– Напротив; я не в силах им помочь! Даже если б я и имел к тому возможность, то не двинусь с места.
– О! Ты по врождённой ненависти к людям не хочешь оказать благодеяния! Я прошу, заклинаю тебя! Отдели частицу щедрот, которыми ты готовишься осыпать меня; выдели их несчастному семейству?
– Ты сам не знаешь, о чем просишь! Я не в силах исполнить твоё безрассудное требование.
– Хорошо; тут недалеко будка – я побегу, вызову часовых, и на зло тебе, спасу, или не допущу грабителей совершить преступление.
– Счастливого пути, ступай; но не забудь, как оптик, снять очки; я останусь здесь, и посмотрю, чем закончится твоя героическая добродетель!
Розальма кто-то схватил за ворот и начал тащить; обиженный стал защищаться, дело пошло на драку! Это случилось весьма натурально – Розальм был одет в старый сюртук, в изношенной шипели, и Мафус все видел и слышал; он превратился в десятника.
– Эй! что за шум? Ба! ба! товарищ, за что тащишь моего приятеля?
– Приятель? Извини! Я право не знал! Только этот твой приятель – большой чудак, вздумал посылать меня на пятерых воров? Разсуди! Всякому своя шкура дорога. Да еще вздумал шуметь и полез в драку!
– О! пустое! Он вспыльчив, не знает наших правил; да к тому же мы немного выпили у погребщика Рюмкина; он празднует именины жены… Славный малый, – что есть в печи, всё на стол мечи! – только плутоват немного, – умел распорядиться винами; мне и почетным гостям наливал лучшие, а булочнику Пирожкову, портному Закройкину и другим – остатки! Однако ж поторопись – в дом Закладина точно зашли воры, и, кажется, исправно окончили свое дело; неловко будет, если кража случилась без тебя.
Розальм отер с лица пот.
– Прекрасно! Я вспомнил повесть Антона Ивановича, что всё на свете идёт к лучшему.
– О, да ты сердит не на шутку! Переведи дух и выслушай: этот случай должсн послужить тебе уроком, чтоб не судить о предметах по одной наружности, не бросаться опрометчиво туда, где помощь твоя бесполезна, а усердие – ничтожно. Так, любезный Розальм, не все отдано на произвол случая; есть события, которым назначено непременное исполнение, время, час и самая минута; конечно, если смотреть простыми глазами, они могут показаться странными и жестокими, но если б взоры человека проникали за непроницаемую завесу, если б разум постигнул начало, середину и конец предмета, о котором он судил поверхностно, тогда б он увидел ничтожность свою и познал действия всевидящего Провидения! Люди пристрастные, несправедливые часто обращают взоры на ничтожные предметы, отыскивают там зло, где одна слабость или ошибка, опорочивают поступок более безрассудный, чем вредный, извлекают преступление там, где мнимый преступник может гордиться пред обвинителями, а существенное зло, унижающее природу и человека… к этому злу они посмотрят на себя и не посмеют прикоснуться! Но тот, кто проницает изгибы сердец ваших, тот, кому открыты дела и промышления, видит и назначает черту, при которой злодеяние рано или поздно получит достойную награду! Человек, в котором ты принимал участие, есть злодей! Он разорил брата, сестру, чтоб воспользоваться одному наследством отца. Достигнув своей цели, стал ростовщиком, грабил без пощады людей, имевших в нем нужду; сострадание и честность ему были чужды; накопив не позволенными средствами богатство, он корпел над золотом, и морил голодом свое семейство. Давно воры заботились об его сундуках, и в этой ночи успели ограбить человека, который грабил всех без пощады. Соседи сбежались к нему на помощь, освободили от веревок; он, не заботясь о жене и детях, бросился к сундукам, увидел их пустыми и лишился рассудка; утром его отвезут в дом умалишенных; десять лет он станет терзаться, кричать о похищенном богатстве, десять лет продлится казнь преступника, и только за два часа перед смертью он получит рассудок, чтобы ужаснуться делам своим!
Тут Мафус схватил за руку Розальма, в короткое время перенес к жилищу, спустил тихонько у ворот и сказал:
– Прощай! Пользуйся моею дружбою, и не удивляйся перемене, которую найдешь в доме. Завтра увидимся.
Воздушный путешественник постучал в калитку; молодой, опрятно одетый человек выбежал со свечкою, и с учтивостью встретил хозяина.
– Кто ты, друг мой? – спросил Розальм.
