с собой приглашённого гармониста. Всю дорогу он играл, и преобладающее большинство жителей выходило из калиток доброжелательно нам махали руками, что-то кричали, а девочки по очереди вели нас под руки, пели красивыми голосами песни. Перед самой танцплощадкой гармонист распрощался с нами, сказав:

– Я уже пришёл домой, вон мой дом, а у вас музыка будет, вон как гремит, слышно на весь посёлок! – музыка действительно ревела громко, ветер был на нас от танцплощадки и девчонки, подтанцовывая ускоренным шагом тащили нас на подиум. Мы купили им билеты, поочередно завели их на танцплощадку и началась круговерть. Девчонок было семь, а нас двое. Три сестры и ещё одна девочка почему-то выбрали меня. Серёжка танцевал с тремя, а я с четырьмя. Танец следовал за танцем, как и в прошлый раз. К завершению танцев я был мокрый как мышь, и уставший, куда больше чем при рытье траншеи. Привели их домой. В завершении их праздника выпили по стакану домашнего вина, подруги сестёр разошлись, а я поехал домой. Прибыв домой, где меня ожидала мать, она спросила меня:

– А почему так поздно и сегодня, и вчера? – а унюхав духи, которыми обрызгали нас с Серёжкой сёстры, спросила:

– Ты что в Раздельной зазнобу заимел? Не хорошо, Татьяна обидится! – она к Татьяне относилась очень хорошо и уважительно. В ответ я засмеялся и рассказал ей вчерашнее и сегодняшнее приключение. Опять я проспал чуть ли не до восхода солнца, позавтракал и поехал копать тыльную траншею. До полудня я откопал половину траншеи, а к исходу дня планировал откопать, если не всю, то три четверти. Но опять приехал Сергей, привёз полграфинчика домашнего вина, кусок сала, пару помидор и пол краюхи хлеба. Мы все это оприходовали. Он рассказывал мне, что делал в Одессе, чем занимался, где побывал и что там видел и с кем встречался.

– Борис, мой отец хотел бы тебя видеть. Он же видел тебя только один раз, когда нас провожали в Армию, и знает тебя только по моим письмам, он просил тебя заехать! – зная, чем всё это закончится, ругая себя в душе, я согласился и поехал с Серёжей. Дома у них я познакомился с его отцом Владимиром Алексеевичем, который встретил меня приветливо и уважительно. Накрыли стол и за графинчиком вина, он расспрашивал меня о нашей семье, об учёбе и службе. Вначале я ему отвечал одно складно, мотивируя тем, что у меня всё также, как и у Сергея. Но отец его сказал:

– Так этот оболтус писать может в письмах, а дома толком ничего не рассказывает, а у тебя получается! – и он меня расспрашивал в течение часа. Рядом с ним сидела Серёжина мать черноволосая красавица, и своим певучим голосом задавала различные вопросы, от которых я порою краснел. Но настало время начало танцев, девочки засуетились, причесались и приоделись, а я как-бы, не замечая того стал собираться уезжать. Но сёстры в один голос взвыли. Не стесняясь я заявил:

– У меня есть свои дела! – Владимир Алексеевич подошёл ко мне похлопал по плечу и сказал:

– Потерпи, сынок, уважь девок, им так хочется на эти танцы, что они готовы на всё! – пришлось уважить. Отец Серёжи был во круге непревзойдённым каменщиком и сейчас работал в Кучургане по постройке хранилищ для содержания в них особо ценных вин и коньяков. Приехал я домой опять поздно ночью, мать спросила:

– Что, сынок, опять был на скачках? – я покивал головой. Ужинать отказался и залёг спать. На удивление проснулся далеко до восхода солнца, проспал всего полтора или два часа. Проглотил всё, даже не заметил, что мать поставила на стол. Погнал своего железного коня к злосчастной траншее, стараясь максимально использовать прохладное время утра. На удивление копалось легко. Снизу траншеи была влажная, мягкая, податливая глина. К десяти часам я откапал на всю глубину, где-то метра два. Оставалось на сегодня ещё столько, но в десять часов приехал опять Серёжа с притороченной к мотоциклу лопатой и вещмешком, в котором был плетёный графинчик с вином, две железных кружки, кусок сала, неизменные большие красные помидоры, и завернутую в газету большую селёдину, которая в наших краях была большой редкостью и считалась деликатесом.

– Серёжа! – взмолился я, – Ну какая будет работа после всего этого? – Серёжа хмыкнул, махнул рукой, развернул газету, расставив на ней всю снедь и наполненные вином кружки, сказал:

– Так вдвоем эти два метра до вечера осилим и, конечно осилим этот графинчик! – в графинчике было три литра отменного вина. Мы осилили к вечеру и то и другое. Завершив откопку траншеи всего периметра. Мне оставалось прокопать траншею от средины фронтона до задней стенки и поперечную траншею под стенку, отбивавшую коридорчик и кухоньку. После завершения сегодняшней работы Серёжка опять начал меня агитировать на поездку к ним. Я был уверен, что это не он, а его сёстры настропалили притащить меня для их пресловутых танцев. Не смотря на все Серёжкины усилия, я стоически выдержал его натиск и уехал домой, пригласив Серёжку опять поработать только без вина. Но Серёжка, сославшись, что ему надо довезти отца в Кучурган, от этой затеи отказался, пообещав приехать в субботу, то есть через день. Утром я опять приехал рано, начал копать поперечную траншею, как вдруг на проходящем мимо тракторе Белорус, я увидел Петра Лилицу, пронзительно свистнул ему, он оглянулся и увидев, размахивающего лопатой меня, заглушил трактор и подбежал ко мне. Мы не виделись с ним более трёх лет. За это время он отслужил срочную службу в танковых войсках, приехал домой и женился. Мы выпили за встречу с ним по кружке домашнего вина, которое в бутылке из-под шампанского, положенного матерью вместе со снедью. Петро уехал, а я продолжил свою работу, которую закончил к вечеру, изрядно попотев на палящем солнце и загоревший за эти дни, как негр, на теле осталась только одна полоска, которую прикрывали плавки. В этот раз я приехал домой рано. Отец был дома, я ему доложил:

