Бесстрастные документы 18 века скупо свидетельствуют: “Моздокское пограничное селение …было укрепляемо руками простых солдат, составивших охранное войско”.
Именно они, в основном, и начинали возводить новую цитадель на Тереке. Поднимали внешние стены, копали под ними круговые защитные рвы, насыпали оборонительные валы и сколачивали заградительные рогатки… Впрочем, в 1763-1765 годах, здесь все поселенцы были строителями. В меру своих способностей.
Одновременно с возведением крепости, на что направлялись главные усилия военных и гражданских колонистов, появлялись в урочище и первые общественные сооружения. Кроме уже упомянутых скромной православной церкви, штаба стройки, служившего также и жилищем главному зодчему – подполковнику Гаку, склада с ледником, на левом берегу Терека выросли ещё казарма и конюшня с печным отоплением, кузница, лесопилка, баня, пекарня…
Сотни первых поселенцев трудились, не разгибая спины, от зари до зари. Успевая, при этом, заниматься и обустройством собственных долговременных жилищ. На смену землянкам, с едва торчащими из травы камышовыми крышами, вокруг холма с цитаделью поднялись обмазанные глиной домики с крохотными оконцами, выбеленными извёсткой стенами и печными трубами.
А ещё колонистам требовалось постоянно заботиться о собственной безопасности. В урочище Мез-догу было весьма неспокойно… Порой настолько, что солдатам, казакам и гражданским поселенцам приходилось откладывать в сторону строительные инструменты и отбиваться с оружием в руках от набегов лихих людей.
Несколько раз налётчики собирались в довольно многочисленные боевые отряды, из представителей всевозможных кавказских племён. Тех, кто мечтал быстрым и дерзким нападением разгромить лагерь строителей… И поживиться на его развалинах богатой добычей.
Обычная история для того времени! А всяких абреков на беспокойной терской границе российской империи, в первые годы возведения крепости, промышляло немало.
В вольные разбойники кавказские джигиты шли, как правило, не из-за крайней своей бедности… Или, допустим, в силу каких-то сложившихся неблагоприятных жизненных обстоятельств. То были лишь исключения.
Абреками горцы становились нередко из-за банальной жажды наживы. А ещё чаще – в поисках молодеческой славы и авторитета в глазах у соплеменников и соседей.
Удачливый абрек, ограбивший богатый купеческий обоз, захвативший в рабство многих иноверцев и безнаказанно улизнувший с добычей от возмездия, тогда для большинства жителей Северного Кавказа, был настоящим героем… Отчаянным, бесстрашным, дерзким! Некоторых даже знали поимённо… И слагали про них легенды, дополняя и приукрашивая вымыслом правду.
Что же касается участи рядового русского солдата в 18 веке, то ей завидовать не приходилось. Особенно если тянуть нелёгкую лямку служивому доводилось на вечно неспокойном Северном Кавказе.
Дисциплина в русской армии держалась на бесконечной муштре, шпицрутенах и зуботычинах младших командиров. Жаловаться на что-либо солдату было запрещено под страхом наказания… Не удивительно, что случаи дезертирства рядового состава в войсковых подразделениях на Северном Кавказе отмечались в 18 веке довольно часто.
Историки пишут, что некоторые солдаты первого гарнизона Моздокской крепости тоже не выдерживали армейских тягот, усугубленных изнурительным трудом на строительстве цитадели… В полном отчаянии эти служивые, призванные, обычно, из крепостных крестьян, бежали и прятались в труднопроходимых лесах. Или вообще уходили прочь из России, за Терек. В так называемые тогда «чеченские горы».
Здесь дезертиры надеялись выжить… Пополняя собой небольшие неприкаянные общины российских христиан-раскольников, спасающихся от гонений на родине в малолюдных ущельях Северного Кавказа. А порой группы бывших солдат, объединяясь, и сами создавали в потаённых местечках, за Тереком, свои хутора.
Только многие беглецы, вместо избавления от армейских тягот, становились со временем добычею местных абреков. И оказывались, в итоге, в кандалах и в колодках… Превращаясь в живой товар на турецких и крымско-татарских невольничьих рынках.
