Передо мною была большая полынья в форме разогнутой подковы.
В полынье отражалось голубое небо, черные деревья и желтые облака.
И все это – форма промоины и сочетание цветов – было невероятно.
Это был или фрагмент картины Врубеля, или огромный кусок какой-то удивительной, фантастической, изысканной драгоценности.
Я долго стояла и смотрела на эту промоину, не в силах уйти, потом пошла дальше, когда подъехали другие лыжники.
А они даже не взглянули в ту сторону.
«Бедные, как же они ничего не увидели», – подумала я.
Я была поражена, как из воды, неба и черных деревьев получается ТАКОЕ.
P. S. Я после нашла эту картину. Это «Жемчужина» Врубеля.
Фиалки зимой
Говорить о любви – значит заниматься любовью.
Оноре де Бальзак
Как обычно, Вера с мужем и родными встречала Новый год в своем небольшом загородном доме. Дом строил сам хозяин. Все здесь было сделано его руками, поэтому дом любили. Было тесновато, но уютно и гостям и хозяевам. Кроме того, их еще пригласили институтские друзья, которые жили здесь же неподалеку.
Было решено встречать праздник дома, а на следующий день ехать в гости.
Встреча Нового года, как всегда, прошла на ура. Была теплая семейная обстановка, много подарков, и все было хорошо.
На следующее утро все родственники, рассевшись вокруг большого обеденного стола, дружно лепили пельмени.
Это была дань традиции, попытка вернуться в детство, когда все близкие были живы и все вместе счастливы.
Вера чувствовала себя уставшей после праздника.
Она бы с удовольствием пролежала весь день на диване, уткнувшись в телевизор. Ей не хотелось никуда ехать. Сил не было.
Но после обеда решили, что надо ехать, и очень быстро собрались.
Половину налепленных пельменей, торт, конфеты и бутылки взяли с собой.
Когда Вера села в машину и машина тронулась с места, Верочка с удивлением обнаружила, что чувствует себя гораздо лучше, чем лежа дома на диване. Видно, ей пошел на пользу свежий воздух и перемена обстановки.
Ехали по зимней дороге, запорошенной снегом, разговаривали.
Наконец приехали в гости, сидели, ждали, когда хозяйка накроет на стол, а хозяин с гостями соберет внизу в подвале новый теннисный стол, подаренный в честь праздника жене.
У находившихся в подвале мужчин с собой все было, и они не спешили за общий стол, продолжая отмечать наступление Нового года обильными возлияниями под грибки, засоленные осенью хозяином.
Верочка сидела, по необходимости принимала участие в разговоре с хозяйкой, ее мамой и гостями.
Она чувствовала себя плохо, ей было тяжело, скучно и хотелось поскорее сесть за стол, чтобы, отбыв положенный срок, уехать домой.
Наконец хозяин с гостями вышли из подвала, и началось долгожданное застолье.
Праздник шел своим чередом. Мужчины много пили, говорили тосты.
Верочка пила только воду, но тоже сказала прочувствованный тост о том, что у каждого человека есть свой ближний круг, люди, которые тебе дороги. С ними можно общаться часто или редко, или не общаться вовсе в силу обстоятельств, но они живут в твоей памяти, потому что ты их любишь и они для тебя очень важны. Вера говорила и ловила себя на мысли, что ей нравится то, что и как она говорит. Она отметила про себя красивый, бархатный тембр своего голоса, и тост показался ей тоже очень умным и оригинальным.
Вера сказала, что все, кто сидит сейчас за этим столом, и есть ее ближний круг.
Она имела в виду, конечно, Дениса. Но сказанное, по-видимому, тронуло многих присутствующих, потому что тетушка и сестра Веры подошли к ней целоваться.
Денис был, собственно говоря, хозяином дома.