– Ваш камердинер!
– Камердинер?
– Точно, сударь. Я, лакей, повар и кучер наняты вашим приятелем. мы все получили жалованье за год вперед.
Розальм догадался, что это значит; он вошел в комнаты, увидел совершенную во всем перемену; он не нашел пышности и богатства, но простота, опрятность и вкус обозначались во всякой вещи; новая прислуга, выказав почтение господину, принялась за свое дело: кучер доложил, что четверка лошадей с каретой и коляскою доставлены исправно; повар просил удостоить вниманием маленький ужин, приготовленный им наскоро; лакей готовился служить у стола.
Розальм смотрел на всё спокойно, ничему не удивлялся: он в короткое время видел и слышал столь много, что от настоящего не приходил в изумление, а только чувствовал приятную заботливость и благодарность к своему необыкновенному покровителю. В свободном расположении духа он сел ужинать, выпил несколько рюмок вина, отпустил слугу, долго рассуждал и, мечтая о перемене судьбы своей, погрузился в глубокий сон.
Конец І-й части.
Часть II
Глава 4
Я уверен, что читатель задает вопрос: так это дьявол или Мафус подружился с Розальмом, доставил к нему в дом услугу, карету, и прочее? Действие происходило всего несколько часов, а, по словам людей, они были наняты прежде и получили жалованье за год вперёд. Притом герой, который пролетел с духом более ста верст; видел, слышал, рассуждал и спорил – оказался выпущен из виду, и читатель об этом чудаке, кроме имени, ничего не знает? В таком случае автор должен удовлетворить весьма справедливое любопытство.
Приведите на память все прочитанное или услышанное вами о духах, домовых, привидениях, и не дивитесь, если Мафус всё происшествие, должное по порядку вещей исполниться в несколько суток, свершил в час, а может статься и менее. Когда Розальм устремил всё своё внимание к повести Антона Ивановича, он полетел внутрь города, отыскал людей, вещи, перенес всё это в жилище приятеля, усыпил первых и, посредством адского искусства, в разуме нанятых слуг самое краткое происшествие превратил в несколько отдаленное.
Если этот случай покажется вам невероятным, а доказательства слабыми, то возьмите сочинения в честь героев, прочитайте похвальные слова богачам, оды, письма и целые творения в похвалу откупщиков и многих лиц, которым повара и погребщики доставляют бессмертие! Прочитайте историков настоящего времени, и тогда вы увидите еще более чудес, и действия Мафуса сочтёте вполне возможными. Относительно же Розальма, то прочитайте сами краткую повесть его жизни.
Отец Розальма, потомок Ливонских рыцарей, имел значительное имение на самой границе России. Он имел ум, образование, добрые качества, открытую душу и готовность служить ближнему. Молодость и лучшие лета жизни он посвятил военной службе, приобрел репутацию храброго воина. Оставив военное звание, думал на гражданской службе доставить собою полезного обществу члена, но счастье ему не послужило. Он говорил правду, исполнял свою должность честно, запирал двери перед пронырливыми искателями и всем казался упрямым и своенравным человеком. Натурально, такой чудак становился всем в тягость. Он сам это почувствовал, взял отставку и возвратился в деревню.
Скоро ему понравилась молодая девица. Он узнал о нраве, уме красавицы, и что получила она хоть и не блестящее, но нужное воспитание, могла составить счастье человека, и предложил ей руку. Тут, довольный судьбой, в объятиях милой жены он забыл шум света и все неприятности, неразделимые с ним.
Прекрасный мальчик умножил счастье отца семейства. Можно поверить, что сосцы наемной кормилицы не питали ребенка. Мать думала, что природа наградила женщину прекрасною грудью не к одному прельщению взоров, а к полезнейшему употреблению.
Маленький Розальм начал вырастать, и сам отец стал ему наставником: он боялся и не любил гувернеров. Некоторые лица этих господ казались ему запрещенным товаром.
В шестнадцатилетний возраст сына он снова простился с мирным жилищем, переехал в столицу, чтоб показать единственному наследнику свет и доставить ему приличное воспитание.
Между тем, испытав склонности юноши, заметил в нем способности воина, и решился удовлетворить желание сына.
При всех отличных качествах отец Розальма вмещал в себе гордость. Он не хотел проложить путь сына к новой жизни обыкновенными средствами, и избрал совершенно противный. Отправил его за границу, посоветовал вступить в иностранную службу, постараться приобрести почести и возвратиться в блестящем виде.
