Трясущимися руками он вытащил из мятой пачки «Лаки страйк» сигарету и закурил. По прикидкам, он уже был где-то неподалеку от цели. И действительно, через пару километров лес расступился, и перед ним оказалось довольно большое озеро, на берегу которого стояло несколько домов – старые бревенчатые избы, покосившиеся, почерневшие от времени. И только один явно выделялся на их фоне – и побольше, и посвежее. Джем сразу понял, что это именно тот, что ему нужен.
Иногда ему хотелось поселиться в подобном месте. Идиллия: ровная гладь озера, как застывшее зеркало с отражением закатного неба; деревянные рыбацкие лодки, которые уже много лет не спускались на воду; лес, амфитеатром расположившийся за тонкой полоской прибрежного песка. Мир, в котором нет ни тревог, ни забот, а только тишина и умиротворение. Но сейчас в воздухе явно чувствовалась опасность, и Джем никак не мог успокоиться.
Он чуть не въехал в низкий штакетник и, выскочив из машины с пистолетом в руке, осмотрелся. Все было тихо. Дверь в дом открылась, и на порог вышел высокий седой старик, хотя Джему, как ни странно для такой нервной ситуации, пришло на ум определение – седовласый старец. Уж слишком представительно тот выглядел. Старец спокойно и внимательно смотрел на Джема и ничего не говорил.
Джем немного смутился, посмотрел на пистолет в руке, машинально заткнул его сзади за пояс и глуповато сказал:
– Добрый вечер.
Хозяин дома едва заметно улыбнулся.
– Здравствуйте, молодой человек. Как я понимаю, без приключений не обошлось?
Джема передернуло.
– Не то слово. Если нам надо ехать, то я бы ускорился. И выбрал бы другую дорогу.
– Я готов. Вот тут сумки и чемодан, загрузите их, пожалуйста.
На все сборы действительно ушло минут пять-семь, и, снова оказавшись за рулем, Джем немного взял себя в руки. Пассажир пристегнулся и, поудобнее устроившись на сиденье, предложил:
– Если вы сюда ехали через Паданы, то нам лучше всего взять курс на северо-восток и двигаться в сторону Сегежи. Доберемся до федеральной трассы и тогда уже поедем южнее.
Джем согласно кивнул.
– Не возражаю. Мне в том лесу дорога очень не понравилась. Надеюсь, тут будет получше. А вообще, куда мы едем?
Старец коротко сказал:
– В Феодосию.
Джем закашлялся. Ему даже сначала показалось, что он ослышался, но пассажир кивнул. И Джем смирился. В конце концов, в Крыму он давно не бывал, интересно было бы посмотреть. Он спросил:
– Как мне можно к вам обращаться?
– Интересная постановка вопроса, – старец улыбнулся. – Можно было просто спросить, как меня зовут. Мое имя Иван Иванович. А фамилия Петров.
– А я Джем. Можно на ты.
Иван Иванович повернулся к нему и пристально вгляделся.
– Вот и хорошо, Джем. Ты-то мне и нужен был. Все будет хорошо. Самое главное, повнимательнее на дорогу смотри. Если хочешь, кури. Мне дым не мешает. Захочешь спать, скажи. Ехать долго, силы надо беречь.
Джем расслаблено расплылся по сиденью, воткнул в магнитолу кассету и отрегулировал громкость. Черный внедорожник наконец выбрался на асфальт и, прибавив скорости, растворился в северных дорогах.
8. Светлицкий
В дверь легонько постучали, и Андрей Сергеевич сразу же открыл глаза. Часы на стене показывали начало десятого – он, сидя в кресле, отключился на двадцать минут. В офисе для него были оборудованы удобные апартаменты со всем необходимым, но он редко ими пользовался. Он даже и не помнил, когда в последний раз спал как обычный человек, восемь-девять полноценных часов.
Когда-то, после серьезной автомобильной аварии, чуть не лишившей его головы, он начал опыты с полифазным сном. По примеру да Винчи, который спал по пятнадцать минут каждые четыре часа, Светлицкий поставил цель высвободить как можно больше времени для работы и чтения. Ему удалось сломать обычный шаблон, он привык спать несколько раз в течение суток минут по двадцать и пару часов ночью. И большую часть дня он проводил за книгами – читал, осмысливал, сопоставлял.
Но с годами он понял, что все равно не сможет объять необъятное. Бессмысленно закачивать в мозг информацию, надо уметь ориентироваться в ее потоках и выбирать только необходимую в данный момент. Именно такое понимание позволило ему сформировать критическое отношение к тому, что принято выдавать за реальность. Его ум с легкостью вспарывал обманчивое покрывало, сотканное из ложно понимаемых фактов, и проникал в суть событий.