У Верочки с ним был вялотекущий роман, длившийся по крайней мере уже лет пятнадцать. Роман сводился к тому, что раз или два в году они нежно целовались в укромных уголках, как старшие школьники. Вере хотелось бы, конечно, более активного развития событий, но Денису это было не нужно. У него был свой бизнес, очень широкий круг общения, он постоянно куда-то летал, а вечерами пил водку с бывшими однокурсниками. И вообще, он входил в ту добрую половину человечества, которая вовсе не считала любовь единственным смыслом жизни.
Гости пили, ели, и наконец, когда уже все съели и большую часть выпили, можно было с чистой совестью ехать домой.
Сытые мужчины с новым энтузиазмом бросились в подвал, чтобы дособирать теннисный стол, который они не закончили под грибки.
На дворе давно стемнело. Надо было ехать, тем более что ожидалась новая порция гостей, и нужно было улизнуть, пока не началось столпотворение.
Вера пошла в подвал, чтобы вызвать оттуда мужа сестры и ехать уже наконец домой.
Но зять был занят теннисным столом и грибками и не хотел уезжать.
Тут-то в подвале Веру и перехватил Денис, и увлек ее с собой, приговаривая, что покажет новый, только что отстроенный погреб.
Вера вошла за ним в темную комнату. «Ты, наверное, сильно пьян и завтра не вспомнишь то, что я тебе скажу», – начала Вера.
И она стала говорить ему, что его прикосновения для нее как наркотик, что она зависима от них и ищет их всегда, и это единственное, чего она сейчас хочет от жизни, – ощущать его прикосновения и прикасаться к нему самой.
Денис обнимал Веру. Поцелуи его были страстными, и она чувствовала рядом с собой его напряженное тело.
Это было у них впервые, раньше поцелуи были нежными, но никогда страстными.
Рука Дениса, лежащая на талии, скользнула ниже. «Не надо, не надо, Денис», – шептала Вера. Ей стало казаться, что он своими поползновениями сейчас все испортит. Вере стало неловко оттого, что романтические отношения грозили перейти во что-то большее.
Она высвободилась из объятий и убежала. Собственно, ее и не удерживали.
Вера вошла в гостиную. Она куталась в малиновую шаль и старательно делала вид, что ничего не произошло.
«Ты замерзла», – сказала сестра, заметив, как Вера зябко пожимает плечами.
Тут раздался шум и разговоры, приехали новые гости.
Это была супружеская пара японцев с сыном-подростком и две молодые пары, с детьми и без детей.
Все снова закружилось в вихре, оглашаемом взрывами фейерверков, и понеслось с энтузиазмом тайфуна.
Вера сидела на диванчике, рядом с ней расположилась теща хозяина.
Эмма Сергеевна подозвала к себе вновь прибывшую японку и стала объяснять ей, кто есть кто.
«Это Сережа – профессор технического университета, – говорила она японке. – А это Вера, его жена, очень красивая, но очень ленивая».
Японка, ни бельмеса не понимавшая по-русски, старательно улыбалась и кивала. Верочка знала, что она вовсе не ленива, а скорее наоборот, но она не обиделась на этот выпад хозяйки и не стала возражать, так как слышать, что она очень красива, было так приятно, что заодно с этим можно было говорить что угодно.
Верочка разговаривала с Эммой Сергеевной и японкой, если это можно было назвать разговором.
Она оправдывалась, что лень – это тяжелое наследство турецких генов, которые дремали где-то глубоко в крови и достались ей в наследство от бабушки, яркой украинки. Как известно, украинские женщины бывают двух типов: блондинки и брюнетки. Это происходит оттого, что казаки Запорожской Сечи, воевавшие с турками и поляками, привозили себе польских и турецких жен.
«Фонтан в турецком гареме, тяжелая наследственность», – оправдывалась Верочка. От смущения она провела рукою по уху и вдруг обнаружила, что нет одной сережки.
Сережки недавно достались Вере в подарок от дочери. Они были из белого золота с голубыми камешками и походили на тающий под солнцем снег, где в голубых лужах отражается весеннее небо.
Верочка испугалась, что кто-то найдет сережку как улику ее грехопадения, и побежала в подвал искать.