Тем не менее, каждодневная работа на строительстве крепости в урочище Мез-догу продолжалась… И благодаря усилиям российских военных, трудившихся в распутицу, жару и холода, не покладая рук, бок о бок с привлекаемыми к важному государственному делу горцами-переселенцами, уже через год после закладки, к концу лета 1764 года, новый форпост на Тереке обрёл вид вполне себе надежного укрепления.
Возводимую цитадель и растущее при ней предместье окружали две линии рвов с проточной водой на дне широких и глубоких траншей. А на саму территорию крепости, огороженную прочной стеной, теперь можно было попасть лишь по трём подъёмным мостам… Охраняемым круглосуточно вооружёнными джигитами из горской команды князя Кургоко Кончокина…
Вне цитадели и посада, особняком, поселились своей специфической общиной казаки. Они разместились на отшибе, с северо-западной стороны своей специфической общиной,
Эти откомандированные на охрану южной границы империи воины облюбовали себе для лагеря в урочище просторную терскую луку, в паре вёрст от строящейся крепости. Большинство казаков были выходцами с Дона и Поволжья. Они-то и начали обживать открытую, ровную местность, выше по течению Терека, окружённую дикими лесами и подступающей с севера степью.
Впрочем, среди поселившихся тут первых полутора сотен представителей вольного воинского сословия встречались и кубанские станичники, и гребенцы, и даже уральцы! Казачья община, охранявшая строителей цитадели с присоединившимися горцами и патрулирующая постоянно свой участок самой южной границы Российской империи, являла весьма пёструю картину.
В числе первых служивых поселенцев на луке оказались и семейные люди. Правда, казаков тут, уже успевших обзавестись жёнами и детьми, были единицы… В основном, община состояла из холостяков и тех, кто оставил семьи в донских и поволжских станицах, на время своей семилетней командировки.
Казаки, в свободное от службы время, строили себе на луке турлучные и саманные хаты, засаживали огороды, даже умудрялись разбивать фруктовые сады! Но в первую очередь прирождённые воины и защитники границы думали о безопасности своей общины.
Они окапали лагерь, с домами и земельными участками, круговым оборонительным рвом… И поставили по окраинам поселения высокие наблюдательные вышки. Таким образом, эта казачья община при новой крепости превратилась в ещё один, хорошо охраняемый малый форпост на левобережье Терека.
А командовал поселением вольного воинства в 1763 году, и до избрания первого станичного атамана, двадцатишестилетний сотник Илья Сорока. Несмотря на свой относительно молодой для подобной должности возраст, он пользовался непререкаемым авторитетом в казачьей лагере.
Сотника Илью Сороку отличала поразительная смесь бесшабашной отваги в бою, хладнокровия перед лицом опасности, выдающейся силы духа… Сочетающаяся при этом с трезвым расчётом.
Мужественный казак, благодаря своему воинскому мастерству и храбрости, не раз выходил победителем из неравных смертельных схваток. Подчинённая ему сотня всадников считалась одним из самых боеспособных подразделений, приданных гарнизону возводимой цитадели.
Впрочем, станичным атаманом молодого Илью на луке никто не называл… Это была выборная, освобождённая от прочих забот, ответственная должность. И присуждалась она достойному человеку всем обществом только на круге – высшем органе казачьего самоуправления.
А разных атаманов, кстати, в каждой станице, в то время, существовало несколько… Одновременно. И каждый отвечал за свою конкретную сферу, порученную ему обществом всё на том же круге.
Так, в любой уважающей себя казачьей общине избирался походный, или войсковой атаман. Он руководил станичниками в немирное время.
Обязательно был в вольном поселении лисицкий атаман – человек, занимающийся охотничьими вопросами, крамной – разбирающийся в торговых делах… И другие, специализирующиеся по своим узким направлениям.
Станичные же атаманы осуществляли повседневное, общее руководство общиной. Они разбирали различные конфликтные ситуации, занимались вопросами денежных сборов и налогов, выявляли и наказывали виновных…
Казаки не только выбирали себе администратора и распорядителя из самых уважаемых и грамотных соплеменников, но и регулярно заслушивали на круге его отчёты. При недовольстве главой поселения станичники в любое время могли заменить батьку на более достойного лидера.
