Глава 10
Не буду врать, смотрел вслед убегающей со сцены Милке не без удовольствия. Даже улыбку свою не сдерживал. Перекатывался с пятки на носок, пытаясь унять захлёстывающее возбуждение. Но не физическое. Нет… С каменным членом я могу справиться, а вот со взрывающимся мелкими пузырьками мозгом – нет. Не умею. Не было у меня подобного. Я себя ощущаю пломбиром, на который налили газировку: пенюсь, шиплю и растекаюсь бесформенной массой. Занятно. Весело. Но пипец как неудобно.
– Кир, ты что устроил? – Доний ржал так, что казалось, сейчас на сцену рухнет без сознания. – Курочкина тебе этого не простит. Смертник ты, Чибисов. Смертник…
– Всё равно со мной уедет!
– Ой ли…
Эх… Я даже представить себе не мог, что мои неаккуратно сказанные слова окажутся пророческими.
Мы с Лёвкой вернулись за свой столик, но, не сговариваясь, мониторили часть зала, откуда виднелись двери уборных.
– Ты её знаешь? – Доний плеснул мне водки и затянулся кальяном.
– Ага, она в меня бутылкой пульнула в баре, еле увернулся. Решил наказать безбашенных горе-алкашек, а там Люся-я-вся-томлюся. Она меня чуть не угробила, а смотрела так, будто это я её в темном переулке подкараулил с монтировкой наперевес. А потом оказалось, что она так мужика себе загадывала нормального. Как думаешь, я нормальный? – хохотнул и опустошил бокал, но спасительной горечи так и не почувствовал.
– Давай будем сдержаннее с формулировками, – снова заржал Лёва, стекая по дивану. – Я тебе больше скажу, Чибисов, ни от тебя, ни от Люсьен нормальностью даже не пахнет. Она знаешь какая? – если бы я своими глазами не видел, как тот облизывается на Веронику Ветер, то решил бы, что он втюрился в Милку по самые тестикулы, настолько было у него блаженное выражение морды. – Люська – стена. Понимаешь? Такая надёжная, несущая. Как говорит Царёв, на таком фундаменте простоит целый дом, даже когда вокруг бушует буря.
– Да она сама буря, Лёв.
– Это да, – закивал Доний. – И ей нужна такая же глыба, монолит, понимаешь? Поэтому тут не про нормальность вовсе. А про умение жить, как на вулкане, и чилить с холодным «русским белым». Но это неважно сейчас, – друг пульнул под потолок густые кольца дыма и злорадно захихикал. – Она выбрала тебя. Помнишь сказку про Царевну-лягушку? Вот. Поздравляю, Чибисов, ты – лягуха, в которую угодила стрела Люськи Курочкиной.
– Козёл ты, Доний, – я бросил в хохочущего друга горстью фисташек и закурил. – А всё сказочки читаешь.
– Да я серьёзно. С ней же можно связываться, только если не боишься быть раздавленным.
– Абьюзерша? – ржать пришла моя очередь, как только представил домострой «по системе Курочкиной».
– Да нет. Ну, вот взять последнего её мужа…
– Последнего?
– Третий, кажется. Или четвёртый… – задумался Лёва. – Третий. Да. Три раза я лично её из ресторана воровал, пытался в почти игровой форме предотвратить Армагеддон, так сказать. Не удалось…
– Вор и рецидивист, значит?
– Отставить ментовской юмор! Последний официальный у нас Мишаня. Нормальный вроде мужик был, мы с парнями его даже пробивали: ни алиментов, ни обременений. Кристалл! И бизнес у него был, и деньга водилась. И вроде счастливы были, а потом ХОП! И в домохозяйку превратился. Хрен его знает, что там у него произошло, но схлопнулся его магазинчик, да так, что Люся долг выплачивала ещё год. Сама, от помощи отказалась. Упёртая, как единорог из красной книги.
– В смысле? – я давненько не слушал сплетню вот так, взахлёб. Сопоставлял полученную информацию с тем, что уже сумел пробить сам об этой горячей незнакомке, но что-то плохо получалось. Признаться, была мысль, что она своими «леваками» разбавляет унылую бытовуху с каким-нибудь щекастым банкиром, но… мимо. Выходит, и в горящую избу? И коня…
– В коромысле. Она ж года три впахивает, как лошадь ломовая. Тащит и свою ипотеку, и его вечные скитания за смыслом жизни. Жалко, конечно. Но это чувство Люся презирает. Да и сама разберется, это от первого сложно было уйти, а уж с третьим… вслепую найдет дорогу в загс.
