Новость ошарашила Рафаила. Возмущённый, он забегал по кабинетам областной прокуратуры. Путь назад ему был закрыт. МВД – структура мстительная. Вернуться в неё при отсутствии мохнатой лапы очень сложно, а на прежние позиции – невозможно.
Так и присвоили Самандарову «младшего юриста». Он бурно возмущался. Шум дошёл до прокурора области, и тот с барского плеча разрешил ценному кадру посещать официальные мероприятия в гражданке.
Уязвлённое самолюбие Рафы не успокоилось даже после того, как, победив два года кряду в конкурсе профессионального мастерства, он удостаивался досрочного производства в следующие чины. Погоны «юриста второго класса» его не устраивали категорически.
– Старлеем я был двенадцать лет назад! – сетовал он, – Не ушёл бы из милиции, ходил бы уже подполковником!
Кораблёв на брюзжание следователя давно перестал обращать внимание. Его интересовал результат, а он у подчинённого был в порядке. Когда градус негодования поднимался выше допустимого, заместитель прокурора говорил Самандарову волшебное слово: «квартира».
В начале нулевых ручеёк бесплатного жилья, выделяемого администрацией города, пересыхал на глазах. Тем не менее, Аркадьич с Кораблёвым за год сумели пробить Рафаилу приличную «однушку».
Услышав заклинание, Самандаров на время утихал. Ворчанье его обуславливалось не столько неудовлетворенностью малым чином, сколько усталостью от следственной работы. Восемь лет на следствии по нынешним меркам было пределом человеческих возможностей. При кажущемся многообразии криминальных сюжетов операции по уголовным делам выполнялись однообразные. Рафа чувствовал – как специалист он остановился в развитии. Всё сложнее удавалось выдавать на гора нужные показатели. Ещё год, и планки, поднятой им так высоко, не удержать. Проблем добавлял усложнивший жизнь новый УПК. Производственные авралы уже не казались молодецкой забавой. Стало подводить здоровье, казавшееся прежде железным. Сначала подскочило давление, потом начал барахлить желудок.
Спортивный опыт подсказывал – важно вовремя уйти. Раз пенсии пока не выслужил, путь был один – вверх по карьерной лестнице. Из исполнителей в руководители.
Непосредственным начальникам о своём замысле Самандаров поведал в ходе празднования Дня прокуратуры. Аркадьич, благостный после полкило коньяка, изрёк: «А почему бы и нет?». Его боевой зам Кораблёв, шедший в тот вечер по водочке, напротив, заерепенился. Напомнил Рафе, что при переходе тот гарантировал пять лет отработать следователем. Самандаров подобную кабальную договорённость отрицал. Оба перешли на повышенные тона, разгорячились, наговорили друг другу обидных слов. Потом помирились, но осадок остался.
Вскоре Самандаров подал рапорт о зачислении его в кадровый резерв по должности заместителя прокурора.
– Любую резолюцию поставьте, Сергей Аркадьевич! – с пылающими от волнения ушами выпалил он. – Отрицательная будет обжалована в прокуратуру области. Сколько можно мне на побегушках бегать?
– Горячий вы человек, Рафаил Ильич, – укорил его межрайпрокурор. – А кипятиться-то не из-за чего. Прозондировал я ваш вопрос в области. Дядя Коля Насущнов сказал дословно следующее: «Сделает ваш знаменитый Самандаров по первому полугодию норматив, поставим в резерв».
Негласная месячная норма для следователя составляла два уголовных дела, направленных в суд с обвинительным заключением. Их сложность не учитывалась, равно как и работа по другим направлениям.
Услышав такую позицию, Рафа сдулся. Получалось, что воевать не с кем. Нужно просто мобилизоваться и ударно вваливать на показатель.
Одного желания оказалось мало. Кораблёв (внешне сама корректность) наладил списывать Самандарову весь тухляк. Нагрузил бесперспективными глухарями, возбуждёнными по фактам безвестного исчезновения людей. Поручил расследовать скандальное дело об отключении электричества в военном городке. Завалил проверочными материалами по некриминальным трупам и отдельными поручениями из других регионов, отнимавшими уйму драгоценного времени.
Соответственно, выход оказался скромным, что аукнулось на кварталке. Впервые за три года Рафа получил её в пониженном размере.