Молодой Розальм исполнил волю отца, вступил волонтером в гусарский полк в чине поручика, скоро стал известен в кругу новых товарищей, многими был любим, уважаем, а многими и ненавидим (общая участь достойных людей). Более всех питал к нему неудовольствие родственник шефа полка, в котором служил Розальм.
Наступила война, Розальм отличался блестящими порывами храбрости, но это не спасло его от зависти и злобы. Во время перемирия на одном балу он сидел возле прелестной молодой девицы и не был оставлен ею без внимания. Это заметил родственник шефа, подошел к соседке товарища, пустился в разговоры и наконец, о военных действиях. Девица слушала охотно и спросила: «чем он отличился от товарищей»?
– Сударыня! – отвечал, пришептывая дядюшкин племянник: – Скромность запрещает хвалить себя, но желание ваше есть закон. Я ворвался в неприятельскую колонну с малым числом гусар. Схватка вышла ужасная. Я рубил, рука обомлела, сабля притупилась, особенно, как отрубил ногу одному огромному кирасиру! И…
– Ах, Боже мой! – перехватила девица. – Как вы жестоки! Такая смерть мучительна. Лучше б отрубить ему голову!
Розальм слышал весь разговор, обратился к девице:
– Сударыня, у кирасира, которому храбрый мой товарищ отсек ногу, головы уже не было. Ее отстрелили ядром в самом начале сражения.
Красавица засмеялась. Насмешка Розальма, перелетев шепотом, стала известна всем и обратилась в анекдот. Этот случай произвел явную ссору, которая нанесла величайшие неприятности Розальму.
С окончанием войны он вышел в отставку, возвратился на родину, и снова испытал несчастье. Мать отдала последнюю дань природе, отец скоро последовал за нею. Имение находилось в руках родственников. Они, управляя им, совершенно расстроили дела, а деньги и вещи захватили якобы для оплаты верных служителей, и поместье потребовало времени, чтобы обрести первоначальное состояние. В таком виде отставной воин нашел дом свой.
Пораженный кончиною родителей, он впал в глубокую меланхолию, и время, исцеляющее душевные раны, его не успокоило. Одна только необходимость заставила его обратиться к домашнему хозяйству и сельским занятиям.
Исправив по возможности дела, Розальм начал рассуждать о новом образе жизни. Деревня казалась ему несносной, всякой предмет в доме напоминал ему невозвратную потерю. Он вспомнил о гражданской службе отца, отыскал некоторые записки его, примечания, сравнил с происшествиями своей жизни, составил новый план – предполагаемый, и отправился в столицу. Один двоюродный, бескорыстный дядя, за уступку части земли с тремя семействами, доставил молодому родственнику место под начальством случайного вельможи.
Пример отца и собственный опыт переменили поступки искателя счастья, а кирасирская нога часто напоминала, что в образованном свете нередко одно слово имеет влияние на всю жизнь человека.
И вот Розальм в новом мире! Окружен новым товариществом, в огромных комнатах, где нередко простой, обыкновенный предмет означается в иносказательном виде, где, кажется, сама атмосфера покорена времени и случаю. Розальм увидел, как люди бегают, суетятся, ползают с умильным лицом, ласковой улыбкой, разинутым ртом, как нищие протягивают руки, устремив взоры к дверям кабинета, за которыми существо, подобное кумиру, сидит спокойно в креслах и, подобно дельфийскому оракулу, одних заставляет плакать, а других благословлять прорицалище.
В таком кругу добрый Розальм пустился искать счастье, подражал своим товарищам, перенимал их приемы, ласкал, осыпал учтивостями всех без различия, пожимал руки тем, которых презирал, смеялся, когда чувствовал скуку, и вздыхал, когда хотел смеяться. В угоду случайных покровительниц читал им модные журналы, поносил без пощады всех, кто им не нравился, хвалил отвратительные лица, а прекрасные называл уродливыми, хаживал на поклон к управителю, камердинеру, горничной, услуживал, кстати, подарками, и ожидал плодов обильного посева!
Теперь читатели подумают, что Розальм изменился, забыл наставления отца, свои правила, благородные чувства покорил необходимости, и стал подобен тем, которых презирал? О нет! Совершенно нет! Розальм всегда был одинаков, добр, честен, справедлив, но опыт показал ему, что красота души есть опасная вывеска, которую должно скрыть, и выставить истинное лицо!
