Дмитрий Кузят "Канонарх"

Канонарх
Дмитрий Кузят

Отец Прохор был одним из насельников разорённого Вышинского монастыря в Тамбовской епархии. В двадцатые годы монастырь закрыли, братию разогнали. Часть насельников обосновалась в близлежащих селах, продолжая вести монашескую жизнь, неукоснительно выполняя монастырский устав.

Канонарх

Дмитрий Кузят

© Дмитрий Кузят, 2023

ISBN 978-5-0060-5558-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Начало гонений

Отец Прохор был одним из насельников разорённого Вышинского монастыря в Тамбовской епархии. В двадцатые годы монастырь закрыли, братию разогнали. Часть насельников обосновалась в близлежащих селах, продолжая вести монашескую жизнь, неукоснительно выполняя монастырский устав. Страшная картина лихолетья наблюдалась во время Крестного хода с Казанской Вышинской иконой Божьей Матери. В селе свирепствовала эпидемия испанского гриппа (испанка). Несмотря на запреты властей, братия провела Крестный ход, за что был арестован иеромонах и сама Вышинская Святыня, икона Богородицы. Узнав о том, что чекисты глумились над святыней, местные жители взбунтовались и пошли крестным ходом выручать икону и батюшку. Большевики стреляли по людям из пулемёта, но народ, не имевший страха смерти с молитвой на устах, шёл вперёд по трупам:

– Матушка, Заступница наша, выручай!

По завету игумена обители отца Августина некоторые из братии поселившись в близлежащих сёлах, помогали друг другу, поддерживали, как могли. Обитель передали под колхозное животноводство, но Рождественский собор был открыт для Богослужений вплоть до 1938 года. Так закончилась монастырская жизнь для многих монашествующих того времени.

Многие исчезали, кого-то отправляли в ссыльные лагеря, некоторых расстреливали на месте или душили в камерах ГУБЧКа.

После закрытия обители иеромонах Прохор остался никому не нужным, да и идти ему было некуда. На некоторое время он поселился недалеко от Выши и жил там у одной старой вдовы, но начались облавы, и ему пришлось покинуть убежище. Долго скитался Прохор по сёлам и деревенькам, иногда ночуя под открытым небом, молясь, Матери Божией, чтобы управила его на белом свете по воле Божьей. Однажды в сонном видении он услышал сладчайший глас Царицы Небесной, возвещающий ему идти в окрестности родного села.

В Покровке Мучкапского уезда Тамбовской губернии жили родственники отца Прохора, но обременять их в это нелегкое время он не хотел. Побрёл батюшка со своим скудным скарбом в сторону родного села и решил поселиться в лесу. В стареньком подряснике, потёртом ватнике и кирзовых сапогах он шёл в основном ночью, чтобы не попадаться лишний раз на глаза местным жителям. После разорения монастыря и расстрела прихожан, боялся отец Прохор людей, стараясь избегать столкновения с ними. Всё в тот момент перевернулось в его сознании, сердце было не на месте от происходящего на родной земле. Мысли путались, слёзы лились из глаз, и лишь молитвой он снова брал верх над страхом.

– Господи! Боже мой, да будет воля Твоя Святая во мне грешном- твердил он, – Помоги мне, укрепи на сем скорбном земном пути.

Перекрестившись, он шёл дальше, с каждым шагом всё ближе приближаясь к родным, до боли знакомым местам.

Часть первая

Детство и юность

Детство и юность отца Прохора прошли в родной Покровке. Еще в конце 16 века его предки переселились из Московских пределов в малозаселённый Тамбовский край. В ту пору разразился на Руси великий голод, и бояре отпускали своих крестьян на вольные хлеба. Так и заселялся юго-восток Тамбовского края.

В семье Пётр, так звали отца Прохора в миру, был старшим братом. Было их девять человек всех детей. Разница в возрасте была большая, потому, Пётр был для своих младших братьев и сестёр ещё и воспитателем, и нянькой. Папа, Фёдор Романович, был из батраков и дома бывал очень редко. Нанимался он трудягой там, где лучше платят, и работал не покладая рук. Лишь сезонно выбирался глава семьи к семье в Покровку, чтобы принести скудный заработок и повидать родных сердцу супругу и детей.