Книги уже не манили к себе, в них не было ничего такого, чего он не знал. У разных авторов меняется лишь форма, оболочка, в которую завернуты самые простые мысли. Каждый оперирует теми категориями, которые выбрал сам в надежде быть услышанным и понятым. Но, если проникать в суть, квинтэссенцию можно выжать в нескольких фразах. Нового нет ничего. Фальшивые краски, выдохшиеся эмоции, угасшие чувства. Мир, сотканный из лжи.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Костя. Выглядел он далеко не таким самоуверенным, как утром.
– Разрешите, Андрей Сергеевич?
– Давай, заходи. Что случилось?
Костя собрался с духом и выпалил:
– Андрей Сергеевич, они не смогли его задержать.
Светлицкий почувствовал, как внутри поднимается нечто темное и мрачное, способное выплеснуться наружу.
– В смысле? Почему?
Помощник, видимо, уловил флюиды ярости и даже немного отступил.
– Он без предупреждения начал стрелять, ранил двоих. Смог оторваться. Вторая группа добралась до Шалговаары, нашла дом, но там уже никого не было. Поиск по дорогам ничего не дал. К нашим друзьям в милиции мы пока не обращались, ждем вашего решения.
Светлицкий задумался. Ничего нельзя поручить. Простейшая операция – остановить посланника, заменить его своим человеком, привезти интересующую персону на свою территорию. И надо же, все пошло не по плану. Теперь надо срочно исправлять ситуацию. Но сделать это будет гораздо сложнее.
Он не хотел давать волю эмоциям. За многие годы он уже привык, что люди никогда не справляются со своими задачами. Иногда они могут лишь приблизиться к приемлемому результату, но он все равно будет далек от совершенства. Потому что они не хотят и не могут быть мастерами, они всего лишь подмастерья – ограниченные, скудоумные, не желающие думать. Исавы, променявшие свое предназначение на сытную похлебку.
– Из этой Шалговаары какие есть дороги?
Костя оживился, поняв, что Андрей Сергеевич справился с приступом гнева и начал искать варианты решения проблемы.
– Они могли поехать на Сегежу, но если у них курс на юг, то в любом случае они поедут через Медвежьегорск. А вот оттуда два пути – по левому берегу Онежского озера или по правому.
Светлицкий задумчиво барабанил пальцами по столу.
– А что за человек его повез, пробили его?
– Это знакомый Макса, он его утром вызвонил. Петрозаводский. Зовут Джем. Наши его вели с самого начала, из города.
– Он связан с кем-то из тамошних авторитетов?
– Насколько удалось узнать, нет, – покачал Костя головой. – У него какие-то свои темы. Но знаком со многими, и серьезные люди его знают.
– Вот это тебе минус, Костя. Тебе тоже надо было посылать туда серьезных людей, а не лохов каких-то. Теперь будем искать иголку в стоге сена.
Костя попытался оправдаться:
– Так кто же знал, что этот отмороженный сразу стрелять начнет?
– Костя, ну вот тебя учить надо, что ли? – Светлицкий пренебрежительно махнул рукой. – Простейшая схема. Девушка, машина с поднятым капотом. Какой мужик мимо проедет? И бери его тепленьким спокойно. Или это слишком сложно для понимания?
Костя виновато пожал плечами.
– Да второпях все, никто и не подумал. Моя вина.
Светлицкий немного помолчал и подвел итог:
– Ладно, будем отталкиваться от того, что есть. Передай нашим ментам в Ленобласти номера машины, но никакой официальной информации не давай. Если их где-то вычислят, сначала мне пусть сообщат, я решение приму.
– Может, сказать им, чтобы вологодским ментам тоже ориентировку скинули на случай, если они там поедут? – спросил Костя.
– Лишним не будет, – согласился Светлицкий. – Только смотри, чтобы вреда им не причинили. Мне этот Джем безразличен, но за его пассажира спрошу в случае чего.
– Я понял, Андрей Сергеевич. Вы домой поедете? Мне вас отвезти?
Светлицкий посмотрел на часы.
– Нет, Костя, ни к чему мотаться. Я здесь в апартах останусь.
Он понимал, что раньше утра от Кренделя не будет известий, но ему хотелось ускорить время. Хуже, чем ждать и догонять, может быть только необходимость делать эти два дела одновременно. Он знал, что ему все равно придется ехать в Феодосию, но не раньше, чем у Кренделя что-то прояснится.
9. Степанов
Местный участковый вызвался проводить Степанова. Пока они шли до дома библиотекаря, пожилой капитан Виктор Иванович рассказывал Степанову:
– Я тебе так скажу, капитан, Николая Павловича я много лет знал. Я книжки очень люблю читать, а он всегда мне подбирал что-нибудь интересное. Даже про нашу Епифань нашел. Платонов, писатель такой, у него есть повесть «Епифанские шлюзы».
– Да, знаю, читал, – закивал Степанов. – Петр Первый много чего планировал в отношении Епифани, но не вышло.