Она довольно быстро нашла ее в той же темной комнате, которая хранила следы преступления.
Наконец собрались ехать домой, оставив уставших, но не подававших виду хозяев кружиться дальше в праздничном вихре с японцами.
По дороге Вера по большей части молчала. Она была полна. Полна любовью.
Жизнь преподнесла ей поистине королевский подарок: мужчина обнимал ее со всею страстью, и она понимала, что любит его, чувствует его и готова ко всему.
Это было особенно важно потому, что вот уже долгое время Вера не хотела ничего.
Она боялась этого своего состояния, потому что в молодости была довольно чувственной женщиной, и самое важное, на что она всегда обращала внимание, были мужчины.
Вера не изменяла мужу, наверное, она была слишком брезглива и вообще боялась близких отношений, но интерес к мужскому полу в ней присутствовал всегда.
В молодости Вера много болела.
А тут еще случилось так, что после очередного попадания в больницу у нее пропал интерес к жизни.
В последнее время она жила в каком-то тоскливом состоянии, где не было места светлым чувствам и желаниям.
Она перестала хотеть мужа, она не хотела ничего.
Это было холодное бесчувствие. Оно пугало. Сколько себя помнила Вера, с детсадовской группы и дальше, она всегда была в кого-то влюблена. Объекты любви менялись, но состояние влюбленности оставалось неизменным. Наступившее после больницы равнодушие ко всему и всем пугало Веру. Она подумала, что, по-видимому, уже настолько немолода, что никогда уже больше не сможет полюбить. Время ее любви закончилось. Это было страшно и тоскливо.
Верочка звонила в Ленинград своей однокласснице-доктору и спрашивала: «Ася, скажи, это старость? Я ничего не хочу».
Ася говорила: «Это не старость, это болезнь. Не может быть, чтобы человек ничего не хотел и не чувствовал, желания остаются до глубокой старости. Просто организм умен и экономичен, когда у человека обострение, все силы идут на устранение болезни, а все остальное потом».
И тут жизнь в лице Дениса дала исчерпывающий ответ на мучивший Веру вопрос.
Да, она жива, она еще может любить, чувствовать мужчину, желать его. И все осталось, и все с той же силой и страстью, все чувства, все реакции, инстинкты – все живо.
Да, вновь вспыхнувшая любовь – это, конечно, здорово, но вся беда была в том, что Верочке хотелось продолжения. Ей хотелось быть рядом с Денисом, чувствовать его присутствие. У нее было состояние как у человека, которого начали ласкать и оставили на самом интересном месте.
Вера думала, что обращаться так с женщиной жестоко. Если ее страстно целуют, это подразумевает продолжение. Если продолжение не нужно целовавшему, тогда не нужно дразнить.
«Мы в ответе за тех, кого приручили», – учил Веру муж.
Короче говоря, настроение было испорчено. В первый момент у Верочки был восторг, потом он сменился грустью, потом ей было смешно от того, что произошло, а потом она полночи рыдала от боли и отчаяния. Но это было потом, неделю спустя.
А пока на следующий день долго обсуждали поездку: какие были хозяева, какие гости.
«Японцев было пятеро», – говорила сестра. Остальные видели, что было трое.
Вот он, вечный «Расемон». Все видят всё вокруг себя по-разному, обращают внимание на разные вещи, запоминают разное.
«Я открыл для себя новую жизнь, – говорил Володя, зять, – я увидел, что люди общаются только с приятными людьми, а я на работе общаюсь только с теми, кто мне неприятен».
«Это ужасно», – сказала, по своему обыкновению, Верочка.
К вечеру Верочке уже страстно хотелось позвонить Денису и рассказать, как она скучает по нему и как хочет его видеть.
Она позвонила.
В трубке кроме знакомого голоса слышались шум и посторонние разговоры.
«Ну как поживают наши японцы?» – спросила Верочка, чтобы как-то начать разговор.
«Японцы едут, мы уже в аквапарке, я не могу разговаривать», – послышалось в трубке.