– А что с первым? – я максимально сконцентрировался, чтобы не выдать эмоций.
– Да он её после развода больше года терроризировал. Люся продала машину, потому что все ДПС тормозили её, как по расписанию. Изводил, как чёрт последний. Пока Ника нам не пожаловалась, тогда Мирон уже вмешался. А потом Баранова сослали в жопу мира за какую-то провинность, насколько я знаю. Дальнейшая судьба его неизвестна, хоть мы и одноклассниками были.
– Урод, – прошипел я и на мгновение закрыл глаза.
Люся сказала Зорину, что ненавидит мужские истерики, а я терпеть не могу мужскую подлость и желание самоутвердиться, показать собственную мифическую важность за счет женщины. Ушла – значит, либо не твоя, либо ты ни хуя не сделал, чтобы она была с тобой как за каменной стеной. Это моё убеждение. А остальное – отговорки и чушь современной свободы слова.
Нельзя воспитать ни мужика, ни бабу. Нет, ну женщину можно запугать, забить и заставить поверить, что жить по твоим правилам – это норма. А потом обычно вот такие «ломальщики» спокойно находят более молодую жертвую, а бывшая пытается дальше жить. Вот только правила уже давно вызубрены… А реальность уже другая. И тогда она находит точно такого же утырка, спокойно выдыхает и начинает зубрить уже другие правила, но все так же прилежно и наизусть. Поэтому если на пути встречаются одни больные, то можете себя поздравить. Экзамен по «теореме о мудилах» вы сдали на отлично. Что сказать, годы тренировок…
А с мужиками ваще все просто. Он либо твой, либо нет. Можно бесконечное количество раз прощать измены, обиды и медленно сгорать от неутихающей тревоги в сердце, но по факту… Ты его таким выбрала и живешь дальше, лелея надежду приручить. Но он не приручится, не выучит, где его «место», не завяжет блядский член на бантик. Поэтому Лёва мне может сколько угодно говорить про встроенный в Курочкину каток, потому что ни одна женщина не захочет раскатать СВОЕГО мужчину, а ни один мужчина не позволит выгнать «каток» из депо…
– Лёв, а это что за долбоящеры, жадные до чужих женщин? – я вроде прикрыл веки всего на минуту… А распахнув, чуть не ошалел, наблюдая, как Люся и её подруга присаживаются с какими-то упырками за столик.
Голова вдруг стала чумная-чумная. Мысли туманом гнева заволокло. Я даже и дышал через раз, наблюдая, как короткостриженые гаврики в костюмах расшаркиваются перед своими жертвами.
Но больше всего меня… раздосадовал блондинчик с наколкой под ухом. Он то и дело подливал шампанское в её бокал, а сам прижимался тесно-тесно, да ещё и носом своим горбатым потирался о её плечо.
Хуя се… Бессмертный!
Не знаю, что во мне клокотало, но от этого внезапного чувства глаза кровью наливались и кулаки сжимались.
Как удав следил за своей будущей жертвой. Впитывал аргументы, на основании которых выпишу приговор этому обладателю крюка вместо носа, скрипел зубами от нетерпения «казни».
Но то, что произошло дальше, меня просто убрало…
Этот носатый вместе с очередной порцией алкоголя незаметно для Люси всыпал ей что-то в бокал, пока один из их компашки творил представление в виде разлитого вина по столешнице. И улыбочка его эта зафиксировалась в голове, как досье на самого лютого маньяка.
– Нет… Нет… Нет… – зашептал Доний, вскакивая с дивана. Очевидно, наблюдал за тем столиком не только я. – Ты видел?
– Я надеюсь, что ты не про женские ножки. Кислота?
– Я откуда знаю, Чибисов! Ты же мент! – чуть не заорал Лёва, когда Ника залпом опустошила шампанское.
– Да, но я пьяный мент, а это немного… обязывает, – я еле сдерживал себя, глядя, как Люся пригубила шампанское, но эта белобрысая горилла подхватила бокал за ножку, заставляя опустошить тот до дна.