– Папа, копать осталось продольную траншею. – но он сказал:

– Давай сделаем доброе дело! Мне в голову пришла хорошая мысль, что продольную траншею надо сделать не по центру, а сантиметров восемьдесят ближе к задней стенке до поперечной траншее, а во второй половине откопать траншею ровно по центру, тогда получится кухня и коридор одинаковые, а комната будет больше чем спальня и, чтоб не откладывать в долгий ящик поедем, колья и провод там у тебя есть и мы отобьём так как надо, чтобы завтра тебе с утра начать свою работу! – мы поехали на место, отмерили всё, до захода оставалось, где-то полчаса, я начал выкашивать бурьян, а отец подбирать камни на фундамент, прикидывая хватит ли уже заготовленного. Подошёл сосед, дом которого был почти, напротив. Высокий, худощавый, красивый болгарин по фамилии Радованов. Оказывается, они уже были знакомы с отцом. Радованов осмотрел проделанную мной работу и сказал отцу:

– Твой сын, за которым я наблюдаю уже почти неделю, работает как трактор, и я думаю, когда же он устанет? А он с каждым днём делает все больше! – отец засмеялся:

– Так он работает ни в одну смену, а в две!

– Понятно, дело молодое! – сказал Радованов и стал приглашать нас на ужин. Отец согласился. И мы пошли к ним. Их большой каменный дом был покрыт красивой оцинкованной крышей. Их двор казался маленьким потому, что весь дом обвивала виноградная лоза, на которой, свисали крупные гроны винограда разных сортов, а весь двор был усажен фруктовыми деревьями. Через открытую калитку на огород было видно, что половина огорода усажено непривычными для нас кустами винограда, а ближняя половина пестрела помидорами различных цветов и там росли другие диковинные для нас овощи и зелень. Женщины поставили стол на свободном месте напротив входной двери, накрыли белой скатертью и уставили весь стол, приготовленными заранее яствами, посредине стола стоял большой пяти литровый бутыль с домашним светло-розовым виноградным вином, на каждого стояли большие глиняные более чем полулитровые кружки для вина, лежали пучки различной зелени укроп, петрушка и другие незнакомые мне травы. Сверху этих пучков лежали длинные стручки красного и зеленого горчайшего перца. А дальше всё по-русски. Радованов поднял тост за доброе отношение с будущими соседями, и мы начали свою застольную трапезу. Что отец, что я любили всё горькое, но то, что стояло на столе превзошло наше ожидание. Мясные и картофельные блюда были до того наперчены, что рот не мог закрываться, и чтобы утолить этот жар, приходилось раз за разом запивать еду вином, а попробовав по примеру Радованова красного перца, я чуть не поперхнулся. Перец был настолько жгучим, что в горле у меня свело, но. чтоб не показаться смешным, я приглушил его несколькими глотками вина из кружки. Но отец с Радовановым ели этот перец с наслаждением и обменивались впечатлениями о его качестве. Я больше не рисковал его откусить. Вместе со всей не многочисленной семьёй Радованова, мы опорожнили пяти литровый плетёный графин прекрасного вина, причем пили все поровну, что мужчины, что женщины. Из женщин там была Радованова жена, его и её мать, и тётка. Стало темнеть, мы поблагодарили хозяев и уехали домой, а утром в субботу до рассвета, я помчался опять работать, надеясь к вечеру расправиться со своей траншеей. Проработав часа два, я откопал примерно две траншеи, но дальше дело застопорилось, я наткнулся на глубине в девяносто сантиметров на сплошной дикий камень, который не поддавался лопате и уступал только кирке. До десяти часов я продвинулся всего лишь на полметра, ожидая, что наконец-то, появится Серёжка, но он не появился, и до часа дня, я продвинулся ещё сантиметров на пятьдесят. От непрерывных ударов киркой о камень начали болеть плечи и руки, прикинув, что если так будет продолжаться, то мне здесь ковыряться надо будет ещё два или три дня. Перекусив маминой снедью, поплевал на руки и принялся за работу. В пять часов подъехали три мотоцикла, на которых сидело пять человек в том числе Толя Немченко, Миша Белоус, Коля Руснак, Ваня Короленко и Витя Мурга. Оказывается, они уже были у нас дома в Марьяновке, не зная, что я работаю здесь. Мать им рассказала, как добраться до меня, и вот они передо мной. С собой привезли они в деревянном бочоночке литра четыре вина, но о закуске, конечно же забыли. Двумя металлическими кружками, мы распили это вино, закусили оставшейся у меня снедью, и ребята стали манить меня в поездку по родным деревням. Я сказал:

– Ребята, у меня на шее висит эта чёртова траншея и покинуть её я не могу, так-как дал слово отцу в воскресенье её закончить, а мне, как назло внизу оказался камень дикарь, он очень плохо поддаётся даже кирке! Подвыпившие ребята загудели:

– А мы то для чего здесь? Давай инструмент, мы осилим этот дикарь! – но из инструментов у меня была одна штыковая и одна совковая лопаты, лом и кирка. Вооружившись этим инструментом сразу три человека приступили к работе, а я пошёл к Радованову, он оказался дома. Попросил у него пару лопат и кирку. Он оказался человеком запасливым и в сарае у него целым штабелем у стены стоял и лежал инструмент для обработки и копки земли, и он любезно предложил мне выбрать понравившиеся. Я принес инструмент к месту работы, сам взял лопату, Витя Мурга взял кирку и все шесть человек включились в работу. К восьми часам наша злосчастная траншея была полностью закончена не столько сколько выкопанная, сколько выдолбленная. После мы все сели на траву, закурили, а самый хозяйственный из нас Ваня Короленко сказал:

– Ребята, всю землю с лицевой стороны надо убрать, а сюда наносить камень для фундамента! – передохнув, накурившись и, прикончив остатки вина в бочонке, мы приступили к задуманному. Всем скопом работалось легко, очистив землю мы наносили туда камня дикаря. Будучи под изрядным хмельком Толя Немченко предложил переночевать здесь. Скошенный мною бурьян уже подсох, мы загребли его, расстелили и приготовили место для ночёвки. На танцплощадке заиграла музыка, которую было слышно на весь посёлок. Ребята встрепенулись:

– Борис, что это свадьба? – я им объяснил:

– Нет не свадьба, а танцы на танцплощадке!