Однако, слово действующего атамана являлось законом для всех членов общины. Его приказы не обсуждались и не оспаривались. Станичному голове полагалось жалование и немаленькая часть от любой добычи.
Илья Сорока в начале строительства крепости руководил казачьей общиной неофициально, оставаясь действующим командиром сотни.
Место своего поселения в урочище представители вольного воинского сословия, а вслед за ними и все остальные в округе, стали именовать по названию береговой линии. Так казачья община, рядом с цитаделью, превратилась в станицу Луковскую.
Впрочем, всё это случилось не в один год… Отдельное поселение долгое время исправно выполняло свою главную задачу, охраняя строителей и границу, вместе с другими воинскими подразделениями в урочище.
Многие станичники, обосновавшиеся на терской луке, вообще не думали оседать здесь навсегда. Они надеялись, отслужив положенное количество лет и дождавшись смены, вернуться назад – на Дон, Волгу, Яик (Урал)…
В те года не считалось зазорным, если казак, пусть даже и венчанный, неся государственную службу в дальних краях, скрашивая суровый воинский быт, заводил себе временную жену. Это была, как правило, симпатичная рабыня или пленница чужой национальности. Купленная, выменянная, или украденная. А чаще – привезенная казаком из очередного похода, в качестве трофея.
Но будущего, обычно, такие, не освещённые православной церковью, “гражданские браки” не имели. Свою временную жену на кавказской границе, как часто и сам дом, построенный тут, со всем нажитым личным хозяйством, за годы продолжительной воинской командировки (семь и более лет!), казак считал вещами непостоянными, преходящими… Вынужденной мерой! Всё это ему, по окончанию срока службы на Кавказе, и потерять было не жалко.
***
– Настасья! Ты не помнишь, куда я поставила снадобье от болотной лихорадки? – врачевательница и травница Степанида остановилась в раздумье посреди приземистой хаты с двумя малыми оконцами, едва рассеивающими полумрак тесного помещения. – То, которое в зелёном штофе с дубовой пробкой…
Женщина, громко вопрошающая невидимую собеседницу, возившуюся в сенях, представляла из себя крепкую ещё, пятидесятипятилетнюю особу с решительным и строгим, неулыбчивым лицом. Прядь некогда иссиня-чёрных волос, уже тронутых обильно сединой, выбивалась у неё из-под тёмного платка.
Улыбаться потомственная гребенская казачка Степанида Ничепуренко разучилась давно… Ещё четверть века назад, в разгар последней большой войны между османами и российской империей.
Тогда она, чернобровая, весёлая и молодая мужняя жена, двадцати трёх лет от роду, в один роковой день потеряла всю свою семью – бравого супруга-казака, двоих малолетних детей, пожилых родителей… А заодно и добротный дом в горах, со всем имуществом, нажитым за промелькнувшими птицей счастливыми годами в судьбе Степаниды.
Её родной гребенской станице Святомарьинская, располагавшейся в тихом уютном местечке на берегу белопенного ручья, стремительно сбегавшего по камням с ледника в долину, не повезло… Небольшая казачья община, существовавшая к тому времени уже почти сто лет, оказалась на пути турецкой армии, скрытно маневрировавшей меж гор и ущелий, рядом с российской границей.
Османы и их кавказские союзники застали врасплох спящую станицу. Передовой конный дозор вражеского войска случайно наткнулся на святомарьинцев перед самым рассветом…
Взятые подтянувшимися подразделениями турок в плотное кольцо, станичники сопротивлялись с яростной обречённостью. Шансов у малой казачьей общины не было никаких.
Османы беспрерывно атаковали укрепления защитников поселения, расстреливали их из пушек и ружей… И к вечеру всё было кончено.
Ворвавшись в пылающую станицу свирепые захватчики, обозлённые противодействием неверных и своими потерями, перебили всех до единого оставшихся в живых мужчин. От невинных младенцев до стариков.