Сука! Так… Корки я оставил дома, поэтому, считай не придраться. Звезду мне и так уменьшили, дальше только сержанты, терять нечего. Окинул взглядом периметр, вычисляя слепые зоны камер, но их было столько, что с ума сойти! И как при таком наблюдении в бар заплывают эти ублюдки?
– Зато я не мент! – зарычал Лёва и бросился в толпу.
– Да и я не майор, – заржал в голос, догоняя друга. – Э! Голубки, чё, бабы просто так не дают?..
Это было последнее, что сказал я, прежде чем впечатать кулак под челюсть крючконоса. А дальше – швах! Тьма и опущенное забрало гнева.
Как только толчки стали повсеместные, вокруг загудело всё! Толпа стала волноваться штормовыми волнами, драка стала разрастаться, и вот уже кроме бьющегося стекла, мата и треска мебели не было слышно даже музыки.
– Лёва! – свистнул я, прижимая ногой к полу одного из той компании. – Ника отключилась!
– Бляяя! – Лёва спрыгнул с мужика и еле успел подхватить девушку за мгновение до столкновения с каменным полом.
– Курочкину забери! – я раскидывал толпу, пытаясь выделить более-менее безопасный коридор, а сам все время смотрел на диванчик, по которому стекала Люся. Ну, хоть не головой об пол, и так отбитая.
Лёва подтянул обмякшее женское тело через спинку дивана, а там я уже подхватил её на плечо.
– За мной!
– Ты куда? – Лёва махал в сторону центрального входа, который был ближе, но сквозь разбитое окно засверкали мигалки полицейских машин.
– Не тормози, Доний. Ни тебе, ни мне ночь в КПЗ не нужна!
– Что делать?
– Я вызвал знакомую бригаду, – мы выскочили в темный двор. – Давай, суй два пальца, только чур в рот…
– Козёл! И шуточки у тебя соответствующие, – зарычал друг, но, послушавшись, снял свой балласт, перекидывая, как я, через колено.
Скрутил её волосы в руке и с силой раскрыл челюсть, а когда Люся стала содрогаться в рвотных рефлексах, снова задышал…
– Вот так… Давай, девочка, давай…
Через мгновение нас ослепили мигалки скорой.
– Ну, Чибисов! – ворчал сонный Муравьёв, на ходу надевая перчатки. – Ты как умудряешься до работы доезжать без приключений?
– Вашими молитвами… Вашими молитвами… Плохо девчатам, креветки, наверное, тухлые были.
– Знаем мы эти креветки, после них провал в памяти…
Глава 11
Люся
Я распахнула глаза от навалившегося неуправляемой лавиной ужаса. Стала хапать ртом воздух, будто кто-то сжал шею. В горле пересохло, голова трещала, как полено в камине. Кое-как поднялась в кровати и пошатнулась от внезапного головокружения. Странная музыка, крики и гомон заглушали все мысли, я словно в вакууме зависла, отчаянно пыталась прийти в себя, но ничего не выходило!
– Доброе утро… – прошелестел тихий, сонный и явно МУЖСКОЙ голос за спиной.
Я не то что вздрогнула. Да я подпрыгнула на кровати, слыша лишь дикое биение собственного сердца. Обернулась, но бесполезно это было, потому что ни черта не видела. А убрать шторку с глаз было попросту нечем! Одной рукой я сжимала обнаженную грудь, второй держала клочок простыни, опасно потрескивающий от натяжения. В голове зашуршали бредовые мысли, нехотя пробирающиеся сквозь густую пелену похмелья.
Так… Вчера я была с подругами в баре. Потом? Что было потом?
Где я?
Что делать?
Отпустить простынь или грудь?
Чёрт… Никогда не думала, что встану перед столь сложным выбором. Если отпущу грудь, то смогу поднять занавес волос, а если отпущу простынь, то покажу свою бразильскую эпиляцию какому-то мужику!
Докатились, Курочкина, просыпаемся хрен знает где… Дальше что? Панель? Алкоголизм?
Понимала, что не шевелюсь и дышу через раз, что выгляжу сейчас полной идиоткой, но ничего не могла сделать. Меня словно парализовало, я вновь и вновь прикидывала все за и против, но не могла решиться: пирожок или тити? Тити или пирожок?