– А далеко это?

– Да нет! – ответил я, – Всего полкилометра!

– А там девочки есть?

– Да там есть, но их впускают туда только со своими кавалерами!

– А где же их взять? – завопили ребята.

– А вот в этом, я могу вам помочь, давайте поедем к моему другу Серёжке, у него аж три красивых сестры, а рядом живут их подруги одна другой краше, так что хватит на всех! – ребята обрадовались. Зарычали наши мотоциклы, и мы поехали к Серёжке. Увидев нас, находившиеся во дворе сёстры мигом метнулись в хату прихорашиваться. Во дворе были Серёжина мать и отец. Серёжка был где-то в загуле.

– Знаю, что он поехал в Кучурган и там познакомился с очередной подругой, я не вижу его уже второй день! – сказал отец. Я познакомил родителей Серёжи с моими друзьями и сказал матери:

– Мы приехали пригласить ваших девочек на танцы! – мать заулыбалась и сказала:

– Боря, так они же каждый день торочат мне в уши, найти способ пригласить тебя к нам, чтобы ты сводил их на танцы! – я ответил:

– Их просьбы Богу в уши! Вот привез им кавалеров! – а сам в глубине души подумал: «Пронеси от меня эту учесть с ихними танцами». В доме окна были раскрыты и девки слышали все наши разговоры, и младшая раньше всех, прихорошившись побежала за подругами. Меня охватило разочарование, вместо трех подруг, она привела всех четырех, а далее всё повторилось, как и в те разы, мы прошли по всей улице, каждый под руки с девочками под удивлённые взгляды и приветственные возгласы доброжелательных, молодых и старых жителей. Мне выпало танцевать с Серёжиной старшей сестрой Галей и в танцах у нас всё получалось. Мне хотелось отдохнуть после насыщенного трудового дня, но Галина с каждым танцем тащила меня в круг. Я отдавал должное, в душе, ругая себя за свою инициативу. Но мои друзья в отличие от меня были настроены восторженно, танцуя на ровной танцплощадке без пыли и дыма с красивыми девочками и такую же красивую музыку. По окончании танцев мы провели их домой, затем, грохоча мотоциклами поехали к нашему будущему дому, зарылись в сухой хорошо, пахнущий бурьян и, как убитые заснули. Утром в воскресенье, пока ребята ещё спали, я завел мотоцикл и съездил домой, предупредив мать и отца:

– Дорогие родители, мы с ребятами едем в Еремеевку, и когда я вернусь точно не знаю. Траншея полностью готова, камень под фундамент перенесён, и всё готово к закладке фундамента! Мать сказала:

– Хорошо, что приехал и предупредил. Я так и думала, что уедешь с ребятами, они же приезжали сюда! – она наложила мне в торбу еды, чтобы мы позавтракали, а отец из погреба принес трёх литровую бутыль с вином и наказал мне её вернуть обратно. Приехав в наш, обозначившийся уже двор, я увидел заспанных и, зевающих ребят, которые обменивались впечатлениями во вчерашних танцах и незнакомыми им девочками. Я взял ведро с колонки, которая была в недалике, принес воды, мы все обмыли холодной водой свои хари, и приняв Божеский вид уселись за трапезу, запивая вином, каждому хватило всего по неполной кружке. На душе повеселело, и мы поехали в Еремеевку.

До вечера в Еремеевке посещали всех друзей и знакомых, а вечером уехали в Будёновку, там намечался какой-то праздник и организовывались танцы. Там и заночевали. А утром рано уехали в Понятовку и так четыре дня, я с ребятами, которые выпросили на эти дни для себя отпуск посетили всех друзей и знакомых, живших в окрестных деревнях и сёлах нашего района. В пятницу я вернулся домой. Отец сказал:

– Сынок, я был в Раздельном, смотрел траншею под фундамент и был у отца Серёжи Огородникова и договаривался с ним о строительстве дома, пока он утвердительного ничего не сказал. А сказал, чтоб подъехал к нему через три четыре дня. Ты постарайся заехать к ним и попробуй его уговорить! – на следующий день после обеда я поехал в Раздельное к Серёжке, но дома его не застал, он опять уехал в Кучурган, но отец и девчонки были дома. Встретили меня очень хорошо тепло и приветливо, и стали уговаривать меня остаться у них до приезда Сергея, а вечером опять сводить их на танцы. Я, выбрав момент, завёл разговор с дядей Сашей, так звали отца Сергея о строительстве. Он мне объяснил:

– Борис, работу в Кучургане я закончил, но у меня по Раздельной ещё есть три заказа! – я стал его уговаривать. Услышав наш разговор, девчонки и Мать Клавдия Васильевна неожиданно для меня стали уговаривать дядю Сашу дать согласие на постройку нашего дома. И дядя Саша согласился. Я тотчас съездил в магазин, привёз бутылку доброго коньяку, и мы все дружно скрепили наш договор. Но девчонки поставили мне ультиматум:

– Боря, в связи с тем, что дом будет строиться уже с завтрашнего дня, то ты должен поселиться у нас и каждый вечер водить нас на танцы! – причем Клавдия Васильевна заняла их сторону и нажала на дядю Сашу, который сказал:

– Долг платежом красен! Они помогли тебе, ты помогай им! – я согласился и поехал домой предупредить отца.