Розальм часто думал о своем положении и сравнил себя с актером. Тот, вступив по контракту в театральную дирекцию, должен вытверживать роли: в трагедии, драме, комедии; говорить, действовать по приказанию автора, выражать пантомимой и словами то, чего не чувствовал, уверить себя, что мишурный галун, при обманчивом свете, превосходит настоящий, с рукоплесканиями публики пожинать минутные лавры и, пользуясь слезами, смехом, а иногда и свистом зрителей, обеспечить дни свои!
Все шло своим порядком, все казалось к лучшему, и вдруг внезапный случай разрушил планы и надежды. Читатели, конечно, помнят первую часть этой книги, помнят, как дух говорил о рассудке, секретаре, вельможе и последствиях.
Два года тянулось дело, по жалобе г-на Б… Розальм потерял значительную часть имения, оправдался, и с большою выгодою: он получил полное понятие об экстрактах, выписках, определениях, секретарских обедах, судейских ужинах, и о прочем. Расстроив совершенно свое имение, ему не хотелось показаться соседям в дурном положении; он решился остаться в столице, испытать счастье в другой службе. В этом предположении явился к одному случайному покровителю.
Господин Хи… знавал Розальма прежде, принял вежливо, и потребовал аттестата о службе! Проситель вручил и милостивый патрон ужаснулся:
– Возможно ли, сударь! Вы и за границею, и здесь судились, и просите места?
– Потрудитесь взглянуть на аттестаты, и вы увидите, что я невинен.
– Верю, сударь, очень верю, а извините – принять не могу.
И точно г-н Хи… имел отвращение к подобным документам: он сам девять раз находился под судом… но Бог с ним! Не наше дело судить о том. Он умел извернуться, маленькие проделки облагородить, от больших ускользнуть. Теперь все скажут, что г-н Хи… по справедливости отказал Розальму: он судил о других по своим аттестатам.
Искатель не унывал: по первой службе он имел знакомство с откупщиком, и обратился к нему.
– С охотою, сударь! – отвечал старый знакомец: – С охотою, только вам должно выдержать экзамен.
– Извольте! Я учился истории, математике, словесности и…
– О нет, сударь! Нет! Совсем не то! Вы меня не поняли. У нас другие науки: вам должно знать употребление волчка, гидрометра, отжигательницы[6 - Отжиг хлебного вина – способ определения крепости водки в Российской империи. Название происходит от технологии измерения с помощью выжигания алкоголя. Отжиг утратил своё значение с появлением в середине XIX века спиртомеров.], приметаться к приему и отпуску вина, смотреть за продавцами вин, уметь поймать на обмере, фальши, порче полугара и прочем…
– К этому я скоро надеюсь привыкнуть; тут машинальное дело.
– Извините, сударь! Такие занятия довольно трудны. Они требуют: опытности, быстроты и природной способности. Если вам угодно вступить кандидатом, то года через два я помещу вас на вакансию.
– Я в ожидании! Какое назначите мне жалованье?
– Кандидаты не имеют жалованья.
С таким ответом Розальм поклонился и вышел. Получив два отказа, он вспомнил еще об одном покровителе. Тот, пользовался его услугами, принял вежливо, пожал дружески руку, и сказал:
– Милости прошу, старый знакомец! Я слышал, что вы определились к министру. Сердечно тому рад. Конечно, пожаловали с хорошими вестями?
– Напротив, я в самом дурном положении: ищу места, и прибегнул к вашему покровительству.
– Право! Садитесь. В чем нужны мои услуги?
Розальм начал рассказывать, не утаил малейшей подробности, и открыл чистосердечно, что последнюю надежду имеет в его пособии.
– Очень жаль, – отвечал, нахмурившись, покровитель, – очень жаль, что не в силах вам услужить. Нет, сударь, места, все вакансии заняты. Прощайте! Наведайтесь в другое время…
Молодой человек сетовал на судьбу свою и не знал, что она уже улыбнулась ему. Один богатый родственнику приехав из Америки в столицу, внезапно умер и, так как не имел детей, то значительную недвижимость, и триста тысяч рублей отказал в наследство племяннику. Неожиданное счастье привело в восторг Розальма. Он решился оставить столицу, уехать в имение, и там забыть все неудовольствия, которые испытал. Он заторопился из города, как от чумы, в несколько дней приготовился к отъезду, и когда подвезли к крыльцу дорожную коляску, то ему вдруг подали пять писем от самых тех особ, посредством, которых он искал места. Они с учтивостью приглашали занять, какие ему будет угодно вакансии, и тем доставить им удовольствие служить с таким достойным подчиненным. Розальм велел ударить по лошадям, и скакать от учтивых покровителей!
