Мурцовка. Том первый
Мария Карташева
Писатель Сергей Баранов, после разлада в семье и ссоры в издательстве, приведшей к расторжению контракта, уезжает отдохнуть на природу. В арендованном домике он находит старые тетради, в которых черпает вдохновение для написания нового романа, а по возвращении в город ему предлагают стать флагманским писателем в издательстве одного из богатейших концернов. И вроде всё прекрасно: есть потрясающая идея для нового романа, есть выгодный контракт… Но чем дальше Баранов погружается в чужое жизнеописание, тем больше ему становится не по себе, так как он начал открывать те двери, которые были давным-давно запечатаны.В книге присутствует ненормативная лексика
Мария Карташева
Мурцовка. Том первый
Глава 1
Ленинградская область. Осень 2014 года
Осень плела свои узоры, украшая деревья нарядным багряным цветом, ветер ворошил озябшими пальцами листву, и казалось, что мрачный лес пылает. В зеркале студёного озера отражались уже нагие ветви, сбросившие лёгкое летнее оперение, тучи плакали начинающимся дождём, и рябь воды уносила их отражение. Порывы непогоды стали более частыми, они стонали, рвали бесплотные тела о сухие останки стволов и, заблудившись в лесной чаще, умирали, утихая навсегда. Сырой ветер слизывал с берега сухую листву и кидал её в воду, завеса холодного дождя тяжело зашторила всё пространство, и мятущиеся тучи словно остановились над озером. Погода окончательно испортилась, и человек, всё это время сидевший в кресле перед домом, встал, кинул плед на перила веранды и пошёл внутрь.
Вскоре над трубой заструился дым, дом стало наполнять печное тепло, уютно затрещали дрова, на плите закипел чайник, и непогода уже не казалась такой тоскливой. Мужчина включил газовую горелку, и опалённые края конфорки сразу лизнули синие языки пламени, тяжёлая чугунная сковорода плотно встала на решётку, масло, брошенное на середину потёртой поверхности посуды начало плавиться, и вскоре зашкварчала разжариваемая картошка. На грубо сколоченном столе, стоявшем рядом, в банке плавали огурцы с острым запахом, на тарелке в фольге лежала половина недоеденной курицы, и плескалась водка в давно початой, но так и недопитой бутылке.
Оторвавшись от готовки, человек подбросил пару поленьев в гудящую жаром печь, бросил щепотку сухих чайных листьев в глиняный чайник и мельком взглянул на себя в зеркало. Уставшее, слегка осунувшееся узкое лицо, разбросанные пряди тёмных волос поддёрнутые лёгким бисером седины и какой-то погасший взгляд в глазах, которые никогда ещё не подводили и всегда лучились счастьем. Но в последнее время пошло что-то не так. Жизнь перестала радовать сюрпризами и потихоньку начала забирать то, что раньше, как думалось, дарила, а оказалось, давала взаймы. Ещё в начале лета рослый умница-сын уехал учиться: факультет журналистики ждал его с распростёртыми объятиями и грел место будущему абитуриенту, уже гремевшему своими разгромными постами в социальных сетях. Но по дороге у мальчика случилась любовь и тридцатилетняя женщина, утянувшая его в новую реальность в Индию или в другие мистические страны на поиск себя. С тех пор родители получали лишь изредка видеоприветы от сына, ставшего в один миг чужим, точнее, они стали для него просто людьми, родившими очередного человека, как он говорил. Красавица-жена решила, что дома ей всё напоминает о сломанной судьбе ребёнка и переехала жить к сестре за границу, но перед этим предусмотрительно подала на развод, потому что, достигнув земель, которым Освальд Шпенглер предрекал скорый закат, она снова вышла замуж. Но последней каплей стал ответ от издательства, долгие годы катающегося на золотой волне имени Сергея Баранова. Новый владелец был прогрессивных взглядов и его брали корчи, если ему несли художественную литературу вместо популярного нон-фикшен, новый редактор была старой въедливой бабой, долгие годы прожившая на чужбине, и теперь, когда жизненные обстоятельства сослали её на родину, она пыталась отравить жизнь всем окружающим. И ровно неделю назад Сергей получил письмо следующего содержания:
«Уважаемый г-н Баранов. Последняя ваша рукопись не несёт в себе смысловой нагрузки и заданного в начале темпа. Герои не кажутся позитивными, в них прослеживаются нотки нервозности и пессимизма, что приведёт читателя к депрессивным состояниям, и потенциальный покупатель не сможет обратить свой взгляд на другие предложения от издательства. Вокабуляр страдает, да и весь объём рукописи больше отдаёт вампуку, нежели принадлежащем вам ранее стремительным и динамичным стилем. Поэтому мы приняли решение предоставить вам долгий творческий отпуск».