– Папа, с завтрашнего дня начинается стройка дома, так сказал дядя Саша! -отец обрадовался, пошёл в МТС брать отпуск. У меня оставалась последняя неделя отпуска, которую я потратил в основном: днём на строительство, а по вечерам приевшиеся мне танцы. Мой друг Серёжа появился только один раз, Последние два дня своего отпуска, я поехал к Татьяне в Одессу. Там мы сговорились, что зимой на её зимние каникулы, она ко мне приедет в Хмельницкий и мы порешим, как нам быть дальше. Приехав из Одессы, стал собираться уезжать. В это время во вторую половину нашего дома поселили двух девочек Валентину и Людмилу. Валентина была из Кировограда и её направили работать в нашу МТС электриком, а Людмила тоже из Кировограда, закончила медицинский техникум и её направили в Марьяновку на должность сельской фельдшерицы. Последний день моего отпуска было воскресение, я сводил этих девочек в клуб на танцы, а утром к восьми часам съехались мои друзья и всем скопом проводили меня на станцию, посадили в поезд, и я поехал опять в училище. Опять привёз своим наставникам отцовы вина и его наказ:

– Драть пуще прежнего для его же пользы!

ЧАСТЬ 2

РЕСПУБЛИКАНСКИЕ СПОРТИВНЫЕ СОРЕВНОВАНИЯ

Начинать третий год учебы в училище, а четвертый год службы для меня было почему-то тяжко. Вот недавно мы проводили выпускников с третьего курса, а теперь сами стали выпускниками и этот, начавшийся учебный год казался будет беспросветным. Хрущёвские нововведения в отношении Сталина и Армии не сулили нам ничего доброго. Но постепенно учёба и спорт поставили меня в нужное русло, я перестал думать о будущем и занимался будничной работой, стараясь постичь на занятиях преподаваемую военную науку, а на ежедневных тренировках искусству, спорту тем более, что в начале мая ожидались Республиканские соревнования по классической борьбе в Киеве, но для этого надо было победить на областных соревнованиях, которые ожидались в феврале месяце. В январе месяце наш курс стрелял из Т-54А штатным снарядом на Житомирском полигоне. Наш экипаж был это Коля Хорохорин, Леша Созаненок и я отстреляли на отлично, умудрившись поразить первые цели тремя попаданиями, за что по приезду командир роты нам дал по двое суток отпуска, и мы его прекрасно провели, празднуя субботу и воскресение у моей двоюродной сестры Зины и её мужа Саши.

Приближался приезд ко мне Татьяны. До её приезда оставалась всего неделя. Внезапно меня вызвали к зам начальнику политотдела училища. Прибыв к нему, он усадил меня и стал меня расспрашивать о моих взаимоотношениях с Татьяной. Из его вопросов я понял, что они читают наши письма друг другу, а из писем знают о нас почти всё. Расспросив меня, он мне заявил:

– Борис, ты делаешь большую глупость, раз решил свою судьбу связать с дочерью врага народа! – в ответ я ему сказал:

– Во-первых дети не отвечают за своих родителей и, что это сказал сам И. В. Сталин! А во-вторых, что вина её отца ничем не доказана и его по-видимому скоро реабилитируют!

– Ну раз ты так упорствуешь и не прислушиваешься к моим советам, то полит отдел училища будет ставить вопрос о твоём отчислении и направлении тебя в войска! А чтобы ты подумал, даю тебе три дня. Через три дня я тебя вызову! – обдумывая всё это, мне конечно не хотелось отчисляться, и я написал Татьяне, чтобы она в этот раз не приезжала, а сам решил, что после окончания училища меня отчислять уже никто не будет и мы вольны будем с ней распоряжаться своей судьбой. Вызвавшему меня через три дня к полковнику Калиничеву, я сказал, что отчисляться не буду и жениться курсантом тоже не буду.

– Вот и добре! – сказал Калиничев, – Иди учись! – однако моё письмо Татьяне пришло позже, чем она уехала ко мне. Приехав в Хмельницкий, она устроилась в гостинице, позвонила на КПП, сообщив свой телефон. Я отпросился в увольнение и встретился с ней. Объяснив ей, как всё было и заверил, что после окончания училища мы оформим наши взаимоотношения. Татьяна всё это восприняла относительно спокойно, возмутившись только тем, что мне угрожали отчислением. А через два дня меня вызвали опять в полит отдел, но уже к начальнику полит отдела к полковнику Долбенко. Оказывается, Татьяна была у него на приёме и высказала своё возмущение, что они вмешиваются в нашу личную жизнь. Они же в свою очередь, свою вину спихнули на меня и заявили, что это я не хочу связывать свою жизнь с ней, как с дочерью врага народа и преподнесли ей так искусно, что Татьяна поверила им. Встретившись с ней на следующий день, она обвинила меня во всех моих незаслуженных грехах. Разобиженная на меня, она уехала, заявив:

– Борис, не переписываться, не встречаться с тобой никогда не буду, чтобы не портить тебе жизнь! Прости!

Подлость велеречивых политработников обожгла меня на всю оставшуюся жизнь, в течение которой я убеждался, что эта свора и каста под красивыми словами скрывает подлые и чёрные поступки людей этой профессии. Потрясшие меня эти события с вопиющей несправедливостью ко мне по сути дела выбили меня надолго из своей колеи. Но устранившейся в училище давно заведенный порядок и полная загрузка всех физических и моральных сил, обучаемых делала свое дело. Учеба продолжалась, жизнь продолжалась насущные проблемы решались. Мало-помалу все стало на свои места.