– Мы с Берсеневым часто разговаривали. Он историю хорошо знал. Вот, например, возьми наше Куликово поле, тут недалеко, километров двадцать. Не бывал там?
Степанов усмехнулся.
– Ну как же не бывал? Нас еще в школе на экскурсию возили. Колонну смотрели, церковь, которую архитектор Щусев построил.
– Он потом и мавзолей Ильича строил… А ты в курсе, что на самом деле Куликовская битва вообще не здесь была?
– Да ладно тебе, Виктор Иванович. – Степанов даже развеселился, у него сегодня получался день исторических экскурсов. – Где же ей быть, как не на Куликовом поле?
Виктор Иванович строго посмотрел на него.
– Напрасно смеешься. Все это придумал один помещик, Нечаев его фамилия. Километрах в пятидесяти отсюда его усадьба посейчас еще стоит. Он с Карамзиным дружил, начитался его «Историю государства Российского» и решил, что битва Куликовская произошла как раз на тех землях, которые ему принадлежали. И начал всех в этом уверять. Рассказывали, что он своим крестьянам клич такой кликнул, – несите мне все старинные предметы, какие найдете, оружие там или наконечники от стрел, или еще чего.
Степанов засмеялся.
– И понесли?
– А то, – подмигнул Виктор Иванович. – Чего не нести-то, если барин денежки платит хорошие. Нечаев собирал все, а потом у себя в имении открыл музей. Так и назвал его – музей Куликовской битвы. А поскольку он уже к тому времени стал обер-прокурором Синода, то дальше все само собой завертелось. Попробовал бы кто под сомнение его слова поставить.
– А на самом деле где битва была? – Степанов даже искренне заинтересовался.
Виктор Иванович развел руками.
– Да вот откуда теперь и узнаешь. Николай Павлович занимался этим вопросом, изучал все, но видишь, как получилось…
Они подошли к дому библиотекаря. Степанов сорвал бумажку с печатью и открыл замок. Тяжелая дверь со скрипом распахнулась, и они вошли в дом. После свежего весеннего воздуха Степанов сразу почувствовал затхлый запах. Он не любил старые дома, они казались ему осколками какого-то другого мира, который воспринимался как ветхий, отживший, уходящий.
Ему нравились сахарно-белые коробки современных девятиэтажек, ровные параллелепипеды, асфальт, бетон и стекло. Для него новые микрорайоны были олицетворением прогресса, символом развития, движения вперед. А вот эти особнячки скрывали в себе тайное сопротивление новому, всегда были обращены в прошлое.
Количество книг произвело на Степанова впечатление.
– Да-а, – протянул он. – Я думаю, Виктор Иванович, мне было бы интересно с вашим библиотекарем поговорить.
Участковый согласился.
– Это вне всякого сомнения. Таких людей нечасто встретишь. Я удивлялся даже, чего он в Москву не уехал, там ему нашлось бы дело поважнее его библиотеки.
Степанов изучал корешки книг. Большинство авторов были ему совершенно незнакомы, он только по названиям мог предположить, что основная подборка здесь на философско-нравственные темы. В общем-то, судя по набору книг, покойный библиотекарь не интересовался современным политическим моментом, хотя и Ленин, и Маркс присутствовали на полках.
– А ты сам не спрашивал у него, чего он к Епифани прикипел? Или он местный?
– Не, не местный. Он у нас в начале восьмидесятых появился. Я точно не помню, вроде сразу после олимпиады. Говорил, что на севере работал, но здоровье не позволяло там оставаться.
Степанов выдернул томик Маркса и наугад раскрыл. Бросилась в глаза подчеркнутая карандашом фраза: «Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство…» И еще, в другом абзаце: «Христианство есть перенесенная в заоблачные выси мысль еврейства, еврейство есть низменное утилитарное применение христианства…» Степанову сейчас не хотелось вдумываться в смысл написанного, ему более важно было, что читавший, скорее всего сам хозяин, акцентировал свое внимание на подобных вопросах.
– Виктор Иванович, а с кем дружил Берсенев?
Участковый пожал плечами.
– Да ни с кем он не дружил. Поговорить мог с любым, мы вот, например, часто общались. Но это все отвлеченные темы, он никогда про себя ничего не рассказывал.
– Не знаешь, воевал он? – Степанов сел за письменный стол и выдвинул верхний ящик. Понятно, после обыска вряд ли сохранилась последовательность бумаг, лежащих в нем, но попытаться можно. Он достал стопку листов, исписанных мелким почерком, и пробежал один по диагонали.
– Нет, капитан, никогда разговоры на тему войны даже не поднимались. Обычно он уезжал куда-то на майские. Я так и думал, что он встречается с однополчанами.
Степанов постучал пальцем по стопке листов.
– Ты смотри, о чем он писал. Рукопись Войнича. Слышал о такой когда-нибудь?
– Нет, первый раз слышу. – Участковый подошел поближе и тоже заглянул в написанное. – Что за рукопись такая?