Заодно османы изнасиловали всех девочек и женщин. Зарубили саблями многих казачек, помогавших своим мужьям, братьям и отцам держать круговую оборону, заряжая ружья и перетаскивая с места на место несколько имевшихся у станичников орудий.
Победителями были также хладнокровно вырезаны старухи и дети… Все те, кто не мог долго идти своими ногами вслед за армейским турецким обозом. И представлял собой бесполезную добычу, в глазах расчётливых завоевателей.
Саму разграбленную станицу захватчики сожгли дотла. А руины домов сровняли с землёй… Поставив точку в столетней истории этого казачьего поселения.
От всей Святомарьинской осталось в живых полтора десятка человек… И это были молодые, красивые женщины, чудом уцелевшие в массовой резне. После всех издевательств над ними, жестокие, но практичные победители решили всё же не убивать казачек, а с выгодой продать работорговцам. Славянские девушки стоили дорого!
Босоногих и истерзанных станичниц связали одной верёвкой… И погнали вслед за турецким войском, в армейском обозе, рядом с телегами, гружёнными награбленным имуществом святомарьинцев, в неволю. Вместе с захваченной скотиной, стегая плетью отстающих пленниц и животных.
В этой рабской связке семенила и Степанида… С потухшим взором, посеревшим лицом и окаменевшим от невыносимого горя сердцем.
Как молодая женщине ещё не умерла тогда? На её глазах приняли страшную смерть оба её малолетних ребёнка… И погибло столько близких!
…К счастью для пленниц, через сутки после случившейся с ними катастрофы, на османскую армию напали русские войска. Конные казачьи части, неожиданно и стремительно атаковали в горах турецкую колонну.
Османы и их союзники, чтобы не попасть в окружение, в спешке бросили основную часть своего обоза, награбленное добро с пленницами… И бежали сломя голову. А освобождённая казаками Степанида вскоре, после разных перипетий и бродяжничества по тылам русской армии, оказалась, в конце концов, в Кизлярской крепости.
Попала сюда молодая женщина уже одна, без других спасшихся пленниц из уничтоженной Святомарьинки. Они так и потерялись для неё навсегда в военной круговерти.
Степанида в то время, заторможенная и равнодушная ко всему, что происходило вокруг, являла собой не человека… А только тень от себя прежней. С пустыми, полубезумными глазами… И без всяких средств к существованию.
Босую, неопрятную и голодную казачку, бесцельно шатающуюся по шумному кизлярскому базару, в надежде на бесплатную еду, случайно повстречал местный старик-аптекарь. Это был бездетный и одинокий вдовец.
Он пожалел молодую бродяжку… Накормил и приютил её в своём большом двухэтажном доме в Кизлярской крепости. Первый уровень жилища занимали аптека и лаборатория по изготовлению лекарств. А наверху обитал сам хозяин.
Потом, когда Степанида уже немного пришла в себя, она стала всячески помогать по дому добросердечному старику. Убирала, готовила ему, стирала… И даже пыталась принимать посильное участие в профессиональной деятельности аптекаря.
Прошло несколько лет. Старый бездетный вдовец всё больше доверял и привязывался к молодой и толковой женщине… Постепенно ставшей ему незаменимой помощницей по хозяйству и в торговых делах, внимательной слушательницей и старательной ученицей.
Со временем, аптекарь стал допускать Степаниду и к изготовлению разных несложных лекарственных снадобий в своей лаборатории. Кроме этого, женщина собирала для мэтра, по ближайшим к Кизлярской крепости рощицам и болотцам заказанные им целебные травы, цветки и коренья.
Степанида с ранней весны и до поздней осени бродила по округе с холщёвым мешком за спиной и с плетённой корзиной на плечах. А возвратившись со своей добычей к старику, училась, под его строгим приглядом, правильно и аккуратно сортировать собранные растения.., Сушить и растирать их потом в мелкий, однородный порошок.
Молодая женщина добросовестно отмеряла разные ингредиенты на точных аптекарских весах, смешивала вещества в нужных пропорциях, по указанию и под наблюдением мэтра. На основе этих составов опытный фармацевт готовил свои лечебные отвары, настойки и мази.