Далее следовал обязательный перечень чаяний и надежд, что в дальнейшем издательство и Сергей Баранов пойдут рука об руку в светлое будущее.
Писатель прочёл несколько раз послание, воспринял обращение г-н в начале письма не как господин, а скорее как отходы жизнедеятельности, потому что так себя и чувствовал. И под напором душевных терзаний и половины бутылки виски быстро составил ответ, где посоветовал новому издателю «бегать потом за книгами Баранова с голой жопой», а редакторше даже послал в подарок электронное издание Белинского, намекая на её глупость и пустозвонство. Этим Сергей спалил мост, по которому ещё мог бы вернуться к порогу, куда за долгие годы привык приходить за звонкой золотой монетой. И сейчас наступило время лёгкого безденежья, так как ветер семейных перемен нещадно выметал последние накопления, которых и так было немного, потому что Сергей не был склонен к накопительству и жил на всю широту открытой писательской души.
По окну скользнул хлёсткий удар разыгравшейся к вечеру бури, Сергей очнулся от воспоминаний и, обжигая пальцы, снял с плиты начавшую чадить пригорелыми ароматами картошку. Он залил в чайник слегка остывший кипяток, опрокинул в рот рюмку холодной водки, надкусил огурец, брызнувший во все стороны рассолом, и оторвав четверть от дичи, даже не разогревая, кинул её на тарелку.
Переезды на природу всегда помогали Сергею, если был творческий затык. Но раньше Баранов предпочитал ездить в расчёсанные, благополучные леса Европы, рыбачить в Норвегии или качаться на тёплых волнах где-нибудь поюжнее. Теперь же, чтобы выплыть из водоворота событий, которые несли в его жизнь тлен и разрушения, Сергею пришлось довольствоваться родными просторами и избушкой на берегу озера. Немногословный хозяин взял деньги за аренду, показал, где что лежит, и сразу уехал, пообещав вернуться через неделю, когда истечёт срок найма. Маленький домик слегка пах сыростью, внутри было холодно, и окружающая обстановка ещё больше добавляла тоски в душевную слякоть. Сергей прогулялся по окрестностям, размял ноги и после этого стал разгружать машину. Первая ночь прошла ужасно, богатое писательское воображение рождало монстров, ползающих по внешним стенам и прячущихся за воем непогоды, но наутро вместе с расплескавшимся по небу розовым рассветом желание немедленно уехать исчезло, и Сергей остался на природе, продолжая свой спонтанный ретрит.
Однажды утром он даже решил, что неплохо бы начать закаляться, и ухнулся с мостков в студёную осеннюю воду озера. Непривыкшее к такой температуре тело писателя вылетело оттуда через несколько секунд, изрыгая странные ухающие и визжащие звуки. Сергей ещё долго танцевал возле жаркой печки и наконец затих в кресле, прихлёбывая целительный чай с коньяком. Покончив на этом с закаливанием и со спортом, он решил, что проведёт время отдыха в медитативных размышлениях. Но поскольку натура у Баранова была деятельная, то все ретритные новомодные настроения только ухудшали его внутреннее состояние, а так как он намеренно не взял с собой никакого чтива, а телефон держал в машине, чтобы голова как следует отдохнула, то сейчас отчаянно страдал от отсутствия информации.
Из развлечений у писателя была только готовка из нехитрой снеди, прихваченной с собой, и перечитывание старых слипшихся между собой газет, предназначенных для растопки печи. Подтянув с пола очередную пачку макулатуры, Сергей скрутил пару газет, как вдруг из середины выпала тетрадь в оригинальной кожаной обложке, перетянутая шнурком. Мужчина нахмурился, подобрал блокнот и, повертев его в руках, развязал тугой забитый пылью узел тесёмки.