В апреле его самолюбию был нанесен страшный удар, перед которым история с премией померкла. Новую должность следователя по ОВД[59 - Следователь по ОВД – следователь по особо важным делам.] отдали не ему, а Кирюхе Февралёву, интеллигенту в маминой кофте. Молокососу!
Самандаров тотчас примчался за разъяснениями к прокурору. У Аркадьича как раз Кораблёв сидел, кофеи они распивали. Цвет лица Рафа имел коралловый, а интонацию в вопросе допустил рыдающую. Бугры иронично переглянулись.
– Вы уж определитесь, Рафаил Ильич, – поблямкал ложечкой в чашке прокурор, – кем вы себя видите? Заместителем или следователем?
Несомненная домашняя заготовка выглядела издевательством. Как будто вопрос с его замством решён! Как будто нельзя дожидаться повышения в должности «важняка»! Но по сути возразить было сложно. Короче, опустили его тогда ниже плинтуса.
При таком раскладе дело в отношении главного архитектора представлялось возможностью напомнить о себе. Коррупция всегда считалась рейтинговым показателем. Тем паче, фигурант подвернулся солидный, не какой-нибудь докторишка, торгующий больничными.
Самандаров понимал, что промахнуться он не имеет права.
9
21 мая 2004 года. Пятница.
14.00–15.00
В общественном транспорте давка случается в час пик, а в ПВС[60 - ПВС – паспортно-визовая служба.] – целый день не протолкнуться. Редкая птица долетит до двери кабинета начальника, заманчиво желтеющей в конце коридора.
Конвекция воздуха здесь нулевая, оттого климат установился тропический. Удушающая жара, повышенная влажность. Острая вонь пота. Посетители раздражены до крайности. Гул стоит, как на пасеке. По любому поводу вспыхивает перебранка.
Очередь народ занимает ночью на улице. Всегда находится бойкий активист, который ведёт список. Очное присутствие соискателя является обязательным. Нельзя отметиться и уйти досыпать, чтобы объявиться к открытию учреждения. Допускаются лишь кратковременные отлучки по самым уважительным причинам.
Общественного туалета в округе нет. За малой нуждой граждане бегают в кустики парка экскаваторостроителей. Радуются, что на дворе тёплое время года. Зимой, когда вход в парк закрыт, наиболее предусмотрительные посетители, в основном женского пола, оснащаются памперсами.
Своей ничтожной пропускной способностью Острожский паспортный стол славится на всю область.
Притиснутого к стене Маштакова выручил случай. В дверях возник крупного сложения мордатый молодец в клетчатой рубашке.
Ледокольно выставив вперёд плечо, он начал пробиваться сквозь людскую массу, басовито возвещая:
– Прокурату-ура! Гра-аждане, пропусти-ите!
В качестве доказательства полномочий молодчик потрясал солидной кожаной папкой. Люди не расступались, но и не препятствовали маневрам государева человека.
Это действительно был прокурорский следователь Гена Каблуков. Балбес, выпивоха, собиратель и распространитель слухов.
Увлечённый процессом прорыва, он не обратил внимания на худощавого мужчину, пристроившегося к нему в кильватер. Верхнюю половину лица ловчилы закрывал козырёк бейсболки.
Узнай Гена, сколь бездарно он проворонил Маштакова, слухи о явлении которого, разумеется, достигли его ушей, настроенных на постоянный приём, он бы искренне огорчился. Из личной встречи можно было извлечь ворох эксклюзивных подробностей.
Распихав граждан, блокировавших начальственную дверь, Каблуков с усилием приотворил её и боком втиснулся в щель.
Тут Миху засекла хабалистого вида тётка:
– А ты куда пролез?! Самый умный, что ли?!
Предотвращая скандал, Маштаков, вперившись в её вытаращенные глазищи, произнёс отчётливо:
– Я – к начальнику. Очередь не нарушаю.
И в подтверждение сказанного воткнул указательный палец в график приёма, из которого следовало, что в пятницу с 14.00 до 17.00 у подполковника милиции Саватеева Е.А. неприёмные часы.
Следователь находился в кабинете минут десять. Выбрался с ксерокопией паспортной формы в руке.
Не позволяя двери закрыться, Маштаков ввинтился в расщелину.
– Добрый день, Евгений Александрович, – уловил в своём голосе виноватые и даже угодливые нотки. – Вам Вадим Львович насчёт меня звонил. Маштаков моя фамилия.
– Я помню, – неприветливо буркнул Саватеев.