Аптекарь лично фасовал целебные снадобья по флаконам и пузырькам… Наклеивая на малую посуду бумажные этикетки с надписями на латыни.
Когда-то Степаниде повезло закончить трёхлетнюю церковно-приходскую школу в Святомарьинке. Это учебное заведение при скромном станичном храме существовало лишь благодаря подвижничеству грамотной супруги священника, возившейся с казачьими детьми, словно наседка с цыплятами.
Остальные взрослые святомарьицы к её углублённой просветительской деятельности относились скептически… Все прочие уроки в церковно-приходской школе, кроме знакомства чад с Законом Божьим и зазубривания православных молитв, считались в казачьих семьях излишним баловством.
Однако, Степанида (спасибо принявшей страшную смерть от нехристей попадье-мученице!), умела теперь худо-бедно читать и писать по-церковнославянски… Что для гребенских казаков в 18 веке, и уж тем более для их женщин, было весьма редким явлением.
Пришло время Степаниде вспомнить школьные годы… В домашней библиотеке старого аптекаря имелось несколько медицинских книг, написанных на кириллице.
Любознательная молодая женщина, с разрешения добросердечного мэтра, с интересом их листала… Запоминала названия и симптомы болезней, методы лечения недугов и правильное применение целительных препаратов.
Ей было по душе это тихое, требующее сосредоточенного внимания и знаний ремесло фармацевта и лекаря. Так, под руководством своего благодетеля и мудрого наставника Степанида постигала новую науку. Год за годом… Сперва, и по чуть-чуть, теоритически, а потом, и всё увереннее – практически.
Слава Богу, рядом с ней много лет находился доброжелательный советчик. У которого она всегда могла спросить о непонятном.
В 18 веке владельцы аптек не только изготавливали и продавали исцеляющие снадобья нуждающимся, но нередко и сами занимались лекарской практикой. Старый вдовец не был исключением.
А со временем и его способная ученица, под внимательным наблюдением своего наставника, стала пробовать сама вправлять несложные вывихи, лечить ушибы и лёгкие раны обращающимся за помощью к аптекарю людям, рекомендовать им нужные снадобья…
Степанида даже ассистировала мэтру при тяжёлых родах и ампутациях! Она не боялась крови, без истерик и причитаний взирала ни чужие муки и смерть.
Женщина и сама хладнокровно пускала в дело, острый, как бритва, нож… Если больному требовалось кровопускание. Весьма, кстати, популярная в 18 веке медицинская процедура!
Старый вдовец прикипел сердцем к неглупой и ответственной Степаниде… Как к родной дочери.
За десять с лишним лет жизни под одной крышей с ней мастер-фармацевт, опытный травник, химик, да к тому же ещё и практикующий врач, сумел передать своей старательной и трудолюбивой помощнице многие профессиональные секреты… А когда старик и сам слёг, под бременем обострившихся возрастных недугов, управление аптекой целиком легло на плечи Степаниды. Она уверенно продолжила дело учителя.
Простая в общении, много чего уже познавшая в лекарском ремесле, к тому времени, помощница занедужившего аптекаря пользовалась у людей уважением. А мэтр тихо угасал… И всё дальше отдалялся от земных забот.
Тем не менее, старый лекарь сражался с собственными болячками долго и яростно. Как мог… Он провёл больше года, почти не вставая с постели.
Иногда мэтр даже одерживал кратковременные победы в этой неравной борьбе за жизнь. Благодаря, без сомнения, заботливому и неотступному уходу Степаниды. И ненадолго поднимался с кровати, худой и бледный.
Старческие болячки тогда отступали на день-другой от своей жертвы… Позволяя умирающему самостоятельно выбраться за порог, на улицу, насладиться тёплым солнечным днём. Вдохнуть бодрящего свежего воздуха.
Но потом застарелые недуги всё равно брали верх… И укладывали немощного человека обратно в постель на месяцы.