Была у них и земля, небольшой надел с домиком. В доме было по-крестьянски бедно и убого. Вместо полов была земля, посередине стояла печка, и изба была разделена занавесками на две комнаты. Вернее, на два угла. В большой комнате стоял огромный стол, за которым семейство Кариных собирались за немудрёную трапезу. Чугунок со щами, да краюха домашнего хлеба с луком составляла обед крестьянской семьи. Выпечка домашнего хлеба было особым делом. Дети сидели на закопчённой печке и ждали, когда мамка вынет деревянной лопатой огромный каравай из печи. Потом она смазывала его специальной сбитой жидкостью и ставила под полотенце остывать. Когда же хлеб остывал, детям отрезали корочку и посыпали солью. Не было ничего в жизни вкуснее того деревенского хлеба. В красном углу висели родительские венчальные иконы Спаса и Богоматери.

Когда Петя подрос, то стал батрачить с отцом и надолго уходил в чужие люди. Возрастал он здоровым, крепким парнем. В свободное время хаживал на деревенские кулачки, да и порой выставляли его в первых рядах. Был он крепок телом и высок ростом, а кулак имел размером с буханку. Бывало, выйдет вперёд, встанет, руки в бок и не видать за ним никого. Была и скотинка кое-какая в хозяйстве. Летом выезжали всем семейством на сенокос. Если батя был дома, то он вставал во главе, а за ним остальные братья, да дядья и косили траву. Пока мужики косили да, скирдовали, бабы в это время готовили обед на костре. Ходили по грибы, по ягоды, которых было в окрестных лесах вдоволь. Иногда нанимались пасти стада коров и овец. Однажды с Петром, будучи ещё мальчишкой лет десяти, произошёл такой случай. Погнали они с братьями пасти огромное стадо овец на луга. Когда пасли овец далеко от дома, то там, на открытом воздухе и ночевали. Так и в тот раз, заснули, стадо спокойно почивает и собаки спят. Вдруг, кто-то толкает Петра в бок и шепчет:

– Петя, вставай, волки! Петя, волки!

А Пётр с братьями спят без задних ног. Тогда уже более строгий голос будильника, в приказном тоне громко сказал:

– Пётр, поднимись и разбуди собак, волки идут!

Мальчишка открыл глаза, ничего не понимает, толи сон толи явь, но ведь кто-то же будил его и чувствуются ещё эти толчки в боку. Вскочил Петя, разбудил собак, затем братьев и давай стадо объезжать и громко кричать, чтобы отпугнуть стаю голодных волков.

И увидел он вдалеке человеческий силуэт, который постепенно поднимался на небо и исчезал в лунном свете. Волков отогнали и спаслись этаким Божественным чудом. Так и говорил он потом всем, что спас их от верной смерти Иисус.

– Христос, – говорит, – Приходил! Точно говорю, видел я Его, как поднимается на небо от того места.

С тех пор, юный пастух стал захаживать в Церковь. Стал Богу молиться, и зародилась в нём мысль посвятить себя на служение Ему. Пока был юн да молод, веровал, молился, в дом Божий ходил, а как подрос, так и забывать стал спасение Господне. В храме стал реже бывать. Дело молодое, женихаться, да морды бить, водку пить, да гармошку слушать. Но всему в жизни приходит конец.

Война

Пришла пора, и призвали Петра в армию, по случаю начала Отечественной войны. Служил он в сухопутных войсках, воевал храбро и мужественно, да и случай на фронте напомнил ему о данном Богу обещании.

Война, сама по себе это шок, стресс и горе. Человек может сойти с ума, струсить, или наоборот переломиться в другую сторону и не боясь смерти героически сражаться за Родину. Пётр смерти не боялся, но в первом бою понял, насколько близка она костлявая. Был человек, и нет. Рядом бежали солдаты, мужики с которыми вместе вшей кормил в окопах да баланду ели, а тут пуля дура сразила. Хорошо если сразу наповал, а то ведь взрывом снаряда отрывало ноги и руки. Валяется такой бедолага без ноги или руки, кровь брызжет во все стороны и орёт он так, что волосы на голове шевелятся. Бегут бойцы, огонь шквальный, пули свистят, крики, взрывы, можно умом тронуться. На войне молятся все, и те кто в Бога не верил. Так произошло и с Петром, только он-то веровал, да про обет свой Богу данный забыл. Тут и произошла в нём перемена. Видя весь этот ад на земле, понимал Пётр, как скоротечна жизнь в такой мясорубке. Молился он постоянно, твердил Иисусову молитву даже во сне, когда удавалось выкрасть пару часов для отдыха.