Наступил февраль месяц, настала пора областных соревнований по борьбе и другим видам тяжёлой атлетики. На этот раз в соревнованиях было очень мало мастеров спорта, а в моем весе ни одного. Зато перворазрядников, претендующих на призовые места, было предостаточно и мне на этих соревнованиях пришлось изрядно потрудиться над ними на ковре при поддержке меня городскими и училищными болельщиками. Эти соревнования я выиграл и стал членом сборной Области, представляемой на Республиканские соревнования. Для подготовки меня к этим соревнованиям спортивный комитет Области выделил мне для ежедневных тренировок двух моих соперников, занявших на этих соревнованиях второе и третье место. Один из них был с тридцать первой танковой дивизии сержант третьего года службы танкист, здоровенный парень чуть выше моего роста, звали его Коля, а вторым был сверхсрочник тоже Николай Сильвестров двадцати семи лет отроду, бывший три года назад мастером спорта, тогда это звание надо было подтверждать ежегодно. Начальник училища в целях моей подготовки к соревнованиям освободил меня от всех нарядов и полевых занятий, которые продолжались более суток. Для тренировок со мной ребята приходили через день, один сегодня второй завтра. Как-то, когда вся рота была на полевых недельных занятиях, а в роте оставалось только три человека в том числе и я. Я решил подменить дежурного по роте, целую ночь не спал, а утром в десять часов пришёл Николай на тренировку. Спортзал был у нас на первом этаже. Я спустился туда, Николай в ожидании меня уже разогрелся на спортивных снарядах и бегал по спортзалу весь потный и готовый к работе. Извинившись за свое невольное опоздание, я почему-то не стал разогреваться и сказал:

– Пошли на ковёр! – где стали разучивать и совершенствовать приемы, которые были у нас в плане тренировки. При проведении одного из бросков Николаем, я почему-то расслабился и правым плечом ударился об ковер, почувствовал адскую боль и три дня после этого не мог заниматься. Сходил в санчасть, там врач посмотрел, пощупал, покачал головой и сказал:

– Ты повредил плечевую связку, болеть будет долго, если не всю жизнь. О травме я сразу же сообщил в спорткомитет, чтобы мне сделали замену. Но вместо замены меня повезли к Областному хирургу, который осмотрел меня, сделал рентгеновские снимки и сказал:

– Ничего страшного нет! – и прописал мне прибывать к нему через каждые три дня, и колол мне какие-то обезболивающие уколы, что позволяло мне безболезненно тренироваться. По моему настоянию за неделю перед выездом спортивный комитет провел между нами троими соревнования в Областном драмтеатре, объявив, что идет в неконкурсная борьба на поездку в Киев. На своё же удивление без особых проблем я уложил на ковер обоих своих конкурентов и стал, не смотря на травмы кандидатом на Республиканские соревнования. Спорткомитет заранее давал нам сведения о конкурентах, которые будут представлены в Киеве. Мы прибыли в Киев за два дня до начала соревнований. Соревнования проводились в спортзале спортивного комплекса Динамо. Так как соревнования были открытыми то из Ташкента прибыл Олимпийский чемпион Гриша Гамарник, и он был заявлен как раз на мой вес. Эти два дня перед соревнованиями мы посветили тренировкам, тренировался там и Гриша конечно все мы за ним наблюдали, рассматривая его загорелое тело и особенно шею, которая начиналась от ушей. Его рельефные мышцы ничего хорошего для меня не сулили и еще в этой когорте был чемпион Киева Ткаченко. Не знаю почему, но, когда я тренировался Гриша подходил и наблюдал за мной. На соревнованиях все пошло своим чередом. Я выиграл две победы подряд над чем пионом Черниговской области и Сумской, мне предстояло встретиться с чемпионом Киева Ткаченко. Встреча началась драматично для меня, со стойки он дважды перевел меня в партер, и я чуть не попался на бросок через пояс, в результате которого судья поставил меня в партер. До конца встречи оставалось секунд двадцать, и я проигрывал начистую, но Ткаченко уверовав в своей победе расслабился и допустил большущую оплошность, он обе свои руки запустил мне под мышки, желая провести нельсон. Для меня его желание было подарком, ибо контрприём у меня был отработан с блеском. Мгновенно сжав предплечьями его руки и крутанувшись всем телом направо дело было сделано. Ничего не понявший Ткаченко лежал на лопатках, а я с трудом разжимал свои замлевшие руки. А на следующий день предстояла схватка с Гришей Гамарником. Наша схватка в этот день была первой. На все встречи Гамарника собиралась масса болельщиков. Для меня встреча началась почему-то спокойно. Мы долго не могли никак захватить друг друга, но где-то на второй минуте Гриша перевёл меня в партер, во второй трехминутке мне пришлось его поставит в партер, да так и закончилась наша встреча, как я считал каждый из нас заработал по одному очку. Но судьи посчитали почему-то иначе. Присудив Грише два очка, а мне одно, обосновав тем что мол Гриша перевёл меня в партер первым. Да и так было понятно, что олимпийский чемпион должен был выиграть. Таким образом я занял только второе место на Республиканских соревнованиях. Команды борцов классического и вольного стиля, а также штангисты Хмельницкой области в общей сложности заняли, как никогда раньше четвертое место Республики. Встречали всех нас на вокзале с оркестром, руководил нами председатель спорткомитета области. Здесь же присутствовали представители местных властей и командования воинских частей и нашего училища от которых были представители в областных командах. На перроне было полно народу студенты, наши болельщики, вручали нам букеты с цветами. Заставили нас надеть регалии типа лент, наши спортивные номера, которые мы прихватили на память, потом нас повезли в драмтеатр, где было полно народу, которые нас приветствовали, там была торжественная часть встречи. Речь держал сам первый секретарь Обкома партии. Выступал начальник нашего училища, командир тридцать первой дивизии, председатель спорткомитета Области. Выступали тренеры, которые нас готовили и в конце дали слово старпому борцу Позднякову, ему было лет восемьдесят пять, но выглядел он бодро. Он коротко и понятно для всех борцов высказал свои мысли, а мы все хлопали ему больше всех, а за нами аплодировал весь зал. Здесь же нам вручили от спорткомитета памятные подарки, памятные грамоты, после чего нас повели в Обкомовскую столовую, где были накрыты торжественные столы и налиты каждому в большой фужер шампанского. После торжественного ужина и застольных речей нас развели по местам службы. А утром на обще училищном построении начальник училища вывел нас всех шестерых из строя и от лица службы за отличные результаты на Республиканских соревнованиях объявил благодарность, а в субботу вечером нас заставили выступать перед курсантами и рассказывать, как там всё было. Так в основном закончились мои спортивные достижения в этом 1956 году.