Пасмурность подполковника имела хронический характер. Её обуславливала работа в вечном цейтноте. Победить очереди он отчаялся, в связи с чем был одолеваем ходатаями всех мастей. Люди, занимавшие сколь-либо заметное положение в городе или просто предприимчивые, желали оформить документы в кратчайшие сроки, не тратя долгих часов на стояние под дверью. Хлопоты предполагали благодарность в зависимости от профиля обратившегося. Просьба начальника КМ была из разряда корпоративных, выполнявшихся безвозмездно.
– Что у вас? – не прекращая быстро подписывать документы и перекладывать их из одной стопы в другую, Саватеев протянул руку.
– Советский паспорт обменять.
– Дотянули до последнего? Семи лет мало оказалось?
– Виноват.
Подполковник походил на бульдога – приземистый, плотный, глаза навыкате, короткий вздёрнутый нос, мощная нижняя челюсть, неправильный прикус.
Конечно, он не забыл Маштакова. В девяносто шестом году на День милиции тот поцапался с пэпээсниками[61 - Пэпээсники, пэпсы – сотрудники батальона патрульно-постовой службы (проф. сленг).], гулявшими в кафе «Лада». Пэпсы, ребята тренированные, отбуцкали борзого Миху играючи. Саватеев был тогда командиром роты в звании старлея. Практически трезвый, он вовремя окоротил своих бойцов. А наутро подал рапорт, поставивший крест на карьере Маштакова в следственном отделе УВД. Не пристрой его тогда друзья-приятели в УР[62 - УР – уголовный розыск.], оказался бы на улице.
Последующие их контакты носили сугубо служебный характер. Об инциденте не вспоминали. К чести Саватеева, ни разу он не лягнул Миху, используя свою новую влиятельную должность. Всегда был корректен. Не изменил привычкам и сейчас.
Маштаков гадал, как же подполковник проведёт его сквозь толпу граждан в кабинет инспектора. Неужели лично? Или скажет: «Сам пробивайся, как хочешь». Тревоги оказались напрасными. Не зря Саватеев слыл хорошим организатором. В дальнем углу кабинета имелась дверь в смежное помещение. От стороннего глаза её укрывал двустворчатый металлический шкаф.
– Пойдёмте, – на ходу бросил начальник ПВС через погон.
Миха поторопился за ним.
– Фаина Никандровна, примите документы на обмен, – без малейших эмоций распорядился Саватеев и, не дожидаясь реакции подчинённой, удалился к себе, закрыв потайной ход.
В подразделении Фаина Никандровна представляла когорту бессмертных. Возрастом за полтинник, выслугой хорошо за тридцатник, она была величава и надменна, будто римская матрона. Неохватная ни в одной части многоярусного мясного тулова, распиравшего форменное платье, она пережила на своём веку десяток начальников. Скромные капитанские погончики смотрелись на её могутных плечах инородно. Пухлое и мятое, как взбитая перьевая подушка, лицо инспектрисы имело багрово-синюшный колер, предательски выдавая многолетнее тайное увлечение. Увы, элитный алкоголь трансформирует внешность ничуть не хуже заурядных напитков. Исполненная фирменной косметикой боевая раскраска только подчёркивала изъяны. Пухлые пальцы напоминали говяжьи сардельки, унизанные перстнями и кольцами. Мочки ушей оттягивали массивные серьги жёлтого золота с изумрудами.
Царственным движением кисти мадам указала на свободный стул. Презрительное «здрасьте» означало, что она признала Маштакова и удовлетворена его закономерным падением. Выгнувшаяся коромыслом нарисованная бровь выражала недоумение тем, на каком основании столь ничтожный субъект допущен в святую святых.
При другом начальнике она бы восстала против указания, унижающего её человеческое достоинство, но Саватееву лучше было не перечить. Он обладал не только бульдожьей наружностью, но и хваткой, благодаря чему и держался на плаву дольше своих многочисленных предшественников.
Пока Миха заполнял бланк заявления, капитанша придирчиво изучила квитанцию об уплате госпошлины, фотографии, пролистала эсэс-эсэровский паспорт. Повода докопаться не нашла.
Скрипнула дверь. Робкий голос осведомился:
– К вам ещё нельзя?
– Закройте дверь, мужчина! – противным голосом отреагировала инспектор. – Вас вызовут!