Чёрт, как сложно! Мамочка! Ты же заставляла меня учить геометрию, а не метаться между двумя вариантами, где один абсурднее второго.
– Ты же в курсе, что я тебя вижу? – снова раздалось за спиной.
Этот нахал ещё и посмеивался! Затащил в свою берлогу, опоил чем-то, раздел… И смеётся? Сквозь пылающий гнев я пыталась вспомнить этот голос. Он был мне смутно знаком, но картинка всё никак не складывалась в голове.
– Ты кто? – по комнате полетел мой испуганный шепоток.
– Твой подарок, малы?ша. Я твой подарок…
– Чёрт, – зашипела я и, отпустив простынь, откинула волосы назад. Но лучше бы я этого не делала. В ворохе скомканных простыней и раскиданных по кровати подушек лежал охренительный красавчик.
Мамочка… Мамочка моя… Что происходит?
Я уже вовсе забыла про то, что оказалась голой. Судорожно растирала глаза, практически выколупывая песок осыпавшейся туши, чтобы рассмотреть лицо моего «подарка». Курочкина, что это за жеребец? За такие подарки потом карму ещё полжизни отмаливать приходится, а в следующем перевоплощении и вовсе быть муравьём, или крысой придётся родиться. Б-р-р…
– Только не говори, что ты ничего не помнишь, – рассмеялся он, лениво потягиваясь. – Не огорчай меня.
Боже… Боже… Соберись, Люсенька… Да я забыла ко всем чертям, что лицо собиралась рассматривать! Честно! Прошу это зафиксировать под протокол!
Мои глаза сами заскользили по широкому развороту плеч, будто выточенным из камня мышцам рук и словно нарисованному торсу. Подушечки пальцев запекли, желая лишь одного – вновь и вновь пересчитывать кубики пресса.
Не подарок, а шоколадная конфета без обёртки, ей Богу! Во рту всё пересохло, кровь заиграла драм-н-бейс в ушах, и я уже ничего не слышала. Тыщ-тыщ-тыщ… Как кошка облизывалась на сметану. И это не фигурально…
– Людмила Аркадьевна, – протяжно протянул он моё имя, и весь хмель мигом слетел… Меня словно в прорубь бросили, а перекрестить и вытащить забыли!
Дёрнула головой и зашипела, падая грудью на кровать, чтобы сохранить хоть какие-нибудь остатки гордости. Отчаянно сгребала простынь, пытаясь прикрыться, но эта долбаная ткань отказывалась подчиняться, потому что была во власти мужчины…
Он сжимал край, медленно накручивая его на внушительный кулак. Смотрела, как сильные мужские пальцы перебирают шелковистую ткань, и готова была капать слюной. И я так засмотрелась, потеряв бдительность, что и не заметила, что ползу к нему, как раненый зверь – на лассо.
Потянула носом, ощутив, как облако тонкого мужского парфюма поглощает меня с каждым вдохом. Сама того не понимая, застонала от дерзости одновременно чего-то сладкого, как шоколад, и свежего, как морской бриз.
Слабачка! А ну соберись!!! Возьми себя в руки и прекрати вести себя как мышь, дуреющая от губительного аромата сыра. Это ловушка!
– Людмила Аркадьевна… – вновь зашептал парень за мгновение до того, как моя голова оказалась практически вжатой в его торс.
Ну ладно… Не совсем торс. И не совсем вжатой… Я просто опустила подбородок на бугор, прикрытый ворохом простыни. И что-то мне подсказывало, что с твердостью его агрегата всё отлично. Хотя… Проверить бы, конечно…
– Чибисов, мать твою! – завопила я, ужаснувшись от собственных мыслей, вскочила с кровати. Рванула дверную ручку, сама не понимая, куда и зачем бегу. Квартира была незнакомой, но на удивление светлой, современной и даже кристально чистой.
– С матушкой уже хочешь познакомиться? – хрипло засмеялся он. – Не рано?
– А ну быстро говори, как я очутилась у тебя?
– Меня Кирилл зовут, малы?ша, если вдруг ты забыла, – снова засмеялся парень, откидываясь на пышные подушки. Он идеальным Аполлоном лежал на переливающемся сатине, абсолютно не стесняясь наготы. И взгляд у него был такой въедливый, исследующий…