На переплёте осталась глубокая борозда, мягкие края обложки загнулись внутрь в тех местах, где пролегал сдерживающий след, который остался, по всей видимости, потому, что тетрадь долгие годы никто не открывал. Сергей раскрыл первую страницу, отхлебнул чуть остывший чай и прочёл первую строку:
«Все действия имеют последствия! Они расходятся как круги на воде. Я только сейчас начинаю улавливать эхо от своих действий, высказываний и даже мыслей. Моя жизнь, по которой я когда-то нёсся неосознанно и глупо, теперь ценна каждым своим мгновением, но она больше не принадлежит мне. Уже недалек тот день, который унесёт последний мой вздох, и я перестану жить, мыслить, а самое главное – любить, потому что я только недавно понял, что любовь – единственное, что держит меня здесь. Моё сердце взорвано от переполняющих его чувств, я ищу самые нелепые слова, чтобы описать то, что сейчас со мной происходит и потом перечитываю всю эту хрень. Так немного легче, а может, и намного легче, я не знаю.»
Вдруг у Сергея выпала из рук тетрадь, и он понял, что держит в руках листок, случайно попавший в начало, но на самом деле являющийся финальным пристанищем всего повествования. Встав с кресла, мужчина поставил чайник на печь, подождал, пока вода согреется и, долив кипяток в чашку, снова окунулся в чтение. Его глаз резал стиль, ошибки, опечатки, но его писательское чутьё хищно уцепилось за пожелтевшие страницы, и он буквально глотал чей-то нестройный рассказ. Перед Сергеем раскрывалась чья-то жизнь и это был не придуманный образ, не раздражающий своей фальшивостью герой, это был настоящий невыдуманный человек. Баранов аккуратно пролистывал исписанные листы и вдруг замер. Последние строки были начертаны на слипшейся бумаге, писатель присмотрелся к рыжим пятнам и вдруг понял, что это кровь. Помедлив, он подложил тот отрывок, с которым познакомился в первую очередь, и до него дошёл смысл заключительных строк.
Сергей встал, походил по быстро остывающему помещению, отряхнул руки, словно они были выпачканы, взял нож и присел обратно. Поддев листки, он аккуратно разъединил их и прочёл следующее:
«Хотел написать историю своей жизни. Получилась туфта! Почему-то сейчас, когда нестерпимо больно, вспоминается бабушка, чаны в которых она квасила ягоды, большой самогонный аппарат, стоявший чуть ли не на виду, и навсегда осевшее в памяти: «Егор, моя мурцовка самая лучшая. Мне не стыдно людям в глаза смотреть, я делаю всё с совестью.». Сейчас бы выпить бабушкиной мурцовки…, чтобы уходить было не так больно. Если бы мне кто-то сказал, что последним моим собеседником будет тетрадь, я бы громко смеялся, но, видимо, так и есть.».
Даже застыв от того, что повествование оборвалось, Сергей быстро раскидал оставшиеся газеты, но там ничего не было. Осмотревшись вокруг, он поводил взглядом по полупустому помещению, где стоял лишь пустой пахший плесенью и затхлостью шкаф, кухонный стол, кровать и кресло, в котором мужчина проводил почти всё своё время. Искать было негде, потому что уже прежде, страдая от скуки в этом одиноком месте, Сергей обследовал все уголки крохотной хижины.
Вдруг его взгляд упал на вырезанный в потолке квадрат люка, позволяющий попасть в мансарду. Надобности подниматься туда не было и поэтому мужчина оставил ту часть дома без внимания: желания лезть в продуваемою ветрами коморку не было. Но теперь появилась цель и смысл, и поэтому мозг заметался в поисках решения проблемы, как в отсутствии лестницы проникнуть внутрь. Вскоре нехитрая пирамида из стола, стула и еле живой табуретки возвышалась точно под деревянной крышкой. Сергей с опаской оглядел шаткую конструкцию, подумал о том, что затея травмоопасная и дурацкая, но накопленная во время бездействия энергия гарцевала внутри, и он полез наверх. Мужчина предусмотрительно снял тапки, чтобы не шлёпать обувью по столу, где он ест, и балансируя негнущимся из-за отсутствия тренировок телом, стал карабкаться к входу в мансарду. Люк поддался сразу, словно им каждый день пользовались, и он уже привык вылезать из деревянных пазух без запинок.