И всё-таки уходил старик в мир иной со спокойной душой, окружённый сердечной теплотой и искренней заботой благодарной ему за всё Степаниды. Аптекарь мысленно уже не раз благодарил небо за такую толковую ученицу и продолжательницу его дела, посланную самим провидением!
А когда Степаниде удалось, без всяческих подсказок со стороны немощного мэтра, самостоятельно излечить нескольких обратившихся за помощью больных, используя изготовленные ею же отвары и мази – женщина и сама в себя поверила. Как в травницу и целительницу.
…Перед самой своей смертью, старый аптекарь и врач, в момент кратковременного улучшения самочувствия, собравшись с последними силами, посетил канцелярию коменданта Кизлярской крепости. Высокопоставленного чиновника мэтр знал лично… И пользовался, со стороны первого лица в цитадели, всяческой поддержкой.
Старый фармацевт и лекарь, тёртый калач по жизни, прекрасно ориентировался в реалиях своего времени. Он всё же успел много сделать напоследок для Степаниды… И существенно облегчил её жизнь после собственной смерти.
Задействовав все свои связи, личные добрые знакомства и щедрые взятки, заручившись поддержкой важных представителей медицинской гильдии, мэтр оформил способной ученице и помощнице необходимые разрешительные документы. Позволявшие женщине на законных основаниях заниматься аптекарской и лекарской практикой. Официальные бумаги с печатями давали Степаниде, в том числе, и право на наследование всего имущества старика, после его смерти.
Документы представляли теперь женщину, как законную приёмную дочь аптекаря. И дозволяли Степаниде Ничепуренко не только самостоятельно изготавливать различные целительные снадобья на продажу, но и врачевать обращающихся к ней за медицинской помощью людей.
…После кончины старого лекаря, женщина на правах приёмной дочери вступила в наследство. И стала по праву владелицей большого двухэтажного дома с аптекой и фармацевтической лабораторией. Степанида в один миг превратилась в достаточно обеспеченного человека в Кизлярской крепости.
Впрочем, осторожный чиновник, вручая разрешительный документ женщине на самостоятельную фармацевтическую и врачебную работу, за подписью самого коменданта, на всякий случай, всё же подстраховался… И добавил к официальной бумаге с гербовой сургучной печатью отдельное примечание.
Выданный документ позволял новой хозяйке аптеки, не предоставившей никаких дипломов и свидетельств об окончании специальных учебных заведений, лишь право «заниматься лекарской деятельностью среди местных народов, а также всякого чина и сословия людей, кроме лиц дворянского звания… Коих следует врачевать более искусным в своём ремесле целителям. А снадобья дозволяется готовить Степаниде Гавриловне Ничепуренко и продавать страждущим любые, под личную ответственность».
И всё бы ничего, да только самостоятельная деятельность новой владелицы аптеки совпала с начавшимися крутыми переменами в жизни обитателей Кизлярской крепости. К середине 18 века сюда активно потянулись отовсюду новые переселенцы… Укреплённая цитадель далеко прославилась, как относительно безопасное место на беспокойном Северном Кавказе. Надёжно охраняемое русскими военными.
В Кизлярской крепости имелась сильная артиллерия, большой гарнизон из казаков и солдат, закалённый в боях с враждебными горскими племенами. В цитадели царил строгий порядок.
А вокруг её стен, под защитой военных, разрослось и продолжало прирастать новыми жилищами предместье – с огородами, садами и виноградниками. Сюда, вместе с остальным местным народом, в поисках стабильной и спокойной жизни, устремились и всякого рода практикующие лекари, торговцы заморскими чудодейственными снадобьями, порошками и мазями, исцеляющими, якобы, от любых хворей… Только плати! Жёсткая конкуренция в фармацевтической и медицинской сфере резко возросла.
Появились в крепости и дипломированные врачи, приехавших на Северный Кавказ попрактиковать и подзаработать лекарскими услугами из столицы губернии Астрахани… А то и из самого Санкт-Петербурга!
На этом фоне простая казачка-травница Степанида со своей аптекой смотрелась весьма скромно. А её сомнительный патент от местного чиновника, разрешающий женщине заниматься врачеванием, вызывал у компетентных людей всё больше вопросов…