Скоро его обветшалый деревенский дом пришел в цветущее положение, бедность жителей обратилась в изобилие. Земледельцы охотно исполняли волю доброго помещика: ведь она клонилась к их общей пользе. Став благодетелем родового участка, он раздавал пособия и на чуждых ему. Ни один бедняк не выходил из его дому без пособия, а несчастный без утешения. Если же кому он не мог услужить, то отпускал без оскорбления. Он помнил, что сам некогда был беден, несчастлив, помнил, как его принимали!
Скоро новый помещик стал известен соседям, все искали с ним знакомства, и не раскаивались в том. Он принимал посетителей охотно. За дружеским столом угощал без роскоши, но с избытком, занимался с богатыми и бедными равно, не делал предпочтения первым. С учеными рассуждал о классических предметах, и не выставлял свой ум перед теми, кто не имел случая учиться. Казался весел без излишества, скромен без угрюмости, принимал шутки от всех и сам шутил без колкости. Свободную часть времени проводил в библиотеке, вставал рано, осматривал в поле работы крестьян, ездил на охоту, иногда к соседям, и в короткое время забыл прошлые огорчения, военные подвиги, гражданскую службу, и шум света. Он проходил мысленно жизнь свою, и часто спрашивал себя: «За что я переносил обиды, огорчения, несправедливость? Имея наследственный кров, жертвовал всем ради пустых предположений, на чужбине подвергал опасности жизнь, чтоб с блеском возвратиться в отечество, потом играл роль, не свойственную чувствам и сердцу, искал чинов, отличия, богатства, тогда как в мирной тишине имел истинное счастье».
Так рассуждал 25-летний философ, смеялся над глупостью людей, а более над своею. Не понимал, как прежде не образумился и ловил счастье, как дитя ловит убегающую тень свою! Имея возможность существовать без пособия людей, мечтал, что они необходимы к счастью жизни! Так мыслил Розальм и, довольный всем, вдруг почувствовал недостаток: одиночество становилось ему скучным, он решился искать подругу.
Прошел год, а невесты нет! Он видел многих красавиц, иные казались ему слишком воспитанными, другие совершенно глупы, некоторые развязны до излишества, а многие скромны, как воспитанницы при учителях, но все искали руки Розальма. Это было весьма натурально: кто молод, прекрасен, богат, тому неудивительно иметь сотни невест.
В одно утро холостяк сидел, пригорюнившись у окошка, смотрел в сад, думал про невесту. В это время вошедший слуга подал ему записку.
Господин барон фон Хунгер-Штольц приехал из столицы с семейством своим; он приглашал навестить свой замок. Учтивый сосед не заставил себя ожидать, и в свободное время, верхом, с одним человеком, отправился к нему.
Подъехав близко, искал глазами поместье, и зрение изменило ему. Он спросил слугу:
– Где замок?
– Вот, сударь, – отвечал служитель, указав направо.
– Ты с ума сошел! Это же груда каменьев, а в окрестностях несколько бедных хижин.
– Дом, или как изволите называть, замок, лет восемьдесят назад требовал починки. Дедушка, батюшка, и сам г. барон не имели возможности его поддерживать. Он развалился, и теперь состоит из нескольких комнатах. В них его баронская милость с семейством и изволит помещаться.
На пустом дворе Розальм оставил лошадь человеку, вошел в первую комнату и просил служителя доложить о себе. Лакей, исправлявший должность швейцара, камердинера, докладчика, дворецкого, егеря и секретаря, – побежал с докладом, отворив гостю следующую дверь. Розальм вошел в огромную готическую залу. В ней он увидел один стол, несколько стульев о трех ножках, и стены, увешанные старыми изорванными портретами в запачканных рамах.
С час он ждал аудиенции. Наконец барон вышел; в огромном испанском парике, старом бархатном кафтане, оборванных шелковых чулках, при шпаге и шапо-ба[7 - Шапо-ба (chapeau-bas фр.) – Шляпа с низкой тульей.]. Он имел высокий рост, был худощав, сутуловат, с длинным лицом, багровым носом и впавшими щеками. Вся наружность его изображала нечто особенное, смешное и жалкое в существе искаженного человека.