Настала пора экзаменов и мы усердно корпели над учебниками, готовясь к их сдаче. К концу июня мы сдали все текущие экзамены и зачёты, впереди маячили Государственные экзамены. На госэкзамены выносилось токсическая подготовка два экзамена теория и практика, огневая подготовка два экзамена теория и практика, стрельба на танковой директрисе вкладным стволом на новых тогда танках Т-54А, по оружию массового поражения тоже было два экзамена теория и практика (марш бросок на семь километров в средствах химзащиты) и история партии ВКПБ и физическая подготовка (все положенные на третьем курсе упражнения и кросс три километра в поле по целине).

Восемнадцатого июля в училище прибыла Государственная экзаменационная комиссия, нам её представили на обще училищном построении. Экзамены начались двадцать пятого числа. Перед каждым экзаменом очередного взвода выступал председатель комиссии и в присутствии всех членов комиссии объявлял требования к нашим знаниям, которые мы должны показать, а в составе экзаменационной комиссии были представители основных родов войск. Там были офицеры, мотострелки, танкисты, химики, инженеры, ремонтники и другие специалисты.

За три года учёбы мы поднаторели в военных науках, как отче наш, знали боевой устав и практику работы командира в организации боя. Несмотря на напряжённую обстановку первых дней экзаменов, по словам председателя комиссии мы показали твердые знания, как теории, так и на практике. Для меня сдача экзаменов сложностей никаких не было. Голова варила хорошо, а памяти было не занимать, однако на экзамене по истории ВКПБ, я чуть не погорел. В феврале месяце прошёл двадцатый съезд КПСС, на котором Н. С. Хрущёв развенчивал культ личности Сталина, и до нас курсантов не очень-то доводились эти материалы, а мне на экзаменах этим вопросом спрашивалось о борьбе партии с троцкизмом. Этот вопрос я знал на зубок и поэтому выпалил его, как из пулемёта, зная, что основную роль в борьбе с троцкизмом сыграл И. В. Сталин. Глядя на лица членов комиссии, я удивился, что у членов комиссии от моего ответа перекосились физиономии и старший из них, заикаясь мне сказал:

– А вы, что не читали материал двадцатого съезда КПСС? – я доложил:

– Читал! – тогда он напрямик сказал:

– А вы, что не знаете развенчание культа личности Сталина? – я сказал:

– Знаю!

– А почему же вы восхваляете Сталина? – уверенный в своей правоте, я ответил:

– Всё это написано и в истории ВКПБ и Большой Советской энциклопедии. А я не настолько силен в истории и литературе, чтоб вымарать исторические факты! – глянул влево к окну, где сидел мой взводный Василий Васильевич, увидел его скривившуюся физиономию и здоровенный кулак, который он показывал мне, меня с миром отпустили, не объявив мне оценки и долго потом совещались, как мне рассказывал Василий Васильевич, какую оценку мне поставить. От тройки меня спас наш преподаватель полковник Коровин, доказав, что у меня за все три года были одни пятерки по истории партии. Мне поставили четыре балла. После истории партии мы сдавали физическую подготовку. Из двадцати четырех курсантов нашего взвода самым проблемным был Слава Бурмистров. По итогам сдаваемых экзаменов наш взвод выходил на первое место, а по физической подготовке Славка мог потянуть нас назад, поэтому всё своё свободное время поочередно мы гоняли Славку на спортивных снарядах и по кроссу на три километра. Но Славка был тяжёл и ленив. Его и пинали, и пригрозили, что если завалит физо, то по выпуску сделаем ему больно. Если на снарядах мы его подготовили более-менее сносно, то на кроссе на половине дистанции Славка сдыхал.

Наступил день сдачи изо. Двадцать три человека на снарядах показали отличные результаты, а Славка порадовал нас хорошей оценкой. На следующий день к одиннадцати часам нас вывезли в поле, показали направление куда бежать и пустили вперед. Со Славкой мы порешили сделать так: два лучших бегуна будут до половины дистанции бежать сзади Бурмистрова и подгонять его вплоть до пинков по заднему месту, а с половины дистанции назначили пять самых выносливых в том числе и меня, которые по двое хватали Славку за руки и волокли четыреста метров, на последнем этапе пришлось Славку волокти мне одному. Оставалось метров двадцать, глянув на секундомер, висевший у меня на шее, увидел, что на отлично остается всего секунд десять, последний раз пнул пинком в Славкин толстый зад прорычал ему:

– Сука, попробуй не уложись! – и что было силы рванул на финиш, уложился на отлично, остановился и стал наблюдать за приближающимся Славкой. Тот, шатаясь из стороны в сторону медленно приближался. Все мы орали ему:

– Ну давай же давай! – на наше удивление Славка на последней секунде все же уложился на хорошо. Не знаю, как эта дистанция далась Славке, но мы выложились на него по полной. Таким образом по результатам всех Госэкзаменов наш взвод занял первое место во всём батальоне. На следующий день на всеобщем построении, начальник училища предоставил слово председателю Государственной экзаменационной комиссии. Перед строем выстроилась вся экзаменационная комиссия и её председатель подвел итоги Государственных экзаменов. Начальник училища поздравил нас с завершением Госэкзаменов и заявил:

– Товарищи курсанты, завтра я уезжаю в Москву к Министру обороны для подписания приказа о присвоении вам офицерских званий! – из опыта прошлых лет все знали, что на это дело уходит не более одной недели.