Маштаков подумал: «Сообщающийся сосуд». Его приняли без очереди, значит, у томящихся в коридоре время ожидания автоматически увеличилось.
Новый скрип двери, теперь – длинный, хозяйский. Лошадиная дробь каблуков. Не поднимая головы, Миха зыркнул исподлобья на вошедшую.
Знакомые всё лица. Вторая родовитая боярыня нарисовалась. Ольга Борисовна, высоченная, худущая, ядовито-блондинистая. Тоже обвешанная золотыми цацками, как кремлёвская ёлка.
Не обращая внимания на посетителя, она с демонстративным стуком поставила под нос товарке флакон духов.
– Смотри, Фай, каким крохобором твой протяже оказался! За одну неделю ему загранник сделала, а он фанфуриком «Кензо» отдарился. Чё за байда?!
– Приличные духи. Сто уе такие стоят. Ты, мать, зажралась, – Фаина Никандровна сосредоточенно перебирала окольцованными сардельками картотеку. – Или ты предлагаешь мне доплатить?
– Я хочу, подруга, чтоб на будущее ты разъясняла людям цену вопроса! – сделала программное заявление Ольга Борисовна и гордо удалилась.
Очередным умозаключением, сформулированным Маштаковым, было – этим тёткам выгодны бесконечные очереди, чтобы к ним протаптывали тропы, дарили презенты. И нормальный мужик Саватеев не переломит ситуацию, пока не выгонит их на пенсион. А это задача из области фантастики.
– Букетик у вас нарядный, товарищ прокурор! – не скрывала радости инспектриса, вскрывая прикуп из сторожевых листков. – Вы в розыске как потеряшка, за ОРО! Как алиментщик, за дознанием!
Сверху вниз замедленно повела острым ногтем по списку телефонных номеров под стеклом.
– Я был вчера и у Муратова и у Семёркиной, – понял её замысел Миха.
– Никаких сведений от них нет, – найдя нужного абонента, Фаина Никандровна пять раз старательно нажала на кнопки «Самсунга», издавшего мажорную гамму.
– Наверное, начальник криминальной не стал бы Евгению Алек сандровичу звонить, если бы я в бегах был, – Маштаков апеллировал к логике.
– Не знаю, не зна-аю, – капитанша упорно продолжала давить на музыкальные кнопки.
Ни один номер не отвечал. Фаина Никандровна сокрушенно качала пышной укладкой. Задержание лица, находящегося в розыске, пошло бы в её актив жирным плюсом.
– Пятница. После обеда все на учёбе в ленинской комнате, – объяснил молчание милицейских телефонов Миха.
Сотруднице старой формации не нужно было переводить, что ленкомната – это актовый зал. Сама просиживала там часами, пока паспортная служба входила в состав МОБ[63 - МОБ – милиция общественной безопасности.]. Но капитан внутренней службы привыкла верить только материальным благам. Знала, что слова – пустое сотрясение воздуха.
С десятой попытки Фаина Никандровна дозвонилась на мобильник начальнице дознания. Та была в курсе всех дел, подтвердила, что Семёркина розыск Маштакова прекратила и должна была направить необходимые бумаги через канцелярию в ПВС.
– Я в понедельник лично перепроверю, отдала ли она постановление! Вообще-то, Олеся у меня девочка добросовестная, обманывает только в крайних случаях, – словесный фонтан рванул из динамика так оглушительно, что инспектриса, тряхнув подбородками, поспешила отвести трубку от уха.
Миха сидел с индифферентным выражением лица.
В следующую минуту обнаружились новые проблемы.
– Документы я у вас, так и быть, приму, – милостиво объявила Фаина Никандровна. – Но! Есть решение федерального судьи Глазова о признании вас безвестно отсутствующим. Сами понимаете – его надо отменить.
Мне принесёте заверенную копию решения. Чем скорей, тем лучше. И ещё. С регистрационного учёта вы сняты в связи с продажей жилья собственником. Поэтому паспорт получите без штампа о прописке.
– Спасибо.
– На здоровье. Скажите там, чтобы следующий заходил.
10
21 мая 2004 года. Пятница.
15.15–16.00
В тамбуре ПВС на стене висел допотопный телефон-автомат советских времён. Монетоприёмник у него наличествовал, но работал таксофон бесплатно. После набора каждой цифры диск приходилось возвращать пальцем в исходное положение.
Номер на удивление легко всплыл в памяти.