Со всею немецкою гордостью барон подступил к изумленному Розальму, осыпал его надутыми приветствиями и, показав на портреты, начал перечислять свою родословную.
– Так, сударь! – продолжал хозяин: – Я могу смело уверить, что фамилия моя самая древняя, но время поглотило родоначальника с потомками, это одни остатки. Вот это первый: он оставил хронологическую ветвь Хунгер-Штольцев. Портрет писан в Крестовый поход. Он причитался в родстве знаменитому Годфриду, королю Иерусалимскому, следующий за ним привёл в ужас потомство Саладина. Этот воин с большим крестом, в малолетстве служил певчим папе Римскому, потом кардиналом, и наконец, стал полководцем Крестовых рыцарей. Эта девица причиталась в родстве первосвященнику, и по женскому колену произвела множество потомков в нашем роде, под другими фамилиями. Я со временем покажу вам родословную и герб, они ясно удостоверят о нашем происхождении. Так, сударь, часто по целым дням я рассматриваю эти драгоценные памятники, беседую с ними, восхищаюсь древностью рода и горжусь, что могу оставить единственной дочери моей столь богатое наследство.
Тут барон снова начал перечислять имена предков со всеми подробностями, с обозначениями художников, которые имели счастье писать их портреты. Рассказ продолжался долго, Розальм начинал уже скучать и раскаиваться, что заехал в эту портретную галерею. Хозяин не замечал скуки гостя и продолжал с жаром свою хронологию, и над каждым портретом, который казался оборваннее других, над тем он более трудился с его описанием.
Терпение оставило соседа и он уже решился откланяться. Вдруг вошла повариха в виде каммер-юнгферы, и, сделав книксен, просила в гостиную, где дамы ожидают завтракать.
Худощавая баронесса с толстою сестрицею едва привстали с дивана (если так можно обозначить доску с перильцами, обитою за несколько лет цветною кожей). Розальм поздравил хозяев с приездом, и занял место в середине высокоименитой фамилии барона. Супруга с сестрицей, показались ему не умнее, и заглушили рассказами о столице, родстве, случаях, большом знакомстве. В это время подали трубки, и завтрак, весьма сходный с мебелью и портретами. Барон оказал честь, выпил первую рюмку кислого вина за здоровье гостя; дамы, подражали ему; все происходило важно, неторопливо. Розальм благодарил, и подумал, что сидит в Немецком театре, где во всяком действии пьют, едят и курят табак.
Скучное для Розальма положение внезапно переменилось приходом молодой баронессы. Он оцепенел от удивления, увидев стройную, прекрасную девицу, не старше семнадцати лет.
– Юлия – сказала мать, – этот господин наш сосед; он имеет честь посетить замок! Поблагодари его за учтивость!
Девица приятно поклонилась, сказала несколько слов. Розальм подошел к ней, разговор стал живее. Юлия воспитывалась в столице в модном пансионе мадам Тру-Тру, бывала в обществе, и умела занять гостя.
Время летело, Розальм восхищался разговором прелестной девицы, тафельдекер[8 - Тафельде?кер – придворный служитель, в обязанности которого входили сервировка царского стола и заведывание всеми принадлежностями столового убранства. Должность тафельдекера присутствовала в придворных штатах большинства европейских монархий.] доложил, что кушанье подано. Он с охотою согласился отобедать с ними, подал руку Юлии, барон – супруге, а сестрица с моськой заключили церемониальный ход в столовую.
Картофельный суп и жаркое с разными салатами, составляли весь обед. Розальм сидел напротив баронессы, не касаясь блюд, насыщался ее взорами и – учтивость его понравилась девице. На вопросы Розальма она отвечала с улыбкой, что не думала в деревне встретить столь приятное развлечение.
Обед окончился. Барон повел соседа в зверинец. В нем первое место занимали четыре овцы с бараном, и две пары кроликов. Хозяин овец назвал их ангорскими, описал их свойства, лета и предположение завести овчарню для суконной фабрики, а барана осыпал похвалами, называл приятелем, имеющим удивительное понятие, и точно, рогатая скотина по первому знаку стала в позицию, приготовилась бодаться и стукнуть лбом господина.
Из зверинца пошли в сад, заросший травою. Несколько фруктовых деревьев, обломанная скамейка, статуи без рук и носов, и шалаш, составляли изобилие плодов и украшение. Барон уверял, что статуи привезены из Рима, заявлял, что это работы первых художников, а шалаш называл беседкой древней архитектуры.