Свободные от экзаменов, получившие право на увольнение в город, и незанятые ничем мы не знали куда себя деть. В город приехала группа артистов московского малого театра, училище пригласили на постановку. В театр шли обще училищным строем под оркестр и назад так же. Больше половины нашего взвода в этот день были в увольнении, и мы должны били идти замыкающимися в училище. Наш Василий Васильевич был с нами на концерте в театральном буфете заложил несколько сот грамм за воротник и был немного навеселе. Когда он был в таком состоянии то был покладистым и добрым. Мы подкатились к нему и спросили разрешение идти не в строю, а просто пеша. Василий Васильевич раздобрился, махнул рукой и сказал:

– Идите! – строй училища шёл по дороге, а мы человек шесть со взвода по сути дела с ним по тротуару. Нас сопровождала целая кавалькада студенток, которые шли в училище на танцы. Не доходя до ворот училища на максимальной скорости в хвост колонны на наших глазах врезается ГАЗ-51, который влетел на людей и на них повис. Мы кинулись туда. Я первым подскочил к машине и открыл дверцу, за рулем сидел водитель вусмерть пьяный. Выкинул его из машины на Венку Текутьева, который тотчас его нокаутировал. Курсанты нашего взвода и других взводов, которые были в строю прибежали, на руках приподняли машину и вытащили оттуда всех попавших под неё. Там было восемь человек, все были живы, но двое были в тяжелейшем состоянии, всех их увезли в госпиталь, водителя забрали в милицию, а мы с тяжёлым сердцем пошли в казарму, а ещё через день мы хоронили умершего в госпитале курсанта единственного сына у престарелых родителей.

Прошла неделя, началась вторая, но начальника училища и сообщения из Москвы по подписанию приказа не было. Чтобы нас как-то занять, нам предписали заняться подгонкой и во второй раз примеркой давно уже пошитого нам офицерского обмундирования, но как не растягивали время, за два дня мы завершили эту процедуру. Появились слухи, что Министр обороны не подписывает приказ потому что идёт сокращение Армии и нас могут выпустить, как офицеров запаса. В целом меня не пугало такое положение дел потому, что в любом случае я получал диплом техника-механика по ремонту бронетанковой и авто тракторной техникой. С таким дипломом у себя на Родине я работой был обеспечен до конца своей жизни. Эти слухи подтвердились ещё тем что в училище приехали представители из Харьковского авиационного штурманского училища и стали предлагать перейти к ним для переучивания на штурманов самолётов, с условием немедленного присвоения офицерского звания, назначения офицерских окладов на период времени переучивания. После них приехали представители из артиллерийских училищ и тоже агитировали, на эти предложения откликнулось не так уж много наших выпускников, но все же человек тридцать или тридцать пять покинули училище, уехав на переучивание. А мы ждали весь август и сентябрь месяц, стали проситься, чтобы нас ставили в наряды, и чтобы привлекали на какие-то работы. Навстречу нам пошёл новый начальник политотдела, прибывший в училище вместо полковника Довбенко. В начале, он договорился в двух близлежащих совхозах об оказании им помощи в уборке яблок. Изголодавшись без работы, мы с удовольствием исполняли эту миссию и за два дня убрали, перебрали и погрузили на хранение все убранные яблоки. Затем нас направили в другие совхозы на уборку свёклы и то, что они убирали несколько недель, мы убрали за одну неделю. А начальника училища всё не было, не было и приказа и нас направили убирать картофель. Проработав неделю, работа для нас закончилась, мы вернулись в училище, где потянулись наши дни в ожидании неизвестности. В город идти не хотелось. В училище заняться было нечем. Слухи ходили разные. В основном лежали на койках и ждали с моря погоды.

Двадцать седьмого сентября в казарму зашёл начальник вещевой службы и тихо сказал дежурному по роте:

– Передай ротному, чтобы курсанты шли переодеваться! – кто-то лёжа громко спросил:

– Товарищ майор, а во что, в гражданское что ли? – майор обернулся и громко сказал:

– Почему в гражданское? В военное! Позвонил начальник училища, сейчас он садится в поезд и везёт приказ Министра обороны о присвоении вам воинских званий! Завтра утром построение в десять часов для зачитки приказа Министра обороны и вручения вам офицерских пагон и дипломов, и предписаний для направления вас в войска! – все, кто был в казарме молча вскочили с коек, подбежали к майору и под крики ура начали подбрасывать под потолок его грузное тело. Переворачиваясь в воздухе, он кряхтел и говорил:

– Ребята если вы меня упустите, то я рассыплюсь! – почти до утра мы переодевались. Утром пошли уже в офицерской форме, а в десять часов, неузнаваемые, преобразившиеся в парадной форме стояли в строю. Василий Васильевич меня инструктировал, говоря:

– Борис, когда начальник училища тебе протянет руку, не забудь, что она у него раненая и Бога упаси, не жми, ты понял?

– Понял! – сказал я. Но, когда мне начальник училища вручал пагоны, диплом, предписание и поздравил меня с окончанием училища, протянул мне свою руку, я, забыв за все наставления, от души пожал руку генералу, спохватился, когда увидел его побледневшее лицо, то у меня от этого чуть не померк свет в глазах, я вспомнил наставление взводного и все понял. А вечером был торжественный ужин и балл, а утром мы все уже разъезжались по домам и далее по частям, распрощавшись со многими на всю жизнь.

