Болота начинались внезапно, даже как-то совсем неожиданно. Плывешь вроде в русле темноватой реки, затянутой ряской и тиной – ну всякое бывает: медленное течение, илистый берег, узкое русло, обилие деревьев по откосам, буквально впивающихся своими корнями в вязкое дно… а потом вдруг раз – и ты уже на огромном открытом пространстве, где всюду будто и не вода уже даже, а мутный серовато-зеленый кисель. Наверное, именно так выглядели топи Средиземья в романах Толкиена. Лодка замерла на самом краю болот, там, где еще, казалось, было не совсем ясно, в устье ли ты или уже покинул его и под тобой непреодолимая серая вязкость, в которой и передвигаться-то сложно – нос лодки постоянно цепляет ряску, а сквозь непрозрачную воду разглядеть получается лишь свое отражение. Катя много где побывала за свою долгую историю блогера-путешественника, но еще никогда и ничто прежде так не будоражило ее эмоции и воображение. Она забыла, что рядом сидит Пол, и даже краем глаза не смогла отследить, как схватился он за предусмотрительно заготовленный лист ватмана и принялся водить по нему карандашом, а затем – окунать кисть прямо в болотную воду и разводить что-то по листу, не издав при этом ни звука.
Здесь царил странный и какой-то уж совсем сказочный полумрак: кипарисы росли довольно часто – так, что сквозь почти смыкавшиеся кроны солнце едва просвечивало, вынужденное преодолевать препятствие в виде довольно странного рода кроны, ничем не напоминавшей собой обычные кроны обычных деревьев. Листва их – если это вообще можно было хоть даже с натяжкой назвать листвой – представляла собой что-то похожее на потрепанное оперение древних птиц, и эти гроздья «перьев» цвета пыльной паутины свисали длинными неопрятными прядями с ветвей, иногда достигая самой поверхности болот. Местами там встречались и листья – отчего-то ярко-желтые или красно-коричневые, словно нелепый головной убор или просто украшение, наброшенное на ветви без всякого плана и системы. Да и сами деревья едва ли хоть чем-то походили на кипарисы, какими все их привыкли видеть. В них не было ничего от тех знойных вечнозеленых красавцев с юга, ровными стройными столпами возвышавшихся на морских побережьях. Их болотные родственники походили скорее на башни, укоренившиеся во влажной вязкой почве – стволы их книзу достигали чудовищной ширины, иногда раз в десять превышавшей общий обхват обычного ствола, на котором уже начинались ветки. Оттого издалека они походили на опрокинутые на свое основание воронки с высокими горлышками. Бугристое и узловатое основание «воронок» покрыто было ржавым мхом, что в сочетании с вкраплением в кроне столь же красноватой листвы создавало удивительно гармоничный образ красоты упадка и разрушения.
Солнце, проглядывая сквозь «оперение» кипарисов, подсвечивало их сверху золотом, и отблески эти отражались в темной мутной воде болот и, несмотря на общую довольно мрачную картину, создавало поистине завораживающее зрелище. Пол все скрипел карандашом в абсолютной всепоглощающей тишине, не нарушаемой ни единым всплеском. Казарцев и ИИ тоже молчали, и первой заговорила Катя:
– Это просто невероятно. Как будто в сказку попала, – и тут же заглянула через плечо усердно работавшему Полу.
Тот увидел общую картину несколько иначе: золотистые лучи были им полностью изъяты, словно бы оказались инородным телом, диссонировавшим с общим настроением. Он добавил серости воде и листве, а мох и яркие вкрапления в кроне – наоборот выделил на общем фоне, и они смотрелись как свежая алая кровь на давно разложившемся трупе.
– Хм, какая интересная трактовка, – пробормотала Катя. – Я видела другие твои работы. Они куда радостнее и солнечнее этой, – и она осторожно ткнула пальцем буквально в центр полотна.
– Иногда хочется чего-нибудь атмосферного, – пожал плечами Пол, не отрываясь от работы. – Помнишь, что мы обсуждали накануне? Бывает, нам нужна такая эмоциональная встряска пусть даже только в искусстве. Вроде бы ничего особенного, да? Всего лишь вода, деревья, мох, ничего больше. Никакой нечисти, никакой мистики, а кровь стынет в жилах, – и он удовлетворенно хмыкнул, замолкая.
– Мне кажется, ты получишь лицензию, – протянула Катя. – Не можешь не получить.
Лодка медленно дрейфовала под собственным весом даже в стоячей воде, впрочем, не без помощи Кати, которая делала пару взмахов веслом и снова замирала, вглядываясь в клочки паутины, свисавшей с пожухлой листвы, в то, как накренился один из стволов, грозясь вот-вот сверзиться в воду, в солнечные блики, замершие на темной зеркальной поверхности.
Солнце задержалось здесь ненадолго, и после полудня золота в окружающих красках оставалось все меньше и меньше. А когда оно полностью перекочевало на юг, болото с кипарисами постепенно погрузилось в странный для столь раннего часа полумрак.
– Кроны, – не дожидаясь вопроса, резюмировал Казарцев. – Яркий солнечный свет еще продирается сквозь эту пылищу, но обычный рассеянный удерживается там, – он ткнул пальцем вверх. – А мы здесь остаемся словно в серой болотной капсуле. Зато теперь сразу понятно – мы на болотах, никаких сомнений, – и он саркастично хмыкнул.
Катя осмотрелась и вот теперь уже поняла, откуда взялись эти не заметные прежде ее глазу краски на полотне Пола: солнечный свет ушел, а в естественном пыльном полумраке все окружающее их пространство и вправду погрузилось в серость. Даже зеленоватая ряска будто пылью подернулась и выглядела так, словно плавала здесь уже не одну сотню лет, порядком напиталась водой и слегка подгнила. Но вот ржавый мох на стволах и пожухлая листва на ветвях напротив воспряли с исчезновением солнца, как если бы то отпугивало их, выжигая ярким светом саму их суть. И краски проступили лишь сейчас – до того насыщенные, что и правда напомнили Кате сочащуюся свежую кровь.
Она бросила взгляд на полотно, потом снова осмотрелась и повела плечами:
– Но… как?
Пол понял ее непроизнесенный вопрос и скромно улыбнулся.
– Я же художник и знаю, как реагируют цвета на смену освещения. Поэтому примерно представлял, как все это будет выглядеть через пару часов, когда солнце зайдет за кроны и уплывет на юг.
Они пообедали прямо в лодке, причалив к одному из широких стволов и обвязав вокруг него веревку, чтобы не удрейфовать и дать Полу возможность дописать картину. Казарцеву стало скучно, и он отключился, дядя Валя тоже, вероятно, дремал среди битов и кластеров.
– А что тебя привело сюда? – в вопросе Пола сквозило, вероятно, одно лишь сухое любопытство, но Катя засмущалась, откинула челку и неловко улыбнулась.
– Мир хочу посмотреть, никогда не была на этом континенте. А вообще… моя цель – джунгли Амазонки.
– Хм. То есть, ты планируешь пересечь на трейлере весь американский континент? – и в ответ на быстрый кивок Кати тут же добавил: – А можно с тобой?
– Если только ты не торопишься с получением лицензии… – пожала Катя плечами с деланным равнодушием, а сердце ее тем временем совершило кульбит, с одной лишь ей слышным грохотом ударившись о ребра.
– Работы я могу подать в любом городе, ты же понимаешь. Кое-что у меня накопилось и раньше, но хотелось бы передать комиссии что-нибудь эдакое, а не просто березки с речкой и портрет красивой девчонки, – Пол усмехнулся и отхлебнул из термоса горячий чай.