На второй год войны немцы применили химическое оружие, заставшее врасплох наши войска. После химической атаки на позициях началась паника. Люди стали задыхаться от хлора, слезились и вылезали наружу глаза. Это продолжалось несколько часов, которые действительно показались адом, тем, кто выжил в этом ужасе. Пётр получил сильнейшее отравление, ему удалось убежать из эпицентра заражения воздуха. Глаза у него слезились после этого всю жизнь, и постоянно чесалась кожа на руках и шее. Морально такой поворот в войне повлиял на многих солдат и офицеров, в том числе и на Петра. После госпиталя отправили его в запас по состоянию здоровья и наградили медалькой. Добирался солдат до дома на перекладных и большую часть пути прошёл пешком. Хорошо ему дышалось на свежем воздухе. Как же стал ценить жизнь отставной солдат, славя Бога за своё спасение и приходя мыслями к исполнению своего данного обета. Много времени было у него прийти к такому решению, много размышлений было о монашестве и дальнейшей жизни. Так и порешил Петр:

– Пока домой, повидаю родных да, отосплюсь, а там и в путь дорожку тронусь. Поеду в Киево-Печерскую Лавру, по святым местам пройдусь, отцов духоносных повидаю. Коли есть воля Божья на сие решение, знать так тому и быть.

За пригорком показалось родное село и маковка с крестом на местной Церкви. Радостно зашагал Пётр, подбадриваемый запахами родного края и видами знакомых улочек с причудливыми избушками.

Родня

Идя по родному селу, радовалось сердце Петра, что сохранил его Господь и дал возможность выбраться живым из жерлова войны. Увидит он через мгновение родных сердцу родителей, братьев, сестёр и дорогих друзей.

Цвела деревня, весна вступила в свои права, и нежно припекало солнышко. В какой-то мере расслабился Пётр и уже не помышлял о том, что вскоре предстоит покинуть отчий дом навсегда. Радость человеческая, временная, втягивает новоначальных, кои намереваются посвятить себя Богу.

Вот уже и плетень, его руками сделанный, показались и знакомые плодовые кустарники, яблоня в цвету, а из-за кустов вырисовывалась родная избушка. Первым кого он увидел, был Павел, братец, сидевший верхом на коньке, пытался залатать прохудившуюся крышу. Вскинув кудрявую голову, он опять опустил её, но словно ужаленный пчелой, снова поднял и впился взглядом в того, кто подходил к дому. Он чуть не упал с крыши, узнав в человеке одетого в серую шинель, отрастившего усы и бороду, родного брата.

– Мамань, маманя, – кричал Пашка, одновременно слезая с крыши дома, – Петька, живой! Маманя! – продолжал орать Пашка, и уже бежал со всех ног к брату.

Из дома послышались крики, визг детей, которые старались, кто быстрее, выбежать навстречу старшему брату.

Павел подбежал и бросился в объятья Петра.

– Живой, садовая голова, живой! Слава Богу! – приговаривал Пашка, то разглядывая, то обнимая помятого войной брата.

Подбежали и остальные. Дети один меньше другого, дёргали Петра за рукава и полы шинели. В сторонке, вытирая кончиком платка свои глаза, стояла мама, Марья Ильинична. Пётр снял с головы папаху, нежно обнял любимую маму и прошептал:

– Маманя, не плачьте! Живой же я, живой! Полно, полно Вам.

Пашка подвёл к Петру девушку с ребёнком на руках и радостно представил:

– Супруга моя, Марфа! Вот уже и чадо народили, окрестили Анатолием.

Пётр поклонился Марфе, а потом, улыбаясь, стал разглядывать лежащего на руках младенца.

– Хорош мужичок! Ой, хорош! – похвалил мальчика Пётр, и кинулся обнимать остальных сестёр и братьев.

Все гурьбой пошли в дом, а Пётр стал расспрашивать Пашку:

– Ну, как вы тут? Батя где?