У меня в предписании прибыть шестого октября в распоряжение начальника Управления кадров группы Советских Войск в Германии город Вьюнсдорф. Прибыв на свою станцию Раздельное, загруженный приданным выданным в училище у меня насчитывалось три здоровенных рюкзака, в которых было два одеяла летнее и зимнее, два комплекта постельного белья и даже перьевая подушка, две шанели повседневной и парадной, сапоги яловые и хромовые, ботинки, четыре комплекта обмундирования, которые составляли: полевое ХБ, полевое ПШ, повседневное для строя выходное и парадное обмундирование. Кроме того, полевая сумка, портупея и парадный ремень. Всё это составляло большой объём и солидный вес, разместившийся в трёх больших рюкзаках.

Узнав по телефону нет ли машин с Марьяновки в РТС, их там не оказалось и сегодня сюда их приезд не планировался. Отнес свои вещички к Любе Картавой в привокзальный ресторан, пошёл искать транспорт, идущий в Марьяновку. Но такого не наблюдалось. Люба посоветовала мне позвонить в Марьяновскую МТС, и отец приедет. Но мне хотелось прибыть неожиданно. В это время в ресторан вошел какой-то дядька и сел за столик. Увидев его, Люба толканула меня в бок и сказала:

– Это наш единственный в Раздельной таксист частник, подойди к нему, он тебя отвезёт! – я подошёл к нему, поздоровался, пожелал приятного аппетита и спросил:

– Не отвезете ли вы меня в Марьяновку? – он утвердительно кивнул головой и сказал:

– Это будет дорого, за каждый километр рубль! – я согласился. Мы с ним забрали мои вещи и пошли к машине. Это был трофейный Хорьх с откинутым кожаном верхом, на котором, когда-то видимо ездили высокие чины Вермахта. Не смотря на свой, весьма почтенный возраст автомобиль выглядел презентабельно, благодаря уходу за ним хозяина. Мы загрузили вещи, я уселся рядом с водителем, и мы поехали по разухабистой Раздельнянской дороге. Несмотря на ухабы, рытвины и колеи амортизация машины работала безукоризненно, и за полчаса мы добрались до родительского дома. Заехали во двор, во дворе мать привязывала коз. Увидев заехавшую машину, она удивленно повернулась в нашу сторону, потом увидела меня в офицерской форме, всплеснула руками и села возле козы, глядя на меня причитала:

– Да ты ли это, Боря? – потом пришла в себя, я её поднял, вытер ей слезы и мы пошли в дом. Я рассчитался с водителем, поблагодарил его, и мы расстались. В селе новости расходятся моментально, я не успел умыться, как в хату зашёл отец и директор МТС. В течение часа собрались все друзья моих родителей и началось застолье в честь моего приезда и моего звания. О моем приезде уже знали и в других селах мои друзья и товарищи, с которыми я учился и работал в свое время. Со второго дня моего приезда чуть ли не каждый день приезжали мои друзья и товарищи. Интересовались, как я закончил училище, куда направляюсь и сколько мне служить в Армии? Узнавая, что теперь мне служить придется лет двадцать-двадцать пять, они спрашивали меня:

– И зачем тебе, Борис, это было надо? – почти каждый из них просил показать мой диплом, и читая его одобрительно кивали и говорили:

– Вот это да, вот эта специальность! Увольняйся из Армии, тебя везде примут! – но уже привыкший к военной службе, я отрицательно крутил головой и мне не хотелось увольняться из Армии. С Серёжкой мы поехали в Кишинёв на мотоцикле к его дядьке, там мы встретились с нашими товарищами по училищу и провели четыре дня, наслаждаясь молдавским ещё жарким солнцем, искристым вином, виноградом, брынзой и красивым девичьим окружением. Шестнадцатого октября мы приехали в Марьяновку, из нашего двора выходил в сопровождении матери капитан, увидев меня он спросил:

– Вы, Каганский? – я ответил:

– Да!

– Вот вам предписание и проездные билет до Хмельницкого, вам сегодня в девятнадцать тридцать надлежит поездом отправиться в своё училище для дальнейшей отправки вас к своему месту службы! – я удивился и спросил:

– А что случилось?

– Ничего, я выполняю распоряжение! – и добавил:

– На вокзале я буду ждать вас у вагона! – по-быстрому собрались отцовы друзья, мать организовала небольшое застолье. Вещи собирать было, они так и лежали запакованные. Всем скопом проводили меня до вагона, где ожидал меня капитан и убедившись, что я отправляюсь, пожелал мне доброго пути. В одиннадцать часов, подъезжая к вокзалу я видел, что на погрузочных площадках грузятся танки тридцать первой дивизии и в них прямо на платформах загружаются боеприпасы. Прибыв в училище, там уже было тридцать два человека, из сорока двух направляемых для службы за границей. Нас собрали всех вместе, и начальник отдела кадров училища объявил нам:

– Сегодня в двадцать три часа со станции Гречанной номерным воинским эшелоном вы будете отправлены к местам службы через Брест. В семнадцать часов на складе артвооружения вам надлежит получить пистолеты и боеприпасы! – к вечеру прибыли все сорок два выпускника. На ужин мы собрались в привокзальном ресторане, пригласив туда своих командиров. По окончании вечера, где мы изрядно загрузились спиртным, закусывая прелестными маринованными грибочками, которые тогда мне показались эталоном закуси, и до сих пор кажется, что после тех грибков мне ни разу не попадались такие вкусные и аппетитные закуси. После мы проводили своих командиров в их квартиры. Дальше всех жил командир роты Вячеслав Захарович. Провожая его, проходя возле парка, где у входной аллеи на трехметровой высоте стояли громадные каменные резные клумбы, на которых ещё виднелись цветы. Дойдя до этих клумб все невольно посмотрели наверх, а Вячеслав Захарович, глядя туда смехом произнес: