– Он проторчал на этой работе на месяц дольше. Сказал, что нужно выиграть время для поисков нового места – вот умора!
– И ведь они все повелись. Я его просто обожаю.
– Ещё что-нибудь?
– У неё есть какой-то там мальчуган. Но он уже сбитый лётчик.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно. На его фоне – наш пациент, как глоток артезианской в Сахаре.
– Уж сколько лет за ним наблюдаю и диву даюсь: как он всё это обставляет?
– Старая методика. Можно сказать иудейская. Он говорит правду, но люди искренне верят, что он шутит. И чем страшнее правда, тем громче люди смеются.
– Но ведь невозможно в упор не замечать очевидного! Все эти числа, месяцы, имена, названия. Все эти строчки, подгаданные моменты. Неужели никто даже не задумывался?
– А чему ты удивляешься? Ты ведь не обращаешь внимание на то, с какой стороны дворник начинает мести свой двор. Или по каким дням продавщица табачного ларька задерживается на 10–15 минут и пялится в экран своего смартфона. Или почему патрульная машина каждый раз проезжает по одному и тому же маршруту и никогда не меняет своего направления (хотя, казалось бы, больше новизны, больше новой информации).
– Привычки?
– Да и они тоже. Сохранённые паттерны, отполированные до блеска. Ты и сам не замечаешь в какие моменты ты ковыряешься в носу, а в какие – скрещиваешь руки на груди. Но стоит тебе просмотреть документальный фильм в свою честь, как неожиданно откроешь для себя много нового.
– Значит и с ним та же песня?
– Безусловно. Есть люди, работающие как механизм. А есть те, кто эти механизмы конструирует. Винтик за винтиком, шуруп за шурупчиком.
– Значит, он выше всего этого?
– Да нет же! Он-то как раз действует также, как и остальные, только, в отличие от повторения старого, он создаёт новые механизмы повторений. Но модель-то при этом не меняется! Движок-то у них одинаковый (хах).
– Я что-то запутался.
– Ну смотри: ты можешь учить стихи – тщательно, скрупулезно, даже маниакально. А он учит новые способы запоминания стихов, а уж сами то стишки… идут во вторую очередь.
– Какая-то бессмыслица…
– Ты разгоняешь частицы в коллайдере. А он придумывает новые способы разгона частиц в коллайдере.
– Но ведь он же не физик-ядерщик!
– Но ведь и мы с тобой не следователи СКР.
– Ему сказали, что психотипов всего десять – и он тут же придумал одиннадцатый. Ему сказали: «Ладно, кто-то говорил, что их может быть на один больше». И он придумал двенадцатый!
– Вот так уже теплее. Это как… Мюнхгаузен, что ли? Придумал тридцать второе мая?
– Что-то из этой серии. Он не может создать новую модель человека, но он может наделить его принципиально новыми характеристиками, противоречащими его естеству.
– А что это даёт?
– Власть. Когда человек начинает верить в свои несуществующие добродетели или из ряда вон выходящие изъяны – он принимает правила игры. Фигуры на шахматной доске выстраиваются в том порядке, в котором их выстроил инициатор партии. Хотя шахматную доску и сами фигуры он, конечно же, не придумывал.
– Но это манипуляция чистой воды. Чего уж тут такого принципиально нового и претенциозного?
– А то, что манипулятор не держится за правила собственной игры. Финал ему ясен и очевиден, но цель достигается не посредством побед и поражений на доске, а общим самочувствием в результате законченной партии.
– То есть… он может проиграть?
– Не просто может – зачастую он так и делает. Его оппоненту кажется, что со смертью короля игра заканчивается. Но ведь так бывает только в шахматах. А он не шахматист. И не физик-ядерщик.
– Проигрывая партию, он предлагает сыграть еще одну?
– Нет. Он ждёт куража от наступившей победы своего оппонента и только тогда достигает своей цели.
– А если никакого куража не будет и в помине? Что если перед ним обычный скептик, ленивый и не удручённый излишним бахвальством?
– Значит, пациент признает, что по тем правилам, по которым они играли, безусловно, победа оказалась не на его стороне. Но вот по другим… оппонент опростоволосился.
– У меня сейчас мозг взорвется. Если в бою один человек заколет саблей второго – победа остаётся очевидной! На неё нельзя посмотреть под другим углом. Это противоречит законам природы.
– Да. Если цель второго была в том же. Заколоть первого. А что если он хотел умереть в этом бою…
– Пусть даже так. Идея с целью мне ясна. Но если он погибает – он же больше не может придумывать новых правил, совершать ходы, да и вообще играть, в конце-то концов!
– Поэтому он и не дерётся ни с кем на саблях! Тебе кажется, будто ты его опередил, предугадал, просчитал наперёд. Ты победоносно сбиваешь его короля, как вдруг выясняется, что игра велась не с тобой! Кто-то другой наблюдал за вашей игрой, а наш пациент всего лишь привлекал его внимание! Он не задаётся вопросом: как бы ему всегда побеждать. Его интересует – как бы ему никогда не проигрывать. Для этого и существуют правила. Его правила. А игра может вестись с тобой, со мной, с нами обоими – да с кем-угодно, но мы никогда не будем знать наверняка, кто его главная цель, каков его план на этот день.
– Жертвуя пешкой… Бобби Фишер… гениально. Что же случилось в декабре две тысячи шестнадцатого?
– Ты знаешь.
– Я имею в виду – с точки зрения его «правил», его «стиля игры». Бог его знает чего.
– Он блестяще выиграл партию. Но не достиг своей цели.
– А цель его… я уже даже не знаю, о ком мы говорим. Что здесь, чёрт подери, происходит.
– Цель – не конкретный человек. Цель – просчитать все возможные ходы, выложить все существующие ловушки, заполнить всё пространство вариантов.
– Аа… Трансерфинг реальности[1 - Эзотерическое учение, созданное в 2004 году на основе одноимённой серии книг за авторством Вадима Зеланда.]… Припоминаю… Всё было так просто. Загадка смотрителя… он не хочет быть смотрителем. Или читателем. Он хочет загадывать загадки. А ответов на них не существует, ведь важно не то, кто выиграл партию или проиграл. Важно – как ты себя после этого ощущаешь.
– Даже если бы ответы существовали, даже если бы первичная цель была достигнута – всё это меркнет под его подлинным желанием перевернуть всю структуру своего мышления.
– Все эти партии… это же просто модели… а эти люди… просто нанятые актёры… а шахматы…
– Это наш разум. Сначала ты учишь стихи, затем рассказываешь другим как правильно учить стихи, и лишь потом задаешься вопросом – зачем мы вообще учим стихи? Сначала ты переживаешь расставание, затем учишься избегать расставаний, и лишь потом спрашиваешь себя: а что такое расставание? И существует ли оно как таковое. «Cogito ergo sum»[2 - «Я мыслью, следовательно, я существую». Рене Декарт.]. Если мысль жива – значит у неё есть своя объективная реальность. Значит где-то во вселенной существует тот самый плод нашего воображения. Просто он удалён от наших глаз. Ведь наличие потолка в нашей квартире не означает отсутствие звёзд за её пределами. А если слепой никогда не видел окружающей его действительности – значит ли это, что никакой реальности вокруг не существует? Всего лишь додумки, вымыслы, представления…
– Но ведь мыслей бесчисленное множество. Разве можно вообразить себе каждую отдельную реальность для каждой проскользнувшей фантазии?
– А тебе и не понадобятся все. Бери только те, что покажутся интересными, и развивай их до полного абсурда, пока из твоего гаража не покажется Генри Форд на своём первом в истории человечества автомобиле. Или Гагарин не полетит впервые в космос. Сущий абсурд, самые глупые, несуразные домыслы могут завести простого человека так далеко, что он и сам усомнится в здравости своего рассудка. Зато однажды, ужасный сон, что веками считался посланием богов и вмешательством потусторонних сил, окажется ничем иным, как игрой нашего бессознательного. И родится психоанализ.
– Подъем! Я кому говорю, уважаемый!
– Что случилось? Где я?
– Там же где и были. Я только начал читать ваше стихотворение, как вы пробормотали что-то про вечность и уснули прямо здесь. Я уж не стал вас сразу будить, пожалел. Но имейте совесть, мне тоже домой уже пора.
– Как вам стихотворение?
– Очень красивое. У вас явно намечтается прогресс. Я бы даже сказал, что вы превзошли все мои лучшие ожидания!
– Надо же. А я уж боялся, что вы докопаетесь до какой-нибудь строчки и будете часами развивать из неё целую историю.
– Почему вы так решили?
– Это ваш излюбленный метод. Вы же не скрываете своих симпатий к Фрейду и его последователям. А мне так не хочется погружаться во всю эту муть.
– И не стоит. Кстати говоря, приближается сочельник. Не могу не поинтересоваться, не поймите меня превратно, у вас уже есть планы на этот день?
– Понимаю причину вашего беспокойства. Но можете не переживать – с Рождеством у меня полный порядок.
– Рад это слышать. Всегда лучше с кем-то, чем с бутылкой наедине. Но это я так, к слову.
– Вот-вот и я того же мнения.
– Тогда удачной вам игры…
* * *
Их архивов, датируемых 02.12.2022:
«Твоя звезда зажжется, милый путник,
Ещё чуть-чуть, немножко обожди,
Ты знаешь – потухает и Везувий,
Когда его покоцают дожди.
Сложнейший путь, серьёзные раздумья,
Вокруг лишь перепутье и бедлам,
За то, что всё прошло – не обессудьте,
За всё, что ещё будет – буду рад.
Звезда придёт, но дай ей укрепиться,
Ну мало ли, запуталась она,
Несёт её сквозь время колесница,
Немало вёрст, так в чём её вина?
Придёт… как нам вручали аттестаты,
Придёт, как долгожданный детский смех,
Придёт, как на балу сомкнутся пары,
Поверь же, зажигается у всех.
Я знаю: наши часики не дремлют,
И все они – не против, не за нас,
Ты только не чрезмерствуй своей ленью,
И всё оно случится в один час.
Быть может завтра, я не отрицаю,
А может месяц, годик пробежит,
А может будет длиться ожидание…
Пока живешь – ты знай, что ещё жив.
Я знаю: терпеливость не уместна,
Но помнишь, как вручается диплом?
Ты думал, что зима продлится вечно,
Но знаешь: всё случается потом.
Не к месту, нет, не к времени, не к спеху,
Она придёт, но не оповестит,
Не дай ей раньше времени померкнуть,
Она читает все твои стихи».
3
– Тебе удалось раздобыть копию?
– Естественно.
– Ну так что там?
– Как бы тебе это получше передать…
– Ну не тяни кота за…
– Я видел его работу. Док был прав – она не философская.
– Ну значит всё сходится? Наши предположения оправдались?
– Не совсем.
– Да ладно тебе. Нельзя же быть настолько скрупулезным. Он тоже человек: ну проболтался (или описался). Не знаю, как правильно. Маскировал, маскировал, да не замаскировал. Нас же четверо, а он один.
– Ты не понимаешь. С этой работой что-то не так. Она слишком позитивная. Слишком жизнерадостная.
– Биполярка?
– Нет. Он пишет произведения такого рода, но не из этой серии. Даже в самых добрых и простодушных вещах всегда найдётся местечко для «смерти», «безысходности», «негативизма», «хтони». Даже в самом экзальтированном! Он не умеет писать по-другому.
– Ну может научился… столько лет прошло. Делов-то, писал все время про А, а тут выдал про Б. Он же такой непостоянный…