Катя смущенно опустила глаза и порозовела. С личной жизнью у нее дела шли не особенно гладко, впрочем, уже долгие годы никто не ставил себе целью непременно обзавестись партнером, зарегистрировать новую ячейку общества и начать размножаться. С ростом продолжительности жизни среднее количество детей на семью начало постепенно сокращаться, и на текущий момент мало кто заводил больше одного. В прежние далекие времена это нарекли бы эгоизмом, не до конца, вероятно, осознавая, как сильно инстинкт размножения связан с тягой к бессмертию. И если это наивное желание удовлетворить, размножение достигнет минимальных величин. А потом наука вбила еще один клин между полами: благодаря все тому же ИИ 10.0 была достигнута возможность зачатия и выращивания живого организма вне тела матери. Над созданием искусственной матки ученые бились долгие годы, параллельно с этим все активнее лоббируя тему неполового размножения, одним из видов которого являлось в свое время клонирование. К моменту, когда Катя и Пол дрейфовали в лодке по болотам Северной Америки, понятие традиционной семьи знатно поистрепалось. Люди все еще обзаводились партнерами, регистрировали браки, а кое-кто даже продолжал плодиться самым что ни на есть естественным способом, но таких индивидов становилось все меньше, все чаще они предпочитали одиночество и одного ребенка из инкубатора. Старшее поколение поначалу било тревогу, взывая к неочевидному чувству долга, апеллируя к истинно человеческому чувству любви – родительской, детской, между мужчиной и женщиной, но на практике дети, выношенные в инкубаторе, ничем не отличались от тех, что родились естественным путем, зато риск родовых травм равнялся нулю, да и женский организм не подвергался тем чудовищным нагрузкам, что ему тысячелетиями приходилось выносить в целях продолжения рода. Родители любили своих выращенных в искусственных матках детей ничуть не меньше, чем в прежние времена любили рожденных естественным способом. Да и, кроме того, находясь под перманентным наблюдением ИИ, плод не имел возможности заполучить уродства, корректировавшиеся на начальных стадиях. Так постепенно были побеждены все врожденные генетические заболевания, отклонения и мутации. И это позволило заткнуть рты самым ярым противникам нововведений.
Инстинкт размножения еще не до конца отпустил свою хватку, но люди все чаще выбирали одиночество, и Катя в этом смысле не была каким-то отщепенцем. Да и, кроме того, кроме Пола Маккартни, привлекавшего ее скромное детское внимание много лет назад, с тех пор никто так и не смог по-настоящему заинтересовать ее. И не будь этот ее новый знакомый – как назло тоже Пол! – столь похож на ее давнюю подростковую любовь, ей бы даже и в голову не пришло краснеть от его невинного вроде бы замечания о ее красоте.
Катя дожевала последний бутерброд, закрыла термос и скользнула на дно лодки, опираясь локтями о скамейку, покрытую давно облупившейся краской.
– А ты что, правда не знаешь Битлз? И Yesterday не слышал? – и она принялась тихо напевать этот старенький мотив, когда-то покоривший ее сердце.
Пол нахмурился, словно бы пытаясь уловить в мелодии что-то знакомое.
– Э, нет, Катерина, – раздался вдруг надтреснутый голос дяди Вали, – так дело не пойдет. Рабинович и то лучше с задачей справится. Слушай, парень, оригинал, и оценивай его, а не ее кряхтение, – и в этот миг над болотами понеслись вступительные аккорды мирового хита.
Пол терпеливо дослушал до конца и лишь потом разочарованно покачал головой:
– Никогда раньше не слышал эту песню, но она и правда удивительно красивая.
А Катя тем временем пролистала галерею фотографий до нужной и поднесла экран смартфона к глазам своего знакомого:
– Ничего не напоминает? – на секунду переключила экран на режим зеркала, а затем вернула отображение фото.
Пол хмыкнул, а затем рассмеялся.
– Ну да, есть что-то похожее. Говоришь, его тоже Полом звали?
– Ага, – Катя сползла еще ниже, опуская на лавку теперь уже голову. – Он умер задолго до моего рождения, но мне в жизни больше не встречался никто талантливее и красивее его.
– Может, мы и правда с ним родня, кто знает. Хотя, думаю, это было бы известно минимум моим родителям. Таким родством, безусловно, стоило бы гордиться, хотя… Что толку от гениального предка, если сам ты полный бездарь? – и лицо Пола перекосило внезапным спазмом.
– Ну какой же ты бездарь, – деловито произнесла Катя. – Ты умеешь поразительным образом моментально схватывать суть всего – человека, природы, любого объекта – и переносить это на полотно. Это редкий дар. Если тебе не дадут лицензию, то и свою я готова сдать, ибо и на четверть не столь талантлива, как ты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69589603&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