Сергей вытянул голову в тёмное пространство и сразу почувствовал холод, пахнуло вениками, и он вспомнил, что хозяин дома говорил, что веники для бани висят на втором этаже, а лестница прислонена к дому. Но сейчас уже было поздно идти на улицу и плясать вместе с беснующейся непогодой в попытках притащить стремянку внутрь жилища. Тем более что цель была достигнута и без таких сложностей.
Сергей схватился за края необструганных досок, которыми был выложен пол мансарды, подтянулся, почувствовав впивающиеся в кончики пальцев острые щепки, и в этот момент задел пальцами точку опоры, и она немедленно полетела вниз, увлекая за собой добрую половину своеобразного трансформера. Весь скарб мебели рухнул на пол, в стороны полетели брызги осколков от разбившейся табуретки, а писатель остался висеть, опираясь только на локти, потому что от страха свалиться кое-как успел запрыгнуть наверх. Подтянувшись и окончательно забравшись на чердак, он свесил голову в отверстие люка и понял, что спуск теперь был не просто сложным. С раннего детства Серёжа не умел прыгать, он обязательно что-нибудь себе ломал или вывихивал. Бабушка шутила, что если бы она не была травматологом, то ему пришлось бы покупать абонемент в их отделение. Но потом к юности Вселенная, словно выдав все причитающиеся мальчику увечья, оставила его в покое, подарив взамен золотое спокойствие, красивую жизнь и богатую обстановку вокруг. Сейчас же, стоя на коленях в воющем от ветра чердачном помещении и смотря на творящийся внизу бардак, Сергей подумал, что именно так теперь выглядит его жизнь.
Вынув из кармана прихваченный фонарик, мужчина ради проформы поводил слабеньким лучом по углам. Пыл к поискам чужих окололитературных трудов поутих, и теперь писатель хотел только одного: благополучно спуститься, выпить полстакана коньяка, пол-литровую кружку чая и забыться сном в тёплом кресле под аккомпанемент трещащей дровами печи. Но сейчас нужно было решить проблему доставки бренного и уже уставшего тела вниз к желаемой цели. Походив босыми ступнями, в которые нещадно впивались занозы, по полу, Сергей вздохнул и решил, что прыгать с такой высоты слишком затратно для душевного спокойствия, потому что потом точно придётся ехать в больницу. Он выглянул в небольшое оконце, постукивающее стёклами от хлопочущего за окнами ветра, и увидел, что лестница, на его счастье, прислонена как раз рядом. Вот только чтобы добраться до неё, необходимо было проделать несколько акробатических па, причём в экстремальных погодных условиях. Сергей погрустил о тех временах, когда он не был заморочен на такую ерунду, и только его герои сражались с бытовыми и жизненными трудностями, и вздохнув потянул на себя окно. Рама скрипнув отворилась, и мужчина, задохнувшись хлёстким порывом, высунул голову в шипящую дождём тьму. Фонарь, приспособленный на крышу и освещающий большу?ю площадь перед домом, который он всегда зажигал по вечерам, как назло, отвернуло ветром, и сейчас он отбрасывал лишь хлипкую тень света.
– Чёрт это всё дери! – со злостью плюнул Сергей и, перекинув через подоконник одну ногу, нащупал пальцами ступни холодное и сколькое дерево первой ступени. Тонкий свитер немедленно намок, широкие дизайнерские брюки хлопали по ногам, и писатель никак не мог найти устойчивую позицию, чтобы расстаться с надёжным полом мансарды. Наконец, встав двумя ногами на ступень, он начал спуск, как вдруг лестница чуть поехала под его весом. Мужчина замер, боясь пошевелиться, но дальше ничего не происходило, а усиливающийся дождь и шумящий мраком лес подгоняли страхами, и Сергей решил поторопиться. Писатель продолжил спуск, но фонарик, который он предусмотрительно повесил на шею, предательски зацепился за выползшую шляпку гвоздя. Сергею пришлось снова подняться, чтобы снять фонарик с шеи. Взяв крохотный цилиндр в руку, он снова стал продвигаться вниз. Вдруг луч включенного фонарика выхватил брешь в стене дома, здесь стремянка, пока съезжала, зацепила кусок подгнившей доски, которыми была обшита верхняя часть избушки. Сергей посветил, чтобы понимать, идёт ли дырка в стене дома насквозь или нет, но полость была цельной, а в глубине стоял предмет, затянутый плёнкой и напоминающий коробку. Подцепив пальцами крошащийся горбыль, писатель потянул его на себя и, отломав приличный кусок, открыл достаточно места, чтобы вытащить оттуда находку. Вытерев мокрое лицо, он толкнул короб рукой, чтобы понять вес, и расковырял затянутую скотчем пластиковую поверхность. Находка и правда оказалась коробкой. Бумажное хранилище было забито тетрадями, блокнотами, здесь даже лежала парочка карт местности. Вытянув тяжёлую ношу, Баранов спустился на землю и подошёл к входной двери. И только сейчас писатель вспомнил, что он всегда на ночь тщательно закрывал дверь, хотя прекрасно понимал, что это чистой воды психологический барьер. Окна были низкие, и если кто-то бы захотел попасть внутрь, то это не составило бы труда. Немного подумав, Баранов отогнал мысль бить окно. Он не стал рассуждать повлияло ли на это то, что в кармане оказались ключи от припаркованной недалеко машины или страх порезаться и истечь кровью. Сергей быстро открыл дверь, запихнул находку в багажник и развернувшись, чтобы идти к водительскому сиденью, плашмя ухнулся в разъезженную колею, сейчас заполненную водой. Кое-как вытащив долговязое тело из грязного плена, он стянул с себя одежду, стоившую, как подержанная иномарка, а сейчас больше похожую на половую тряпку и, бросив её в раздражении прямо на землю, сел на переднее сиденье внедорожника. Дрожащими пальцами он вставил ключ в замок зажигания и врубил печку на полную мощность. Вскоре сонное тепло замазало тяжёлым сном веки, писатель, сидя в одних трусах, скорчился на сидении и решил, что с него достаточно этого отшельничества. В конце концов, гораздо комфортнее страдать в городской благоустроенной квартире и желательно, если рядом есть сочувствующая женская особа привлекательной внешности с красивой грудью и тонкой талией.
Он проверил бардачок, потому что оставлял кошелёк и документы именно там и, решив, что за остальным вернётся утром, поехал в ближайший городок, чтобы провести ночь хотя бы с минимальным комфортом. Драматургия печали перестала быть интересной, он вспомнил о своих выгодных вложениях, купленной за долгие годы успеха недвижимости и повеселел. В жизни писателя всё было не так плохо, как он хотел представить себе и окружающим.
Приехав в спящий городок, мужчина покатался по улицам, но, не найдя ни одного отеля, подъехал к мигающей единственным фонарём заправке. Здесь он остановился и, оглядев себя, понял, что он собственно остался в «чём мать родила» после того, как сбросил с себя одежду и оставил её валяться возле домика. Поразмыслив несколько секунд, он оглядел пустой салон машины и увидел, что к нему на встречу из небольшого домика при заправке вышел мужчина и не двигаясь стоит возле дверей. Баранов быстро подрулил к человеку, открыл окно и, перегнувшись через сиденье, проговорил:
– Здрасьте.
– Эксгибиционист? – мрачно спросил мужик, оглядев высвечиваемое тусклым фонарём тело писателя.
– Не. Упал в грязь, промок, продрог, одежды запасной нет. Нужно где-то согреться и посушиться. Подскажи отель какой-нибудь.
Мужик стоящий на улице ещё раз критично оглядел писателя и вздохнул:
– Мотель есть за мостом, клоповник, конечно, но если впритык, то сгодится. Но там сегодня местные свадьбу гуляли, время ещё не позднее, вряд ли уже под столами валяются. А мужики у нас суровые, если ты в таком виде завалишься к ним, то они тебя конкретно отполируют. А вот больничка ночью не всегда принимает. – человек помолчал. – Можно ко мне.
– Пустишь?
– На водку и закуску найдётся мелочишка? – не двигаясь с места, произнёс мужик.
– Не вопрос. – Баранов выудил из кошелька крупную купюру. – Может, портки какие прихватишь?
– Поглядим. – мужчина кивнул на небольшой пятачок заправки. – Тачку гони под навес и сам беги грейся, собаку не бойся, она на цепи. Я скоро.
Баранов послушно зарулил на указанное место. Внутренне сжался перед новой встречей с непогодой, открыл дверцу и бросился к входу. Сбоку на него вдруг метнулась мохнатая тень, и воздух стал сотрясаться от грозного лая. Писатель с коротким повизгиванием отпрыгнул, хрястнулся на неприветливую поверхность асфальта и, замерев на секунду, стал собирать упавшее и, как ему показалось, развалившееся на части тело.
– Я просто конченный идиот.
Злобно сверкая глазами на истошно орущую собаку, он встал и прихрамывая снова побрёл к строению, подтягивая на ходу трусы. Когда же он укрылся в маленькой комнатёнке и протянул к радиатору дрожащие от холода руки, то окончательно решил, что больше не будет вписываться в такие авантюры. Они не приличествовали ни его возрасту, ни положению. Взглянув на себя в помутневшее от времени зеркало, Сергей Баранов увидел трясущегося мокрого мужика в исподнем, стоящего посреди душно натопленной комнаты, в окружении продавленной старой мебели, шаткого стола и абажура, судя по его виду, стянутого с какой-то распродажи антиквариата.
– Всё, с меня таких приключений хватит.
Вскоре вернулся хозяин помещения и, водрузив на стол пакеты, кинул писателю один из них. Сергей открыл шуршавшую упаковку и удивлённо воззрился на человека.
– Ночь же! Где взял?
– Не нравится, ходи голяком. – бросил собеседник и представился. – Я Артём Потоцкий.
– Сергей Баранов. – писатель ответил на крепкое рукопожатие и развернул спортивный костюм стиля годов восьмидесятых. – Ну правда, где взял? Мне просто интересно.
– Да зазноба моя в своё время жила в другом городе, работала там на фабрике этого хлама. – он кивнул на облачение Сергея. – Последнюю зарплату выдали говном этим, до сих пор маемся, полкомнаты у неё занимает.
– Значит, повезло мне.
– Давай за стол. – Артём уже выставил на стол бутылки, открыл дохнувшее холодком пиво и сейчас усердно вскрывал пластиковые упаковки, доставая хлеб, колбасу, сыр.
Подстелив листок бумаги, он, ловко орудуя ножом, строгал на нём гастрономию, потом достал две чашки с мелкими щербинами по краям и разлил водку, едва прикрывая донышко.
– Ну, за знакомство? – спросил Артём.
– Давай. – сказал начавший согреваться Сергей и опрокинул горькую в рот, запивая прохладным пивом.
– Ой, погоди, – Артём снова полез в пакет, – я ж котлет горячих в кафешке прихватил. Что ни говори, а Тамарка хорошо готовит.
Он вынул запотевший контейнер и когда открыл крышку, то по комнате разлился ароматный мясной дух. Надкусив котлету, Артём вздохнул и поднялся. Он прошёл к входной двери, свистнул, и вслед за этим в коридорчик ввалилась собака, так напугавшая писателя. Сейчас она даже не обратила на него внимания, а шумно дышала, вывалив язык, и смешно косила глаза на еду, при этом усердно отворачивая морду.
– Она мне совсем больная попалась. – сказал Артём вернувшись. – Знает, что я от Тамарки иду, – он открыл ещё один контейнер и поставил на пол, – она Альме всегда вкусности передаёт, ну или сама днём приносит. Я её днём-то на цепи держу, а то припадочные всякие попадаются, боятся. А на ночь в дом или отпускаю. Это тебе повезло, я как раз её отпустить вышел. – он освежил чашки и, взяв одну из них за верх, стукнул по другой. – Давай за здоровье. Ведь это самое главное.
– Давай. – снова согласился Сергей, старавшийся не двигаться, потому что собака размером с недельного телёнка мужчину пугала.
– Альмой я её назвал. Ночью как-то подползла к порогу, бок разорван, – Потоцкий пошевелил густую лохматую шерсть собаки, – еле дышит, худая, что та швабра. Ну вот, выходил, выкормил.
– Хозяева-то позволяют здесь держать? – спросил Баранов, чтобы как-то поддержать разговор, потому что ему было абсолютно всё равно на собаку и её обустройство в жизни.
– Да я здесь сам себе хозяин. – усмехнулся мужчина.
Повисла пауза, нарушаемая только чавканьем животины и стуком вилок о тарелки. Баранов, чувствуя плотную сытость, откинулся на спинке шатающегося стула, а Артём продолжал есть, аккуратно отламывая от котлет небольшие кусочки и обильно макая их в кетчуп.
– Ты извини, мне тоже интересно, – вытирая салфеткой усы, проговорил Потоцкий, – ты как сюда в трусах-то попал? Вроде питерский, судя по номерам.
Сергей вздохнул, поводил взглядом по помещению и пожал плечами.
– Да домишко снял на озере, скучно стало, решил посмотреть чё там на чердаке. Лестницу не принёс, стол со стулом поставил, на чердак-то поднялся, стул упал, а оттуда никак больше не спуститься было.
Дальше Сергей рассказывал подробности своего фееричного трипа, а Артём лишь посмеивался и качал головой.
– Это какой дом? Фамилию хозяина помнишь?
– Кротов, по-моему. – задумался Баранов. – У меня в машине договор, не помню так.
– Значит, Коротов, только он сдаёт по официалке. – сказал Артём. – На природу потянуло?
– Да так, развеяться. – неопределённо сказал Баранов.
– А так по жизни, чем дышишь? – Артём включил чайник и посетовал. – Чёрт,сладкое забыл к чаю. Значит, будем пить горькую.
Мужчины выпили, Артём размял в пальцах сигарету и закурил.
– А ничего что мы с тобой на бензиновых баках почти сидим? – спросил писатель.
Артём мотнул головой, разогнал рукой сизоватый дым, потянувшийся в коридор, и усмехнулся:
– Здесь уже лет пять как сухо да пусто, в этих баках.
– Не понял. – Сергей угостился сигаретой. – А ты чего здесь тогда? Я думал, работаешь.
– Живу. – усмехнулся мужчина. – Она мне теперь, родимая, – он обвёл пространство руками, – вроде как дом загородный.
– Нормально. – ответил Баранов, так и не разобравшись что к чему.
– Да не напрягайся, – усмехнулся мужчина, – просто в своё время это была одна из моих заправок, время прошло, она последняя осталась. Деньги за неё смешные тогда предлагали, я всё жопился, расставаться не хотел. – он пожал плечами. – Ну, я вроде как здесь родился, в городе этом, и за каким-то хером она мне здесь нужна была. Ну, зато теперь есть где жить. – пьяно растягивая слова, сказал мужчина, глубоко затянулся дымом и в один глоток допил оставшееся в бутылке пиво. – Ладно, надо спать ложиться. Мне с утра на работу.
– Я останусь? – спросил Баранов.
– Конечно. Куда ж я тебя в ночь погоню?
Сергей прилёг на кушетку, куда указал Артём, устало прикрыл глаза и провалился в душный, ворочающийся страхами сон. Утро пронеслось за окнами сиренами какой-то экстренной службы, Баранов сел на кровати, испуганно хлопая глазами, потом вспомнил, что случилось и, протирая сонное лицо ладонями, огляделся. Рассвет едва занимался за окнами, и ветер, развлекая себя, в одиночестве качался на видимой из комнатёнки железной створке забора, неизвестно зачем стоявшей позади заправки. Выскочив на стылый ветер справить нужду, Баранов оглядел тоскливый пейзаж, где осенний сумрак затянул унылым дождём городские улицы, а редкие люди, дымя никотином, спешили на работу. Почувствовав себя ещё не вполне готовым к долгому путешествию, Сергей вернулся в тёплое строение, ощутил аромат дешёвого растворимого кофе и кивнул бодро снующему между комнаткой и пристройкой, где была кухня-ванная, Артёму.
– Привет. – Потоцкий пустил струю кипятка себе в чашку. – Кофе будешь?
– Да, давай. – покивал Баранов и спросил. – А где работаешь?
– На заводе. Тут у нас одно градообразующее предприятие осталось, но и то еле держится. Говорят, под химозу какую-то будут площади отдавать, – Артём пожал плечами, – но нам уже выбирать не приходится.
